«Осе́нний марафо́н» — фильм Георгия Данелии по сценарию, написанному Александром Володиным на основе своей одноимённой пьесы. Вышел на экраны в 1979 году.
А что природа делает без нас? Кому тогда блистает снежный наст? Кого пугает оголтелый гром? Кого кромешно угнетает туча? Зачем воде качать пустой паром? И падать для чего звезде падучей?.. Ни для кого? На всякий случай? [стихи Александра Володина]
— Mornin'. Ви готов? — Just a moment. Доложу жене.
Аллё? Аллё! Ну что вы там молчите и дышите? Хоть бы мяукнули.
— Простите, я не понимаю. — А… это я ему. — Это она мне!
Да, купи цветы. Секретарше.
— Насколько я помню, у Достоевского сказано: «За кого ты себя почитаешь, фря ты эдакая, облизьяна зелёная?» У вас правильно: «грюн эпе» — обезьяна. А у него же «облизьяна». Сленг. <…> — Андрей, я думал, что «облизьяна» — это неправильная печать. — Нет, это правильная печать.
— А она тебе изменяет? — Кто? Варвара?! — Эн-Е твоя! Варвара… — А… По-моему, нет. — А что же она тебе тогда, интересно, коричневыми нитками пуговицу пришила?
— Надо будет ночью посидеть. — Посиди, посиди. Чем по бабам бегать. В нашем возрасте!.. — По каким бабам? — Ленинград — город маленький, Андрей Палыч.
Дядя Коля! А правда, когда Андрей Палыч ест, он на кролика похож?
Я же понимаю, что там ничего нельзя, а здесь — всё можно.
— Иди, иди. — Никуда я не пойду! — Иди! Тебя ждут — и иди!
— Ну что, я не могу с больным человеком посидеть, не имею права что ли? — Не знаю, не знаю я твоих прав и знать не хочу!
— Вот сейчас звякну и скажу, что задержусь. — Не громко, пожалуйста! А то дядя Коля не знает, что ты семейный у нас.
— Вы что, в туалет хотите?.. Проходи, не стесняйся. — Спасибо.
— Андрей Палыч!.. Может, руки хотите помыть? Там полотенце-то чистое! — Спасибо.
Немедленно повесь занавески и вернись в институт!
Маленький раскардаш.
Ты как тот хозяин, который свою собаку очень жалел и отреза́л ей хвост по кускам.
— И шьёт. — Да. — И готовит. — Да. — И печатает. — Да. — И стирает. — Да. — И спасает. — Да. — И мучает. — И лю-юбит! Где ты ещё себе такую найдёшь?
— Что, очень плохо, да? — Ну почему? — Ну ты же всё повычёркивал. — Ну, мелочи кое-какие… Например: «Коза кричала нечеловеческим голосом». Это я не мог оставить. — Ну а каким? — Да никаким. Просто кричала.
— Бузыкин, хочешь рюмашку? — Не-е. — А я люблю. Когда работаю. Допинг.
Всё, погиб! Пускаю пузыри!
— Прибыли в Советский Союз? — Прибыл, да. — Надолго? — Надолго, но скоро уезжаю.
Русская водка. Водка! Им нравится.
Это чистый хлопок. Это дорого.
Василий Игнатьич, продай её [куртку] мне. Она тебе всё равно мала. — Палыч, не могу. Извини, не могу. Я б тебе так отдал. Жена видела, подумает — пропили.
Ну, Палыч, ну сам же время тянешь.
— Вино утром вредно. — Всего по 150. А разговору… Чистая формальность. — Выпейте, Билл. Он всё равно заставит.
Тостуемый пьёт до дна.
Я за вас выпил, значит, вы тостуемый. Я до дна, и вы до дна. Такой у нас порядок.
Спасибо, я всё.
— Василий Игнатьич, оставь! Ну что ты насел? Видишь, человек не привык. Я же выпил. Нет, все народы мира должны с ним пить! — Профессор! Я обижусь…
Нолито. Не обратно же выливать, Палыч? Ну что он о нас подумает? — Ладно, только учти, последняя.
Тостующий пьёт до дна.
Я пошёл работать.
Та́к у нас не положено, Палыч! Теперь надо посидеть.
Хорошо сидим!
Я сегодня утром уже корзину грибов нарвал.
А ты всё спишь, лентяй. Съездил бы за грибами. Пол-литра бы купил, рюмочку налил, и грибочек один! И жена у тебя за грибами не ходит… Плохо он воспитывает свою жену. Я тебе, Палыч…
— А вот у вас за рубежом грибные леса есть? — За рубежом грибных лесов нет. — Грибные леса везде есть.
Ладно, можете не торопиться. Что-нибудь придумаем взамен.
Только что со Скофилдом делать? Ведь та же петрушка получится. Скофилд — это моё.
Да нет, это не так.
Бузыкин, я перепечатала. «Горестная жизнь Плута». «Земля была беспорядочно замусорена, уродлива: консервные банки, клочья газет, мотки проволоки валялись на ней. Между чёрными покосившимися столбами были протянуты верёвки, на них висело серое бельё. Старик в белой одежде внимательно вглядывался…»
— Туда и обратно. Всего и делов-то! — Всево — и делоф — то!
Туберкулёзный санаторий, но это не опасно. Вон врачи работают — и ничего!
Не тот лес, не тот. На машинах понаехали, ханурики дешёвые, все грибы подмели.
Палыч, ты в компании пришёл — в компании и уйдёшь.
— Василий Игнатьич, вот вы волевой цельный человек. Вы, Билл, тоже волевой и цельный. Но я тоже волевой и цельный человек, и меня голыми руками не возьмёшь. Я прошу вас привыкнуть к этой мысли. Счастливо оставаться! — Очень бистро. Я не понял.
— Перестань хотя бы клацать, когда с тобой разговаривают. — Андрей Палыч, вы простите, я работаю. Я иногда подрабатываю.
— Они уезжают. — Куда? — На остров Жохова. Восьмая станция. — А где этот остров Жохова? — Недалеко от Северного полюса.
Вчера после грибов пообедали — не хватило. В гастроном — не хватило. Опять поехали, а там эти… дружинники. Я говорю: «Да вы что? Профессор из Дании!» А они ржут. Он в ватнике… Я ж ему свой ватник подарил.
— Андрей, там было много нових слов. Я запомнил. Это может быть интересно. — Да-да, конечно! — Андрей, я — алкач? — Алкач, алкач… — Андрей, а ви — ходок. — Ходок, я ходок!..
А полы тебе помыть не требуется? А то я вымою! Ты свистни!
А вот руки́-то я вам не подам!
Хартия переводчиков, товарищ Лифанов, гласит, что перевод в современном мире должен содействовать лучшему взаимопониманию между народами. А вы своим… лепетом… будете только разобщать.
— Андрей, дом, где я спал, как называется? Трезвевател? — Вытрезвитель.
— Про меня трёпу не было? — Был! — Чего сказали? — Сказали, что ты портвейн с водкой мешаешь!
Я говорил ему, а он: «Коктейль, коктейль!» Хиппи лохматый!
У меня было в жизни два потрясения. Первое — это я сам, и о нём я снял «Не горюй!». А второе — это ты, и о нём я снял «Осенний марафон». И выше этого мне никогда не прыгнуть.[1]