Калуга: различия между версиями

Материал из Викицитатника
[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
→‎Калуга в прозе: Антон Чехов, Николай Лесков, Михаил Салтыков-Щедрин
→‎Калуга в прозе: Исаак Бабель, Александра Анненская
Строка 25: Строка 25:
{{Q|И всё это без малейшего [[подзатыльник]]а, без самоничтожнейшей административной затрещины; по одному только [[искренность|искреннему]] убеждению, что пора и нам... тово... тово воно как оно! И я невольным образом восклицаю: «Ах! если бы можно было умереть в Рязани!» Но если хороша Рязань, то не дурна и Калуга. И в ней с большим рвением принимаются за анализирование отечественных нечистот, и в ней [[болезнь|болезненно]] звенит в [[воздух]]е вопрос о женской [[гимназия|гимназии]], и в ней идёт усердная очистка улиц и деятельно освобождаются площади от наслоившегося на них [[навоз]]а. Одним словом, всё шло бы хорошо, если бы, несколько месяцев тому назад, не подпакостили шесть или семь молодых прогрессистов, которые, явясь пообедавши в [[театр]], неизвестно почему вообразили себе, что пришли в баню и начали вести себя ''en consequence''. «Не дурно умереть и в Калуге!»<ref>''[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|Салтыков-Щедрин М.Е.]]'' «История одного города» и др. Москва, «Правда», 1989 г.</ref>|Автор=[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|Михаил Салтыков-Щедрин]], «Сатиры в прозе», 1862}}
{{Q|И всё это без малейшего [[подзатыльник]]а, без самоничтожнейшей административной затрещины; по одному только [[искренность|искреннему]] убеждению, что пора и нам... тово... тово воно как оно! И я невольным образом восклицаю: «Ах! если бы можно было умереть в Рязани!» Но если хороша Рязань, то не дурна и Калуга. И в ней с большим рвением принимаются за анализирование отечественных нечистот, и в ней [[болезнь|болезненно]] звенит в [[воздух]]е вопрос о женской [[гимназия|гимназии]], и в ней идёт усердная очистка улиц и деятельно освобождаются площади от наслоившегося на них [[навоз]]а. Одним словом, всё шло бы хорошо, если бы, несколько месяцев тому назад, не подпакостили шесть или семь молодых прогрессистов, которые, явясь пообедавши в [[театр]], неизвестно почему вообразили себе, что пришли в баню и начали вести себя ''en consequence''. «Не дурно умереть и в Калуге!»<ref>''[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|Салтыков-Щедрин М.Е.]]'' «История одного города» и др. Москва, «Правда», 1989 г.</ref>|Автор=[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|Михаил Салтыков-Щедрин]], «Сатиры в прозе», 1862}}


{{Q|Он вообще не видал своей [[мать|матери]] [[счастье|счастливою]] и [[веселье|весёлою]] со дня переселения на [[озеро]] Четырёх Кантонов. Марья Михайловна постоянно [[грусть|грустила]] между чужими людьми, рвалась на [[родина|родину]] и, покоряясь необходимости, смирялась и [[молиться|молилась]] перед [[икона|образом]] в русской золочёной ризе. Она только один раз была весела и счастлива. Это было вскоре после сорок осьмого года, по случаю приезда к Райнеру одного русского, с которым бедная [[женщина]] ожила, припоминая то белокаменную Москву, то калужские [[лес]]а, живописные чащобы и волнообразные нивы с ленивой Окой.<ref>[[w:Лесков, Николай Семёнович|Лесков Н.С.]] Собрание сочинений в 12 томах, Том 4. Москва, Правда, 1989 г.</ref>|Автор=[[Николай Семёнович Лесков|Николай Лесков]], «Некуда», 1864}}
{{Q|Он вообще не видал своей [[мать|матери]] [[счастье|счастливою]] и [[веселье|весёлою]] со дня переселения на [[озеро]] Четырёх Кантонов. Марья Михайловна постоянно [[грусть|грустила]] между чужими людьми, рвалась на [[родина|родину]] и, покоряясь необходимости, смирялась и [[молиться|молилась]] перед [[икона|образом]] в русской золочёной ризе. Она только один раз была весела и счастлива. Это было вскоре после сорок осьмого года, по случаю приезда к Райнеру одного русского, с которым бедная [[женщина]] ожила, припоминая то белокаменную Москву, то калужские [[лес]]а, живописные чащобы и волнообразные нивы с ленивой Окой.<ref>''[[w:Лесков, Николай Семёнович|Лесков Н.С.]]'' Собрание сочинений в 12 томах, Том 4. Москва, «Правда», 1989 г.</ref>|Автор=[[Николай Семёнович Лесков|Николай Лесков]], «Некуда», 1864}}


{{Q|И самому писать тошно, да и [[читатель|читателя]] жалко: за что его, бедного, в [[меланхолия|меланхолию]] вгонять? Рыбкин вздохнул, покачал головой и горько [[улыбка|улыбнулся]]. ― А вот если бы, ― сказал он, ― случилось что-нибудь особенное, этакое, знаешь, зашибательное, что-нибудь мерзейшее, распереподлое, такое, чтоб черти с перепугу передохли, ну, тогда ожил бы я! Прошла бы земля сквозь хвост кометы, что ли, [[Отто фон Бисмарк|Бисмарк]] бы в [[магомет]]анскую [[вера|веру]] перешёл, или [[турки]] Калугу приступом взяли бы... или, знаешь, Нотовича в тайные советники произвели бы... одним словом, что-нибудь зажигательное, [[отчаяние|отчаянное]], ― ах, как бы я зажил тогда! ― Любишь ты широко глядеть, а ты попробуй помельче плавать. Вглядись в былинку, в песчинку, в щёлочку... всюду [[жизнь]], [[драма]], [[трагедия]]! В каждой щепке, в каждой [[свинья|свинье]] драма!<ref>''[[Антон Павлович Чехов|Чехов А.П.]]'' Полное собрание сочинений и писем в 30 томах, Том 4. Рассказы и юморески 1885-1886 гг. Москва, Наука, 1984 г.</ref>|Автор=[[Антон Павлович Чехов|Антон Чехов]], «Два газетчика», 1886}}
{{Q|И самому писать тошно, да и [[читатель|читателя]] жалко: за что его, бедного, в [[меланхолия|меланхолию]] вгонять? Рыбкин вздохнул, покачал головой и горько [[улыбка|улыбнулся]]. ― А вот если бы, ― сказал он, ― случилось что-нибудь особенное, этакое, знаешь, зашибательное, что-нибудь мерзейшее, распереподлое, такое, чтоб черти с перепугу передохли, ну, тогда ожил бы я! Прошла бы земля сквозь хвост кометы, что ли, [[Отто фон Бисмарк|Бисмарк]] бы в [[магомет]]анскую [[вера|веру]] перешёл, или [[турки]] Калугу приступом взяли бы... или, знаешь, Нотовича в тайные советники произвели бы... одним словом, что-нибудь зажигательное, [[отчаяние|отчаянное]], ― ах, как бы я зажил тогда! ― Любишь ты широко глядеть, а ты попробуй помельче плавать. Вглядись в былинку, в песчинку, в щёлочку... всюду [[жизнь]], [[драма]], [[трагедия]]! В каждой щепке, в каждой [[свинья|свинье]] драма!<ref>''[[Антон Павлович Чехов|Чехов А.П.]]'' Полное собрание сочинений и писем в 30 томах, Том 4. Рассказы и юморески 1885-1886 гг. Москва, «Наука», 1984 г.</ref>|Автор=[[Антон Павлович Чехов|Антон Чехов]], «Два газетчика», 1886}}

{{Q|...Холодность, с какою [[публика]] отнеслась к «[[s:Одиссея (Гомер/Жуковский)|Одиссее]]» [[Василий Андреевич Жуковский|Жуковского]], возмущала [[Николай Васильевич Гоголь|его]], казалась ему признаком отсутствия вкуса, [[ум]]ственного бессилия общества, и он находил, что ему нечего торопиться с окончанием «[[Мёртвые души|Мёртвых душ]]», так как современные ему [[люди]] не годятся в [[читатель|читатели]], не способны ни к чему художественному и спокойному. «Никакие рецензии не в силах засадить нынешнее [[поколение]], обмороченное политическими брожениями, за [[чтение]] светлое и успокаивающее душу». Лето 1849 года [[Николай Васильевич Гоголь|Гоголь]] провёл у [[w:Александра Осиповна Россет|Смирновой]], сначала в деревне, затем в Калуге, где [[w:Смирнов, Николай Михайлович|Н.М. Смирнов]] был губернатором. Там он в первый раз прочёл несколько глав из второго тома «Мёртвых душ». Первые две главы были совершенно отделаны и являлись совсем не в том виде, в каком мы читаем их теперь. [[w:Александра Осиповна Россет|Александра Осиповна]] помнила, что первая глава начиналась торжественным лирическим вступлением, вроде той страницы, какою заканчивается первый том; далее её поразило необыкновенно живое описание чувств Тентетникова после согласия генерала на его [[брак]] с Уленькой, а в последующих семи главах, ещё требовавших, по словам Гоголя, значительной переработки, ей понравился роман светской красавицы, которая провела [[молодость]] при дворе, скучает в провинции и [[влюблённость|влюбляется]] в Платонова, также [[скука|скучающего]] от ничегонеделанья.
В Калуге Гоголь не оставлял своей [[литература|литературной]] работы и всё [[утро]] проводил с пером в руке, запершись у себя во флигеле. Очевидно, творческая способность, на время изменившая ему, отчасти вследствие физических [[страдание|страданий]], отчасти вследствие того болезненного направления, какое приняло его [[религия|религиозное]] [[чувство]], снова вернулась к нему после его [[путешествие|путешествия]] в [[Иерусалим]]. О том, какой живостью и непосредственностью обладало в то время его [[творчество]], можно судить по небольшому [[рассказ]]у князя [[w:Оболенский, Дмитрий Александрович|Д. Оболенского]], ехавшего вместе с ним из Калуги в Москву. Гоголь сильно заботился о портфеле, в котором лежали тетради второго тома «Мёртвых душ», и не успокоился, пока не уложил их в самое безопасное место {{comment|дормеза|Дормез (фр. dormeuse) — старинная дорожная карета, приспособленная для спанья.}}.<ref>''[[w:Анненская, Александра Никитична|Анненская А.Н.]]'' Гоголь. Его жизнь и литературная деятельность. Биографическая библиотека Флорентия Павленкова. Москва, 1895 г.</ref>|Автор=[[Александра Никитична Анненская|Александра Анненская]], «[[Гоголь]]. Его жизнь и литературная деятельность», 1895}}

{{Q|― Вот никоим образом не пойму, ― обратился к нам Ларсон, он, видимо, продолжал давнишний [[спор]], ― может, [[товарищ]]и разъяснят мне, как это так выходит, что [[железо]]-бетон оказывается хуже [[берёза|берёзок]] да [[осина|осинок]], а [[дирижабль|дирижабли]] хуже калуцкого [[дерьмо|дерьма]]?.. Лисей повертел головой в ваточном воротнике. Ноги его не доставали до полу, пухлыми пальцами, прижатыми к [[живот]]у, он плёл невидимую сеть. ― Что ты, [[друг]], об Калуге знаешь, ― успокоительно сказал Лисей, ― в Калуге, я тебе скажу, знаменитый народ живёт: великолепный, если желаешь знать, народ... ― [[Водка|Водки]], ― произнёс с полу Коростелёв. Ларсон снова запрокинул поросячью свою голову и резко за[[хохот]]ал. ― Мы-ста да вы-ста, ― пробормотал латыш, придвигая к себе картон, ― авось да небось...<ref>''[[w:Бабель, Исаак Эммануилович|Бабель И.Э.]]'' Конармия. Москва, «Правда», 1990 г.</ref>|Автор=[[Исаак Эммануилович Бабель|Исаак Бабель]], «Иван-да-Марья», 1928}}


== Источники ==
== Источники ==

Версия от 21:33, 18 ноября 2014

Калуга. Площадь «Старый Торг».
Троицкий собор.

Калу́га — город (и областной центр) в центральной России, расположенный на берегах (правом и левом) реки Оки. Точная дата образования города неизвестна, поэтому годом основания принято считать 1371 год — по первому письменному упоминанию в грамоте литовского князя Ольгерда.

Версий происхождения названия города довольно много, однако единого мнения до сих пор нет. По одной из них (наиболее очевидной), слово «калуга» объясняется «Словарём церковно-славянского и русского языка» (Т.2, стр.151) как грязное место, топь, трясина; также, от этого слова происходят слова «калужа» и «калужана»стоячая вода, тина, грязь; и, наконец, «калужница» (лат. Caltha palustris) — болотная трава.

Калуга в прозе

  •  

Предписание М.И. Кутузова генерал-майору Н.А. Ушакову № 73, 29 августа 1812 года:
« Получив достоверное сведение, что неприятель едва только коснулся Калужской губернии и то даже не партиями, а мародёрами своими, и имея намерение моё совокупить силы мои, предписываю Вашему Превосходительству с получения сего, взяв 8 пехотных баталионов из войск, в Калуге находящихся, и 12 эскадронов выступить с ними чрез Серпухов форсированными маршами к Москве, остальные затем баталионы и эскадроны отдать генерал-лейтенанту Шепелеву, который, придав их к Калужскому ополчению с артиллериею, вблизи Калуги находящеюся, составит довольно почтенное число, дабы защищаться в Калужской губернии или у Калуги противу вероятно малого отряда войск, которой бы французы покусились на оное сделать. »[1]

  Михаил Кутузов, «Документы», 1812
  •  

Россия считалась в Европе землёю изобильнейшею диким или бортевым мёдом. ― Монастырь Троицкий в Смоленской области, на берегу Днепра, был главным пристанищем для купцов литовских: они жили там в гостиницах и грузили товары, покупаемые ими в России для отправления в их землю. ― Некоторые места особенно славились своими произведениями для внутренней торговли: например, Калуга деревянною, красивою посудою, Муром вкусною рыбою, Переславль сельдями, а ещё более Соловки, где находились лучшие соляные варницы.[2]

  Николай Карамзин, «История государства Российского», 1820
  •  

Вести калужские ещё более взволновали конфедератов: там Лжедимитрий снова усиливался и царствовал; там явилась и жена его, славимая как героиня. Выехав из Тушина, она сбилась с дороги и попала в Дмитров, занятый войском Сапеги, который советовал ей удалиться к отцу. «Царица московская, ― сказала Марина, ― не будет жалкою изгнанницею в доме родительском», ― и взяв у Сапеги немецкую дружину для безопасности, прискакала к мужу, который встретил её торжественно вместе с народом, восхищённым её красотою в убранстве юного витязя. Калуга веселилась и пировала; хвалилась призраком двора, многолюдством, изобилием, покоем, ― а тушинские ляхи терпели голод и холод, сидели в своих укреплениях как в осаде или, толпами выезжая на грабёж, встречали пули и сабли царских или Михайловых отрядов. Кричали, что вместе с Димитрием оставило их и счастие; что в Тушине бедность и смерть, в Калуге честь и богатство... <...>
... Воевода казанский, боярин Морозов, и люди чиновные не дерзнули противиться ослеплённым гражданам и вместе с ними писали к жителям северных областей, что Москва сделалась Литвою, а Калуга столицею отечества; что имя Димитрия должно соединить всех истинных россиян для восстановления государства и церкви. Но казанцы присягнули уже тени! Никем не тревожимый в Калуге и до времени нужный Сигизмунду как пугалище для Москвы, Самозванец, имея тысяч пять козаков, татар и россиян, ещё грозил и Москве и Сигизмунду, мучил ляхов, захватываемых его шайками в разъездах, и говорил: «Христиане мне изменили: итак, обращусь к магометанам; с ними завоюю Россию, или не оставлю в ней камня на камне: доколе я жив, ей не знать покоя». Он думал, как пишут, удалиться в Астрахань, призвать к себе всех донцов и ногаев, основать там новую державу и заключить братский союз с турками![3]

  Николай Карамзин, «История государства Российского», 1826
Калуга. Палаты купцов Коробовых.
  •  

Тушинский вор?.. ― Да! его убили в Калуге, куда он всякий раз прятался, как медведь в свою берлогу. ― Насилу-то калужане за ум взялись! ― Не калужане, боярин, ― сказал с важным видом Копычинский, ― спроси меня, я это дело знаю: его убил перекрещённый татарин Пётр Урусов; а калужские граждане, отомщая за него, перерезали всех татар и провозгласили новорождённого его сына, под именем Иоанна Дмитриевича, царём русским. ― Безумные![4]

  Михаил Загоскин, «Юрий Милославский, или русские в 1612 году», 1829
  •  

Я назначен окончательно, указом Сената, товарищем председателя уголовной палаты в Калугу! Чтоб чёрт их всех побрал! Писал я им, что не хочу в Калугу, нет, ничего не взяли в толк! Кажется ты знаешь, почему мне не хотелось в Калугу?.. Город многолюдный, богатый губернским bean-monde, которого притязания самые несносные, ― я там не знаю ни души, и устраиваться, и обзаводиться, и жить совершенно одному скучно. То ли дело, если б я стал жить вместе с Митей Оболенским в Туле, где нет никакого общества! В Калугу отправляюсь я в самых первых числах сентября.[5]

  Иван Аксаков, «Письмо к Ф.А. Бюлеру», 1845
  •  

Кому случалось из Волховского уезда перебираться в Жиздринский, того, вероятно, поражала резкая разница между породой людей в Орловской губернии и калужской породой. Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живёт в дрянных осиновых избёнках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит смело и весело, лицом чист и бел, торгует маслом и дёгтем и по праздникам ходит в сапогах. Орловская деревня (мы говорим о восточной части Орловской губернии) обыкновенно расположена среди распаханных полей, близ оврага, кое-как превращённого в грязный пруд. Кроме немногих ракит, всегда готовых к услугам, да двух-трёх тощих берёз, деревца на версту кругом не увидишь; изба лепится к избе, крыши закиданы гнилой соломой... Калужская деревня, напротив, большею частью окружена лесом; избы стоят вольней и прямей, крыты тёсом; ворота плотно запираются, плетень на задворке не размётан и не вывалился наружу, не зовёт в гости всякую прохожую свинью...[6]

  Иван Тургенев, «Хорь и Калиныч», 1847
  •  

В тот же день в Москве начались огромные пожары, которые продолжались трое суток; город подожгли сами русские (говорят, граф Ростопчин заранее сделал для того все нужные распоряжения). Таким образом, французы вместо богатой добычи, обильного продовольствия и спокойных зимних квартир, на которые они надеялись, нашли в столице разрушение и голод. Спустя несколько дней по выходе из Москвы Кутузов вдруг оставил Рязанскую дорогу и, обманув преследующего неприятеля искусным фланговым движением, перешёл на старую Калужскую дорогу. Этим манёвром были прикрыты Калуга с большими запасами съестных припасов, Тула с её оружейным заводом и сообщение с южными хлебородными областями империи.[7]

  Дмитрий Иловайский, «Краткие очерки русской истории», 1860
  •  

И всё это без малейшего подзатыльника, без самоничтожнейшей административной затрещины; по одному только искреннему убеждению, что пора и нам... тово... тово воно как оно! И я невольным образом восклицаю: «Ах! если бы можно было умереть в Рязани!» Но если хороша Рязань, то не дурна и Калуга. И в ней с большим рвением принимаются за анализирование отечественных нечистот, и в ней болезненно звенит в воздухе вопрос о женской гимназии, и в ней идёт усердная очистка улиц и деятельно освобождаются площади от наслоившегося на них навоза. Одним словом, всё шло бы хорошо, если бы, несколько месяцев тому назад, не подпакостили шесть или семь молодых прогрессистов, которые, явясь пообедавши в театр, неизвестно почему вообразили себе, что пришли в баню и начали вести себя en consequence. «Не дурно умереть и в Калуге!»[8]

  Михаил Салтыков-Щедрин, «Сатиры в прозе», 1862
  •  

Он вообще не видал своей матери счастливою и весёлою со дня переселения на озеро Четырёх Кантонов. Марья Михайловна постоянно грустила между чужими людьми, рвалась на родину и, покоряясь необходимости, смирялась и молилась перед образом в русской золочёной ризе. Она только один раз была весела и счастлива. Это было вскоре после сорок осьмого года, по случаю приезда к Райнеру одного русского, с которым бедная женщина ожила, припоминая то белокаменную Москву, то калужские леса, живописные чащобы и волнообразные нивы с ленивой Окой.[9]

  Николай Лесков, «Некуда», 1864
  •  

И самому писать тошно, да и читателя жалко: за что его, бедного, в меланхолию вгонять? Рыбкин вздохнул, покачал головой и горько улыбнулся. ― А вот если бы, ― сказал он, ― случилось что-нибудь особенное, этакое, знаешь, зашибательное, что-нибудь мерзейшее, распереподлое, такое, чтоб черти с перепугу передохли, ну, тогда ожил бы я! Прошла бы земля сквозь хвост кометы, что ли, Бисмарк бы в магометанскую веру перешёл, или турки Калугу приступом взяли бы... или, знаешь, Нотовича в тайные советники произвели бы... одним словом, что-нибудь зажигательное, отчаянное, ― ах, как бы я зажил тогда! ― Любишь ты широко глядеть, а ты попробуй помельче плавать. Вглядись в былинку, в песчинку, в щёлочку... всюду жизнь, драма, трагедия! В каждой щепке, в каждой свинье драма![10]

  Антон Чехов, «Два газетчика», 1886
  •  

...Холодность, с какою публика отнеслась к «Одиссее» Жуковского, возмущала его, казалась ему признаком отсутствия вкуса, умственного бессилия общества, и он находил, что ему нечего торопиться с окончанием «Мёртвых душ», так как современные ему люди не годятся в читатели, не способны ни к чему художественному и спокойному. «Никакие рецензии не в силах засадить нынешнее поколение, обмороченное политическими брожениями, за чтение светлое и успокаивающее душу». Лето 1849 года Гоголь провёл у Смирновой, сначала в деревне, затем в Калуге, где Н.М. Смирнов был губернатором. Там он в первый раз прочёл несколько глав из второго тома «Мёртвых душ». Первые две главы были совершенно отделаны и являлись совсем не в том виде, в каком мы читаем их теперь. Александра Осиповна помнила, что первая глава начиналась торжественным лирическим вступлением, вроде той страницы, какою заканчивается первый том; далее её поразило необыкновенно живое описание чувств Тентетникова после согласия генерала на его брак с Уленькой, а в последующих семи главах, ещё требовавших, по словам Гоголя, значительной переработки, ей понравился роман светской красавицы, которая провела молодость при дворе, скучает в провинции и влюбляется в Платонова, также скучающего от ничегонеделанья.
В Калуге Гоголь не оставлял своей литературной работы и всё утро проводил с пером в руке, запершись у себя во флигеле. Очевидно, творческая способность, на время изменившая ему, отчасти вследствие физических страданий, отчасти вследствие того болезненного направления, какое приняло его религиозное чувство, снова вернулась к нему после его путешествия в Иерусалим. О том, какой живостью и непосредственностью обладало в то время его творчество, можно судить по небольшому рассказу князя Д. Оболенского, ехавшего вместе с ним из Калуги в Москву. Гоголь сильно заботился о портфеле, в котором лежали тетради второго тома «Мёртвых душ», и не успокоился, пока не уложил их в самое безопасное место дормеза.[11]

  Александра Анненская, «Гоголь. Его жизнь и литературная деятельность», 1895
  •  

― Вот никоим образом не пойму, ― обратился к нам Ларсон, он, видимо, продолжал давнишний спор, ― может, товарищи разъяснят мне, как это так выходит, что железо-бетон оказывается хуже берёзок да осинок, а дирижабли хуже калуцкого дерьма?.. Лисей повертел головой в ваточном воротнике. Ноги его не доставали до полу, пухлыми пальцами, прижатыми к животу, он плёл невидимую сеть. ― Что ты, друг, об Калуге знаешь, ― успокоительно сказал Лисей, ― в Калуге, я тебе скажу, знаменитый народ живёт: великолепный, если желаешь знать, народ... ― Водки, ― произнёс с полу Коростелёв. Ларсон снова запрокинул поросячью свою голову и резко захохотал. ― Мы-ста да вы-ста, ― пробормотал латыш, придвигая к себе картон, ― авось да небось...[12]

  Исаак Бабель, «Иван-да-Марья», 1928

Источники

  1. Бородино: Документальная хроника. Москва, «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004 г.
  2. Карамзин Н.М. История государства Российского: Том 7 (1813-1820)
  3. Карамзин Н.М. История государства Российского: Том 12 (1824-1826)
  4. Загоскин М.Н. Юрий Милославский, или русские в 1612 году. Москва, «Советская Россия», 1983 г.
  5. Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.: Альманах. Том 9. И.С. Аксаков. Письма к Ф.А. Бюлеру (1845)
  6. Тургенев И.С. Муму. Записки охотника: рассказы. Москва, «Детская литература», 2000 г.
  7. Иловайский Д.И. Краткие очерки русской истории, приспособленные к курсу средних учебных заведений. Москва, «Типография Грачёва», 1860 г.
  8. Салтыков-Щедрин М.Е. «История одного города» и др. Москва, «Правда», 1989 г.
  9. Лесков Н.С. Собрание сочинений в 12 томах, Том 4. Москва, «Правда», 1989 г.
  10. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем в 30 томах, Том 4. Рассказы и юморески 1885-1886 гг. Москва, «Наука», 1984 г.
  11. Анненская А.Н. Гоголь. Его жизнь и литературная деятельность. Биографическая библиотека Флорентия Павленкова. Москва, 1895 г.
  12. Бабель И.Э. Конармия. Москва, «Правда», 1990 г.

См. также