Каменноостро́вский проспект — проспект в Санкт-Петербурге, проходящий от Троицкой площади до набережной реки Большой Невки. Является самой протяжённой магистралью Петроградского района. Проспект пересекает Малую невку по Каменноостровскому мосту.
Ни Большого проспекта, ни Каменноостровского не существовало. По левую сторону сего последнего строение оканчивалось тою улицею, где ныне стоит церковь св. апостола Матвея.[1]
Он поднял глаза и увидел, что находится на Большом Каменноостровском проспекте. Широкая, мощёная дорога пролегает между великолепными дачами и миловидными сельскими домиками.[2]
Так прошёл бесследно славный век Петровский…
Впрочем… есть проспект здесь ― Каменноостровский,
На проспекте зданье ― тех времен затея ―
И на оном зданьи надпись: «Ассамблея».[3]
— Василий Курочкин, «Письмо об России Фукидзи-Жен-Ициро к другу его Фукуте Чао-Цее-Цию», 17 августа 1862
Каменноостровский проспект одна из самых невозможных улиц в мире.[4]
Каменноостровский проспект — одна из самых лёгких и безответственных улиц Петербурга. <...> Каменноостровский — это легкомысленный красавец, накрахмаливший свои две единственные каменные рубашки, и ветер с моря свистит в его трамвайной голове. Это молодой и безработный хлыщ, несущий под мышкой свои дома, как бедный щёголь свой воздушный пакет от прачки.[5]
— Дмитрий Кленовский, «Стихи о Петербурге» (из сборника «Уходящие паруса»), 1962
Каменноостровский проспект на наших глазах из скромной улицы с деревянными двухэтажными домами, садами и огородами превратился в прекрасную магистраль с большими, благоустроенными домами. Получился модный проспект с торцовой мостовой.[7]
— Дмитрий Засосов, Владимир Пызин. «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов», 1976
...если за окнами квартиры царила поэзия Каменноостровского, то в самой квартире поэта жила, увы, презренная проза.[8]
— Вячеслав Недошивин, «Прогулки по Серебряному веку» («Поэт и соломинка»), 2012
Каменноостровский проспект одна из самых невозможных улиц в мире. Сколько было разговоров, проектов его уширения, и возбуждался вопрос своевременно, когда было возможно всё произвести без относительно больших затрат…[4]
Каменноостровский проспект — одна из самых лёгких и безответственных улиц Петербурга. Ни вправо, ни влево не поддавайся: там чепуха, бестрамвайная глушь. Трамваи же на Каменноостровском развивают неслыханную скорость. Каменноостровский — это легкомысленный красавец, накрахмаливший свои две единственные каменные рубашки, и ветер с моря свистит в его трамвайной голове. Это молодой и безработный хлыщ, несущий под мышкой свои дома, как бедный щёголь свой воздушный пакет от прачки.[5]
На правах значительных магистралей были Большие проспекты Васильевского острова и Петроградской стороны и, конечно, Каменноостровский. <...>
Каменноостровский проспект на наших глазах из скромной улицы с деревянными двухэтажными домами, садами и огородами превратился в прекрасную магистраль с большими, благоустроенными домами. Получился модный проспект с торцовой мостовой. Кроме больших магазинов на нем открывались увеселительные заведения, рестораны ― «Аквариум», «Эрнест», «Вилла Родэ», что подняло сразу престиж проспекта, по вечерам шла и ехала публика к Островам, особенно в белые ночи, в Старую и Новую Деревню к цыганам, хотя времена «Феди Тарасова» уже уходили в прошлое.[7]
— Дмитрий Засосов, Владимир Пызин. «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов», 1976
Лучшие прозаики ― это поэты. Кто гениальнее всех написал об этом проспекте ― гранитнойметафоре Петербурга? Конечно, Мандельштам! Он ведь и себя называл «человеком Каменноостровского проспекта» ― одной из «самых легких и безответственных улиц Петербурга». Проспект этот, по его словам, «легкомысленный красавец, накрахмаливший свои две единственные каменные рубашки, и ветер с моря свистит в его трамвайной голове»…
Трамваи ходили тогда по проспекту и развивали «неслыханную скорость»… А про квартиру на Каменноостровском скажет непонятно: время в ней, напишет, раскалывалось «на династии и столетия»… Может, мать имел в виду, на которой в семье еле держалась дружба детей и которая умерла в 1916-м именно в этой квартире. А может ― грозный год двух революций, заставший его как раз здесь… Известно точно: в 1916-м Мандельштам жил в доме № 24а по Каменноостровскому проспекту. В стареньком, уютном домике, где во дворе сохранился какой-то доисторический фонтан. А окна ― тоже ориентир ― выходили на проспект ― красавец. И если за окнами квартиры царила поэзия Каменноостровского, то в самой квартире поэта жила, увы, презренная проза.[8]
— Вячеслав Недошивин, «Прогулки по Серебряному веку» («Поэт и соломинка»), 2012
Надев сверх кафтанов длиннополые сюртуки и взяв с собою чёрный ящик, ружьё и заступ, вышли они из дома. Пройдя всю Дворянскую улицу, поворотили они направо и вскоре вошли в лес, который покрывал почти половину Санктпетербургского острова. Начиная от того места, где ныне стоит Второй кадетский корпус, по всему берегу против Петровского и Крестовского островов не было ни одного дома. Ни Большого проспекта, ни Каменноостровского не существовало. По левую сторону сего последнего строение оканчивалось тою улицею, где ныне стоит церковь св. апостола Матвея. В этой улице находились только избы, построенные для солдат Санктпетербургского гарнизона. Означенная церковь была гораздо менее нынешней и деревянная. С левой стороны Каменноостровского проспекта строения простирались не далее того места, где стоит церковь св. Николая Чудотворца, называемая в Трунилове. Сей церкви еще тогда не было. Берега Карповки, усеянные ныне дачами, покрыты были соснами, елями и изредка берёзами.[1]
Стук каретный прервал его размышления. Он поднял глаза и увидел, что находится на Большом Каменноостровском проспекте. Широкая, мощёная дорога пролегает между великолепными дачами и миловидными сельскими домиками. Этого не было здесь в его время. Но где та роща, березовая и сосновая, в которой он иногда прогуливался с приятелями? Исчезла. Место её ― большая равнина, на которой изредка поднимаются отдельные деревья, обнесено красивым забором.[2]
Каменноостровский проспект возле станции метро «Петроградская»
Так прошёл бесследно славный век Петровский…
Впрочем… есть проспект здесь ― Каменноостровский,
На проспекте зданье ― тех времен затея ―
И на оном зданьи надпись: «Ассамблея».
В зданьи этом ночью множество народу,
Данмио, но-ками пьют саки, как воду,
Как пивали древле предки их славяне;
Там басят тирольки, там ревут цыгане,
Там старик стоягу, сделавшись ребенком,
Шепчет по-французски нежности чухонкам,
Там бушуют немцы, там народ толпами,
Как за диким зверем, следует за нами;
Барства и холопства там видны остатки:
Там всё сохранилось в дивном беспорядке,
Европейски-модном, азиатски-диком,
Как при Кумбо Первом, при Петре Великом![3]
— Василий Курочкин, «Письмо об России Фукидзи-Жен-Ициро к другу его Фукуте Чао-Цее-Цию», 17 августа 1862
На Каменноостровском ― тишина
И бледность белой петербургской ночи.
Уже как будто в воздухе весна,
Но щедрой стать она еще не хочет.
Лишь изредка, чем ближе, тем звончей,
Сухих торцов проснется говор ломкий,
Когда на франтоватом лихаче
Промчится Блок с влюбленной незнакомкой.[6]
— Дмитрий Кленовский, «Стихи о Петербурге» (из сборника «Уходящие паруса»), 1962
На Каменноостровском
Стоит мой дом. Балкон огромен.
Ребёнком, мальчиком, подростком
Я здесь бывал. И он построен
И для меня. Хотя, возможно,
Построен он гораздо раньше.
Недаром мой балкон роскошный
Две голых держат великанши.[9]
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе
Новости в Викиновостях
