Вам не случалось быть при том,
Когда в ваш дом родной
Входил, гремя своим ружьём,
Солдат земли иной?
Не бил, не мучил и не жёг, -
Далёко до беды.
Вступил он только на порог
И попросил воды.
И, наклонившись над ковшом,
С дороги весь в пыли,
Попил, утёрся и ушёл
Солдат чужой земли.
Не бил, не мучил и не жёг, -
Всему свой срок и ряд.
Но он входил, уже он мог
Войти, чужой солдат.
Чужой солдат вошёл в ваш дом,
Где свой не мог войти.
Вам не случилось быть при том?
И бог не приведи!
…
Но если было суждено
Всё это, всё в зачет,
Не доведись хоть то одно,
Чему ещё черед.
Не доведись вам за войну,
Жена, сестра иль мать,
Своих
Живых
Солдат в плену
Воочью увидать.
А мать родную не учить,
Как на куски кусок делить,
Какой кусок ни скудный,
Какой делёж ни трудный.
А где боец за столько лет
Себе жилья не строил!
Не только там, где лесу нет,
А нет земли порою.
Где нет земли, один песок,
А то, как камень, грунт жесток,
А то — болото. Мука!
А на земле — не штука.
За далью — даль (1953—1960)
Та память вынесенных мук
Жива, притихшая, в народе,
Как рана, что нет – нет – и вдруг
Заговорит к дурной погоде.
Но, люди, счастье наше в том,
Что счастья мы хотим упорно,
Что на века мы строим дом,
Свой мир живой и рукотворный.
Пусть трезвый опыт не перечит,
Что нам дорога – лучший быт.
Она трясет и бьет,
А – лечит.
И старит нас,
А – молодит.
Мы все – почти что поголовно -
Оттуда люди, от земли,
И дальше деда родословной
Не знаем: предки не вели,
Не беспокоились о древе,
Рождались, жили в свой черед,
Хоть род и мой – он так же древен,
Как, скажем, твой, читатель, род…
Глядишь, роман, и все в порядке:
Показан метод новой кладки,
Отсталый зам, растущий пред
И в коммунизм идущий дед;
Она и он — передовые,
Мотор, запущенный впервые,
Парторг, буран, прорыв, аврал,
Министр в цехах и общий бал…
И все похоже, все подобно
Тому, что есть иль может быть,
А в целом — вот как несъедобно,
Что в голос хочется завыть.