Обращение к народу по случаю смерти принцессы Шарлотты (Шелли)

«Обращение к народу по случаю смерти принцессы Шарлотты» (англ. Address to the People on the Death of the Princess Charlotte) было написано Перси Шелли 11—12 ноября 1817 года под впечатлением двух одновременно происшедших событий: жестокой расправы над группой рабочих из Дерби, участников борьбы за парламентскую реформу, и смерти единственной наследницы престола принцессы Шарлотты. Т. Родд, издавая памфлет в 1843 году, утверждал, что ранее Шелли напечатал 20 экземпляров, но так как ни один из них не сохранился, позже предположили, что издание Родда было первым, а его заверение о перепечатке — тактическим приёмом.

Цитаты

Хорошо было бы также, чтобы траур объявлялся не только по умершим, но и по случаю всякого общественного бедствия, постигшего страну или весь мир. Это способствовало бы укреплению той связи человека с человеком и со всеми людьми, на которой покоится жизнь общества. Общим трауром следовало бы отмечать те события, о которых все честные люди скорбят в душе: произвол иноземных или отечественных тиранов, злоупотребление общественным доверием <и т.п.>

It were well done also, that men should mourn for any public calamity which has befallen their country or the world, though it be not death. This helps to maintain that connexion between one man and another, and all men considered as a whole, which is the bond of social life. There should be public mourning when those events take place which make all good men mourn in their hearts,—the rule of foreign or domestic tyrants, the abuse of public faith <etc>.

Случайность её рождения ничего не прибавляет к её добродетелям и не делает её кончину более прискорбной. Принцесса не сделала обществу ни добра, ни зла; воспитание лишило её способности как к тому, так и к другому. <…> Она ничего не свершила, ни к чему не стремилась и ничего не ведала о политических вопросах, от которых зависело счастье её будущих подданных.

The accident of her birth neither made her life more virtuous nor her death more worthy of grief. For the public she had done nothing either good or evil; her education had rendered her incapable of either in a large and comprehensive sense. <…> She had accomplished nothing, and aspired to nothing, and could understand nothing respecting those great political questions which involve the happiness of those over whom she was destined to rule.

Правительство, состоявшее, вследствие несовершенства нашего выборного органа, из кучки аристократов, усиленно прибегало к придуманным ещё министрами Вильгельма III займам, обеспечиваемым будущими налоговыми поступлениями, и накопило таким образом огромный долг. Это продолжалось и во время войны против Французской Республики, так что сейчас одни только проценты по национальному долгу более чем вдвое превышают расходы казны на содержание постоянной армии, королевской фамилии, получателей правительственных пенсий и обладателей выгодных синекур. Следствием этого долга является столь неравномерное распределение жизненных благ, что оно подрывает всё общественное устройство. Вместо одной аристократии, уже достаточно обременительной, появились две, и вдвое больше людей получило возможность жить в роскоши и праздности за счёт трудолюбивых бедняков. И это достаётся им не за особую мудрость или заслуги по сравнению с другими, не потому, что свой досуг они посвящают заботам об общественном благе или той работе разума и воображения, плоды которой облагораживают и украшают страну. В отличие от старой знати, это вовсе не люди чести, sans peur et sans tache, но ничтожные, жалкие рабы, ставшие кредиторами общества либо с помощью биржевой игры, либо прислуживаясь к власть имущим, либо ещё какой-нибудь подлостью. Это не «коринфские капители, украшающие общественное здание», а мелкие ползучие растения, которые портят его красоту. В результате этой системы подёнщик зарабатывает теперь за шестнадцать часов ежедневного труда не больше, чем прежде зарабатывал за восемь.

The government which the imperfect constitution of our representative assembly threw into the hands of a few aristocrats, improved the method of anticipating the taxes by loans, invented by the ministers of William III., until an enormous debt had been created. In the war against the Republic of France, this policy was followed up, until now, the mere interest of the public debt amounts to more than twice as much as the lavish expenditure of the public treasure, for maintaining the standing army, and the royal family, and the pensioners, and the placemen. The effect of this debt is to produce such an unequal distribution of the means of living, as saps the foundation of social union and civilized life. It creates a double aristocracy, instead of one which was sufficiently burthensome before, and gives twice as many people the liberty of living in luxury and idleness on the produce of the industrious and the poor. And it does not give them this because they are more wise and meritorious than the rest, or because their leisure is spent in schemes of public good, or in those exercises of the intellect and the imagination, whose creations ennoble or adorn a country. They are not like the old aristocracy, men of pride and honour, sans peur et sans tache, but petty peddling slaves, who have gained a right to the title of public creditors, either by gambling in the funds, or by subserviency to government, or some other villainous trade. They are not the “Corinthian capital of polished society,” but the petty and creeping weeds which deface the rich tracery of its sculpture. The effect of this system is, that the day labourer gains no more now by working sixteen hours a day than he gained before by working eight.

Общественный протест был заглушён голосами пугливых себялюбцев, которые бросили на чашу весов свой страх; и парламент снова облек исполнительную власть чрезвычайными полномочиями, которые, может статься, так и не будут отменены, разве лишь в результате кровопролития или по решению законного правительства, представляющего нацию. Мы, следовательно, стоим перед выбором: деспотизм, революция или реформа.

The public voice was overpowered by the timid and the selfish, who threw the weight of fear into the scale of public opinion, and Parliament confided anew to the executive government those extraordinary powers which may never be laid down, or which may be laid down in blood, or which the regularly constituted assembly of the nation must wrest out of their hands. Our alternatives are a despotism, a revolution, or reform.

	На нас давят оковы, которые тяжелее железных, ибо они сковали нам души. Мы томимся в темнице, более страшной, чем сырые и тесные стены, ибо полом ей служит земля, а кровлею — небо. Давайте же проводим благоговейно в могилу останки Британской Свободы…
	Fetters heavier than iron weigh upon us, because they bind our souls. We move about in a dungeon more pestilential than damp and narrow walls, because the earth is its floor and the heavens are its roof. Let us follow the corpse of British Liberty slowly and reverentially to its tomb…

Перевод

З. Е. Александрова, 1972