Три стигмата Палмера Элдрича

«Три стигмата Палмера Элдрича» (англ. The Three Stigmata of Palmer Eldritch) — фантастический роман Филипа Дика, впервые опубликованный в 1965 году.

Цитаты

— С помощью Чуинг-Зет человек может проживать жизнь за жизнью, быть насекомым, учителем физики, ястребом, простейшим, моллюском, уличной девкой из Парижа 1904 года или… — Глюком, — сказал Лео. — Кто здесь из нас глюк? — глава 6

Разве каждая Вселенная должна быть красивой? Мне нравятся глюки; в них есть что-то притягательное. — глава 6

У Энн одна рука была искусственная; пальцы из пластика и металла находились в нескольких дюймах от его лица, так что он ясно их видел. А взглянув на её лицо, он увидел пустоту, глубокую, как космическая бездна, из которой появился Элдрич. Мёртвые глаза, полные вакуума, парящего за границами известной вселенной. — глава 10

Перевод

К. П. Плешков, 1992

О романе

Может быть, в романе нет силы видения и мощного символизма Балларда, элегантности и способности Олдисса создавать настроение. Но в нём есть серьёзность замысла, решительное намерение добраться до правды, такой, какой её видит автор, способность создать убеждающий мир, какой мы видим каждый день, но который, тем не менее, меняется с каждой новой сценой до такой степени, что мы начинаем сомневаться в реальности каждого аспекта этого мира. То же самое проделано с персонажами: человек, вроде бы, уверен, что знает себя, но постепенно Дик сводит эту веру на нет, оставляя его теряться в догадках о реальности своего собственного существования. Дик использует всё своё мастерство великолепного писателя-фантаста для создания книги, которая нечто больше, чем виртуозное произведение об эскапизме. Он не играет с полуслепленными, полупонятными понятиями, как многие его современники, которые смогли произвести впечатление на стольких читателей своими донельзя упрощёнными социальными и "философскими" хитроумными измышлениями и которые так скучны и так далеки от создания реального взгляда на что-либо, что повергают в недоумение отсутствием даже простейшей проницательности.

— Майкл Муркок, «Реальные идеи Филипа Дика», 1966

	Дик для того и ищет бога, чтобы немедленно втянуть того в спор, а на роль оппонента мистер Элдрич подходит как нельзя лучше. «Стигматы…» не самое известное, не самое выразительное и не самое глубокое произведение Филипа Дика на религиозную тему. Зато дух эпохи, когда психоделика шла рука об руку с эзотерикой, ухвачен тут безукоризненно.
	— Василий Владимирский

Филип Дик

	Я боюсь этой книги; <…> я написал её во время кризиса своих религиозных верований. Я решил написать роман, в котором говорилось бы об абсолютном зле, персонализированном в форме «человека». Когда пришли гранки, я не смог даже править, потому что я не мог заставить себя прочитать текст, и это правда.
	… The Three Stigmata of Palmer Eldritch. I am afraid of that book; <…> I wrote it during a great crisis in my religious beliefs. I decided to write a novel dealing with absolute evil as personified in the form of a "human." When the galleys came <…> I couldn't correct them because I could not bear to read the text, and this is still true.
	— «Автопортрет», 1968

[В 1964 году] я получил на вычитку корректуру «Трёх стигматов Палмера Элдрича» и, помнится, я подумал тогда: «О, дорогая, я не могу читать это — ощущение слишком уж жуткое». Эту книгу, без сомнения, можно назвать моим классическим «ЛСД-романом», несмотря на то, что всё, что я знал об ЛСД, когда писал её, я вычитал в статье Олдоса Хаксли. И всё же — все эти ужасные вещи, которые я описал, казалось, могли прийти в голову лишь под воздействием наркотика. <…> Сыграли свою роль и религиозные установки, которые вдруг прорезались во мне. К тому времени, когда я написал «Три стигмата…», я уже был новообращённым прихожанином англиканской церкви… <…> Однажды я прогуливался по улице, и вдруг поглядел на небо. И там, в небе, я увидел это лицо, смотревшее на меня сверху вниз, гигантское лицо с глазами-щёлочками, лицо, которое я описал в «Трёх стигматах…» Было это в 1963 году. И облик этого злобно выглядевшего чудовища был прямо-таки ужасен. Я видел его не совсем ясно, но оно было там, несомненно. Однако узнал его я лишь впоследствии, несколько лет спустя, когда просматривал журнал «Life». В этом журнале я обнаружил изображения нескольких французских фортов времён первой мировой войны. Они представляли из себя этакие стальные купола с узкими щелями, через которые солдаты могли наблюдать за действиями германцев. Дело в том, что мой отец <…> участвовал во втором сражении на Марне, и, когда я был мальчишкой, он часто показывал мне свою военную экипировку. Он одевал противогаз, который полностью скрывал его глаза, и рассказывал мне о битве на Марне, и обо всех тех ужасах, через которые он прошёл. Он рассказывал мне, маленькому четырёхлетнему пацану, о людях, у которых взрывом выпускало кишки наружу, он показывал мне своё ружьё и всё остальное, и он вспоминал, как они палили до тех пор, пока стволы их винтовок не становились вишнёво-красными. Он несколько раз попадал под газовые атаки, и он рассказывал мне о том ужасном страхе, когда угольные фильтры в противогазах, насыщенные до предела, не начинали пропускать газ, заставляя в панике срывать маски с лица. <…> Я читал о том, что делали в той войне американские морские пехотинцы; эти простые фермерские парни прошли через всё то, что так сильно описал Ремарк в своей книге «На Западном фронте без перемен» — через все эти невыразимые ужасы, потребовавшие от них такого же невыразимого героизма. И вот в 1963 году я увидел эту проклятущую фортификацию с Марны, глядевшую на меня сверху вниз. Может быть, мой отец нарисовал её или сфотографировал — потому этот образ и засел у меня в памяти. После того, что я увидел в небе, я действительно начал искать убежища в христианстве. Тот небесный лик был, несомненно, злым божеством, и мне нужна была уверенность, что существует на свете божество более могущественное, но доброе и милосердное. <…> Однако это воспоминание продолжает мучить меня — как свидетельство того, что бог этого мира — это злой бог.

— интервью Ч. Платту, 1979

Станислав Лем

Непостижимая загадочность подтачивает изнутри авантюрный сюжет по мере того, как все труднее становится отличить реальность от галлюцинации. Их не только невозможно различить, но нельзя даже понять, не поглотили ли они уже друг друга, точнее, не отменила ли галлюцинация реальность, проникая в неё как агрессивный инфильтрат. Повесть через своих же героев предлагает множество интерпретаций: от рациональных («призраки» — это продукты какой-то протеиновой биохимии) до толкований в духе мистики, фантазматов и посланий святого Павла Коринфянам. Дику опять удаётся блеснуть мастерством в сценах, где начинается «космолиз», растекание, растворение, разветвление и раздвоение реальности. <…> мир гибнет, его рвут на части, порабощают старийцы. Поглощает его галлюцинация, но бизнес продолжается. Капитализм, как видно, попрочнее будет, чем Вселенная. <…> Внешность Элдрича ужасна <…> как у трупа, но непобедим, как Бог. Чем меньше говорится о «сущности Палмера», тем лучше для Дика <…>. Ибо стоит углубиться в рефлексию, как из Палмера посыплются опилки научной фантастики (<…> инопланетный «паразитизм» и т. п., но только у Дика это метафизический и даже немного «божественный паразитизм»). Дик на своём коньке, когда композиционными приёмами соединяет элементы научной фантастики в иллюзию, когда же он начинает резонировать (устами своих героев), реальность перестаёт существовать и распадается. Дик — художник-визионер научной фантастики, но он примитивен (в лучшем смысле слова).

— «Фантастика и футурология», книга 1 (««Филип К. Дик, или Фантоматика поневоле»), 1972

	… в «Трёх стигматах Палмера Элдрича» главный герой становится источником трансцендентального зла, являющегося, впрочем, метафизикой достаточно низкого качества, состоящего в родстве с низкопробными версиями «наитий» и «вампиров», и от фиаско сочинение спасает только повествовательная эквилибристика автора.
	— Послесловие к «Убику», 1974