Новый год — главный календарный праздник, наступающий в момент перехода с последнего дня года в первый день следующего года[1] . Отмечается многими народами в соответствии с принятым календарём.
Япония замерла, отсчитывая эти сто восемь ударов. Ведь Новый год тут не просто праздник из праздников, а как бы общий для всего народа день рождения.[5]
По праздникам взятки носили почти узаконенный характер. Считалось обязательным, чтобы домовладельцы, торговцы, предприниматели посылали всем начальствующим в полицейском участке к Новому году <...> поздравления со «вложением».[6]
— Дмитрий Засосов, Владимир Пызин. «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов», 1976
В этом и разница: Новый год ― это праздник вовне, вширь, вверх, Рождество ― вовнутрь, вглубь.[7]
В публицистике и документальной литературе[править]
Московские садоводы издавна славятся своим искусством ― в оранжереях московской знати когда-то вызревали ананасы и земляника, когда кругом плясали снежные метели. Но раньше цветы были предметом роскоши, ими любовались лишь богатые люди. Теперь же срезанные цветы из Ниццы запрудили, заполнили Москву… И новый год встречают дождем душистых цветов. Дождем нарциссов, анемонов, гвоздик и роз… Кругом сугробы. А на столах, за которыми празднуют пришествие юного незнакомца цветут пышные цветы…[10]
— «Встреча Нового года», газета «Раннее утро», 14 января 1914
В самые праздники уехала Марья Николаевна, держа путь на Нерчинск. Перед отъездом еще записочка от отца, из деревни: «Снег идет, путь тебе добрый, благополучный, ― молю Бога за тебя, жертву невинную, да утешит твою душу, да укрепит твое сердце…» Она проезжала Казань под самый Новый год; мимо ярко освещенных окон Дворянского Собрания, куда входили ряженые в масках, проезжала она в то время, когда сестра Екатерина Николаевна писала ей и помечала письмо, первое адресованное в Иркутск: «31-го декабря печального 1826 года». Кибитка уносила княгиню Марию Николаевну в неразгаданную тьму. Чуя приближение полночи, она заставила свои карманные часы прозвонить в темноте и после двенадцатого удара поздравила ямщика с Новым годом…[2]
Не в полночь, не на исходе ночи, а на рассвете крепчает мороз. В годовом круге январь самая холодная пора и рассвет. За то, что смотрит январь и в новый и в старый год, назвали его римляне именем двуликого бога Януса. У нас на Руси именовали этот месяц тоже по характеру, но проще ― Сечень.[11]
Япония замерла, отсчитывая эти сто восемь ударов. Ведь Новый год тут не просто праздник из праздников, а как бы общий для всего народа день рождения. У японцев до недавнего времени не было обычая праздновать дату своего появления на свет. Сто восьмой удар новогоднего колокола добавляет единицу сразу ко всем возрастам. Даже младенца, родившеюся накануне, наутро считают годовалым. В новогоднюю полночь человек становится на год старше и к тому же переступает некий порог, за которым его ждет совершенно новая судьба. Двери жилищ принято украшать в эту пору ветвями сосны, бамбука и сливы. Сосна олицетворяет для японцев долголетие, бамбук ― стойкость, а расцветающая в разгар зимы слива ― жизнерадостность среди невзгод. К этим общим пожеланиям каждый вправе добавлять свои личные надежды. Вот почему в канун праздника по всей Японии бойко раскупаются картинки с изображением сказочного парусника.[5]
По праздникам взятки носили почти узаконенный характер. Считалось обязательным, чтобы домовладельцы, торговцы, предприниматели посылали всем начальствующим в полицейском участке к Новому году и прочим большим праздникам поздравления со «вложением». Околоточным, квартальным и городовым «поздравления» вручались прямо в руки, так как поздравлять они являлись сами. Давать было необходимо, иначе могли замучить домовладельцев штрафами: то песком панель не посыпана, то помойная яма не вычищена, то снег с крыш не убран.[6]
— Дмитрий Засосов, Владимир Пызин. «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов», 1976
Этот праздник вовсе невидим ― а у нас на дворе Старый Новый год. В этом и разница: Новый год ― это праздник вовне, вширь, вверх, Рождество ― вовнутрь, вглубь. Церемонии диаметрально противоположны; так же и улица ― сейчас она спрятана, а как, к примеру, могла бы выглядеть Рождественка, если бы называлась, скажем, Новогодним переулком? Считается, что праздничную атрибутику (елку, свечи и на макушке звезду) в XVI веке ввел реформатор Мартин Лютер. Елка и свечи символизировали звездное небо. Праздничная метафора Лютера рассаживала ангелов по ветвям великого (хвойного) древа. Земля была укрыта под небесной елкой, как новогодний подарок людям. Весь «еловый» мир (arbor mundi) был понятно ― «поэтажно», иерархически ― устроен и устойчив. Этот мир был способен к росту (продвижению в небо, к ангелам). Это в понимании Лютера возвышало христианина над язычником, помещало человека в божье пространство.[7]
Под Новый год в зимнем саду появляется рождественская звезда (молочай пуансеттия, которая в Европе давно уже стала традиционным рождественским атрибутом). Накануне Рождества её крупные алые прицветники образуют своеобразную звезду. А ещё к Новому году свои прекрасные, бархатные, ярко-красные бутоны выбрасывают амариллисы. Вода в фонтанчике создает эффект миниатюрного водопада, падая на натянутую над чашей ткань-невидимку, которая гасит брызги и делает фонтан практически бесшумным.[12]
Ты не поверишь, матушка, что с нынешнего нового года все старые дураки новые дурачества понаделали! Например, Шепел., женатый на Рубанов., разводится с женой за самую безделицу, а именно за то, что она приняла было намерение его поколотить в самый Новый год. Он, не хотя в сей торжественный день быть от супруги своей бит и оставляя прошлогоднее свое дурачество, которое имел он, претерпевая такие действия женина гнева, впал в новое дурачество и, вздумав разводиться, пошел противу самого бога, который соединил их неисповедимым своим промыслом.[13]
Его чай давно уже остыл. Ему <Владимиру Короленко> налили новую чашку. Он снова присел к столу и стал рассказывать, как после долгих хлопот ему посчастливилось спасти одного человека от виселицы ― в самый Новый год, добившись того, чтобы генерал-губернатор Сибири смягчил приговор.[14]
Я смеюсь, получая к Новому году приветствия: желаю вам спокойной жизни и прочее. Они желают спокойной жизни, а я знаю, что это невозможно. Я против спокойной жизни! Если я захочу спокойной жизни, значит, я омещанился![15]
Скоро Рождество и Новый год, и вот так иллюминируются улицы в Лондоне. Только вечная беда у них ― снегу мало, а то просто слякоть вместо снега, как вот как раз на этом снимке. Ну, они утешаются тем, что из ваты делают «снег» на ёлку![16]
Я стоял немного в стороне и гладил ветку молоденькой лиственницы, даже к лицу прижал, удивляясь тому, что ёлки могут быть такими мягкими, не колючими.
― Это сопка Пиль, одна из самых высоких в окрестности, ― сказал отец, видя на моем лице удивление.
― Здесь и елки какие-то необыкновенные. ― Я снова погладил привлекшее мое внимание деревце.
― Это лиственница, ― объяснил отец. ― У нее иголочки мягкие, как листья. Осенью она желтеет, как и все лиственные деревья, и сбрасывает их. Остается голой до следующей весны.
― Жаль, ― разочарованно произнес я. ― Такую бы красавицу на Новый год… Так состоялось мое первое знакомство с тайгой[17].
В Новый год, разумеется, пришел ко мне племянник. Молодой человек лет двадцати четырех, но преспособный. У меня только в Новый год да на пасху и бывает.
— С Новым годом, дяденька.
— С новым счастьем тебя. Вареньица не приказать ли подать?
— Помилуйте, дядя, я в это время водку пью (был третий час на исходе).
— Водку? а ежели маменька узнает?
— Она уж пять лет это знает.
— Ну, водки так водки. А ежели водку пьешь, так, стало быть, и куришь. Вот тебе сигара.[18]
На нашей кривой и противной улице асфальтировались тротуары, по тем временам это было истинное чудо. В газетах сообщалось, что по предложению выдающегося сталинского соратника Постышева вводится новый праздник ― Новый год с елкой. До этой поры с самой революции елки не было, и для нас, детишек, это было открытие. В новой школе установили елку, девочки изображали снежинок, я декламировал стихи про Мороза, который дозором обходит владенья свои. И в заключение мы пели песню, которая была напечатана в газете и кончалась словами: «И эту чудо-ёлочку нам Постышев принес».[4]
Я же всегда испытывал угрызения совести от того, что угодил со своим днем рождения под самый Новый год: и так у домочадцев хлопот полон рот ― нужно закупать снедь и питье для новогоднего стола, бегать по магазинам, стоять в очередях, жарить-парить. А тут на тебе: в канун праздника еще и день рождения, вот уж некстати… Лишь однажды на своем веку я ощутил причастность к величию этого дня.[19]
В беллетристике и художественной литературе[править]
На днях я видел свадьбу… но нет! Лучше я вам расскажу про ёлку. Свадьба хороша; она мне очень понравилась, но другое происшествие лучше. Не знаю, каким образом, смотря на эту свадьбу, я вспомнил про эту ёлку. Это вот как случилось. Ровно лет пять назад, накануне Нового года, меня пригласили на детский бал...
— Фёдор Достоевский, «Ёлка и свадьба (Из записок неизвестного)», 1848 г.
«Тра-та-та-ра!» Пришла почта. У городских ворот остановился почтовый дилижанс, привезший двенадцать пассажиров; больше в нём и не умещалось; все места были заняты.
«Ура! Ура!» раздалось в домах, где люди собрались праздновать наступление Нового года. Все встали из-за стола с полными бокалами в руках и принялись пить за здоровье Нового года, приговаривая:
«С Новым годом, с новым счастьем! — Вам славную жёнку! — Вам денег побольше! — Конец старым дрязгам!» Вот какие раздавались пожелания! Люди чокались, а дилижанс, привёзший гостей, двенадцать пассажиров, остановился в эту минуту у городских ворот.[20]
— Наконец, я — Новый год! — всё продолжал незнакомец. — Каждый раз являюсь я к людям как гений-утешитель; они встречают меня кто чем может — шампанским и сивухой, в семейном кругу и в клубе, в роскошных палатах и в убогих избах. Я — самая популярная личность в декабре месяце.
На Новый год у нас была ёлка. Нас, детей, не пускали с утра в парадные комнаты. С нами заперли и Эли, но во время завтрака она успела улизнуть и прокралась в зал, где в ту минуту никого не было, а ёлка стояла совсем почти готовая. Эли стащила все золочённые орехи, переломала несколько веток и запрятала в Серёжин домик множество блестящих ёлочных украшений. Папа и мисс Эдварс застали Эли за этими проделками; они хотели поймать её, но она вскарабкалась на самую верхушку ёлки и оттуда стала защищаться, бросая вниз всё, что ни попадалось ей под руку. Папа позвал на помощь маму и нашего дворецкого Никиту. Эли сломала пряничную куклу, которая была на самой верхушке ёлки, и кусками пряника так ловко бросалась, что попала маме в глаз, а мисс Эдварс — по носу. Наконец, папа велел Никите поставить лестницу и стащить Эли. Она упиралась, плевала, фыркала и даже кусалась, но Никита всё-таки её снял и отнёс в нянину комнату, где её заперли до вечера.
― Это водка, водка! ― замахал Толян. ― Ты думать брось! Сейчас опохмелимся, видишь, накрыто уже. Стол был накрыт чистой газетой. На столе стояла бутылка водки, тарелка с хлебом, открытая банка томатных консервов и глубокая миска, полная поразительно ярких мандаринов.
― Как Новый год, ― выдохнул заика, потянулся и взял холодную мандаринку, остужая ладонь ей.[21]
Как рыбарь в море запоздалый
Среди бушующих зыбей,
Как путник, в час ночной, усталый
В беспутной широте степей, —
Так я в наземной сей пустыне
Свершаю мой неверный ход.
Ах, лучше ль будет мне, чем ныне?
Что ты судишь мне, новый год?
Весь народ
Говорит,
Новый год,
Говорит,
Что принёс,
Говорит,
Ничего̀- с,
Говорит,
Кому крест,
Говорит
Кому пест,
Говорит,
Кому чин,
Говорит,
Кому блин,
Говорит,
Кому нос,
Говорит,
Ну, так что̀- с,
Говорит,
Всё равно̀- с,
Говорит,
Ничего̀- с,
Говорит...[22]
Пускай кипит веселый рой Мечтаний молодых —
Им предадимся всей душой…
А время скосит их? —
Что нужды! Снова в свой черед
В нас воскресит их новый год…
На монастырской башне полночь бьёт,
И в бездну падает тяжёлый, грустный год.
Я с ним простился тихо, хладнокровно,
Один в своём углу: всё спит в монастыре.
У нас и службы нет церковной,
Здесь Новый год встречают в сентябре.[23]
— Алексей Апухтин, «Неверие моё меня томит и мучит...» [из дневника «Год в монастыре» — 8], 31 декабря 1883
Вы ― тот посыльный в Новый год,
Что орхидеи нам несёт,
Дыша в башлык обледенелый.[24]
С вязанкой жалоб и невзгод
Пришел на смену новый год.
Его помощники в свирели
Про дни весенние свистели
И щеки толстые надули,
И стали круглы, точно дули.
Но та земля забыла смех,
Лишь в день чумной здесь лебедь несся,
И кости бешено кричали: «Бех», ―
Одеты зеленью из проса,
И кости звонко выли: «Да!
Мы будем помнить бой всегда».[25]
Мы ждем, и радостны, и робки,
Какой сюрприз нам упадет
Из той таинственной коробки,
Что носит имя: новый год.
Какая рампа, что за рама
Нам расцветет на этот раз:
Испанская ли мелодрама,
Иль воровской роман Жиль Блаз?[26].
Доля декад! ―
календарные солнце-луна. Дождь и декабрь.
Вся Финляндия ― боже! ― больна. Верил в статут: это море мороза в лесах!.. Вербы цветут. Лес в поганках, залив в волосах. <...>
Дождь с облаков.
Но декабрь тепла не терял.
Что ж. С Новым го-
дом, с новым горем тебя![27]
Разве можно после Пастернака
Написать о ёлке новогодней?
Можно, можно! ― звезды мне из мрака
Говорят, ― вот именно сегодня.
Он писал при Ироде: верблюды
Из картона, ― клей и позолота, ―
В тех стихах евангельское чудо
Превращали в комнатное что-то.
И волхвы, возможные напасти
Обманув, на валенки сапожки
Обменяв, как бы советской власти
Противостояли на порожке.
А сегодня ёлка ― это елка,
И ее нам, маленькую, жалко.
Веточка, колючая, как челка,
Лезет в глаз, ― шалунья ты, нахалка!
Нет ли Бога, есть ли Он, ― узнаем,
Умерев, у Гоголя, у Канта,
У любого встречного, ― за краем.
Нас устроят оба варианта.[30]
Новый год настает!
С Новым годом, с новым счастьем! Время мчит нас вперед!
Старый год — уже не властен!
Пусть кругом все поет
И цветут от счастья лица!
Ведь на то и Новый год,
Чтобы петь и веселиться![31][32].
— Вадим Коростелев, Владимир Лившиц, «Пять минут», 1956 г.
Счастливого Рождества, счастливого Рождества!
Счастливого Рождества, благополучия в Новом году и счастья!
Я хочу пожелать вам счастливого Рождества
(Мы вместе радуемся жизни).
Я хочу пожелать вам счастливого Рождества
(И да здравствует радость!)
Я хочу пожелать вам счастливого Рождества
От всего сердца[34].
Feliz Navidad, Feliz Navidad
Feliz Navidad, próspero año y felicidad
I wanna wish you a Merry Christmas
(Celebremos juntos la vida)
I want to wish you a Merry Christmas
(Y que viva la alegría)
I want to wish you a Merry Christmas
From the bottom of my heart[33].
— Хосе Фелисиано, «Счастливого Рождества» («Feliz Navidad»), 1970 г.
Счастливого Нового года!
Счастливого Нового года!
Пусть теперь мы все увидим новый мир,
Где все люди — братья.
Счастливого Нового года!
Счастливого Нового года![36].
Happy new year
Happy new year
May we all have a vision now and then
Of a world where every neighbour is a friend
Happy new year
Happy new year[35].
— ABBA, «Счастливого Нового Года» («Happy New Year»), 1980 г.
Кабы не было зимы,
А всё время лето,
Мы б не знали кутерьмы
Hовогодней этой,
Hе спешил бы Дед Мороз
К нам через ухабы, Лёд на речке б не замёрз
Кабы, кабы, кабы…
Лёд на речке б не замёрз
Кабы, кабы, кабы…[37].
— Это МИД? Это Полуян из больницы… Нет, не психической, я из травмы. Да не, травма не головы, у меня шея… С Новым Годом вас! А телефончикВатикана не подскажете?
Привет, с Новым Годом! Приходит Новый Год к нам.
И можно свободно ожидать чего угодно.
Только где носит того седого старика,
Который детям подарки достает из рюкзака[38][39].
Если вдруг ты взрослым стал,
В чудо верить перестал,
Не печалься, не грусти,
Новый Год уже в пути!
Новый Год, Новый Год
Волшебный праздник!
Новый Год, Новый Год
Всем дарит радость!
Всем дарит радость!
<...>
Бьют часы двенадцать раз,
Новый Год придет сейчас!
А теперь внимание!
Загадай Желание![40].
— мультфильм «Жила-была Царевна», «С Новым Годом!», 2017 г.
