Калуга

Калуга. Площадь «Старый Торг».
Троицкий собор.

Калу́га — город (и областной центр) в центральной России, расположенный на берегах (правом и левом) реки Оки. Точная дата образования города неизвестна, поэтому годом основания принято считать 1371 год — по первому письменному упоминанию в грамоте литовского князя Ольгерда.

Версий происхождения названия города довольно много, однако единого мнения до сих пор нет. По одной из них (наиболее очевидной), слово «калуга» объясняется «Словарём церковно-славянского и русского языка» (Т.2, стр.151) как грязное место, топь, трясина; также, от этого слова происходят слова «калужа» и «калужана» — стоячая вода, тина, грязь; и, наконец, «калужница» (лат. Caltha palustris) — болотная трава.

Калуга в прозе

Предписание М.И. Кутузова генерал-майору Н.А. Ушакову № 73, 29 августа 1812 года: « Получив достоверное сведение, что неприятель едва только коснулся Калужской губернии и то даже не партиями, а мародёрами своими, и имея намерение моё совокупить силы мои, предписываю Вашему Превосходительству с получения сего, взяв 8 пехотных баталионов из войск, в Калуге находящихся, и 12 эскадронов выступить с ними чрез Серпухов форсированными маршами к Москве, остальные затем баталионы и эскадроны отдать генерал-лейтенанту Шепелеву, который, придав их к Калужскому ополчению с артиллериею, вблизи Калуги находящеюся, составит довольно почтенное число, дабы защищаться в Калужской губернии или у Калуги противу вероятно малого отряда войск, которой бы французы покусились на оное сделать. »

— Михаил Кутузов, «Документы», 1812

Россия считалась в Европе землёю изобильнейшею диким или бортевым мёдом. ― Монастырь Троицкий в Смоленской области, на берегу Днепра, был главным пристанищем для купцов литовских: они жили там в гостиницах и грузили товары, покупаемые ими в России для отправления в их землю. ― Некоторые места особенно славились своими произведениями для внутренней торговли: например, Калуга деревянною, красивою посудою, Муром вкусною рыбою, Переславль сельдями, а ещё более Соловки, где находились лучшие соляные варницы.

— Николай Карамзин, «История государства Российского», 1820

Вести калужские ещё более взволновали конфедератов: там Лжедимитрий снова усиливался и царствовал; там явилась и жена его, славимая как героиня. Выехав из Тушина, она сбилась с дороги и попала в Дмитров, занятый войском Сапеги, который советовал ей удалиться к отцу. «Царица московская, ― сказала Марина, ― не будет жалкою изгнанницею в доме родительском», ― и взяв у Сапеги немецкую дружину для безопасности, прискакала к мужу, который встретил её торжественно вместе с народом, восхищённым её красотою в убранстве юного витязя. Калуга веселилась и пировала; хвалилась призраком двора, многолюдством, изобилием, покоем, ― а тушинские ляхи терпели голод и холод, сидели в своих укреплениях как в осаде или, толпами выезжая на грабёж, встречали пули и сабли царских или Михайловых отрядов. Кричали, что вместе с Димитрием оставило их и счастие; что в Тушине бедность и смерть, в Калуге честь и богатство... <...> ... Воевода казанский, боярин Морозов, и люди чиновные не дерзнули противиться ослеплённым гражданам и вместе с ними писали к жителям северных областей, что Москва сделалась Литвою, а Калуга столицею отечества; что имя Димитрия должно соединить всех истинных россиян для восстановления государства и церкви. Но казанцы присягнули уже тени! Никем не тревожимый в Калуге и до времени нужный Сигизмунду как пугалище для Москвы, Самозванец, имея тысяч пять козаков, татар и россиян, ещё грозил и Москве и Сигизмунду, мучил ляхов, захватываемых его шайками в разъездах, и говорил: «Христиане мне изменили: итак, обращусь к магометанам; с ними завоюю Россию, или не оставлю в ней камня на камне: доколе я жив, ей не знать покоя». Он думал, как пишут, удалиться в Астрахань, призвать к себе всех донцов и ногаев, основать там новую державу и заключить братский союз с турками!

— Николай Карамзин, «История государства Российского», 1826

Калуга. Палаты купцов Коробовых.

Тушинский вор?.. ― Да! его убили в Калуге, куда он всякий раз прятался, как медведь в свою берлогу. ― Насилу-то калужане за ум взялись! ― Не калужане, боярин, ― сказал с важным видом Копычинский, ― спроси меня, я это дело знаю: его убил перекрещённый татарин Пётр Урусов; а калужские граждане, отомщая за него, перерезали всех татар и провозгласили новорождённого его сына, под именем Иоанна Дмитриевича, царём русским. ― Безумные!

— Михаил Загоскин, «Юрий Милославский, или русские в 1612 году», 1829

Я назначен окончательно, указом Сената, товарищем председателя уголовной палаты в Калугу! Чтоб чёрт их всех побрал! Писал я им, что не хочу в Калугу, нет, ничего не взяли в толк! Кажется ты знаешь, почему мне не хотелось в Калугу?.. Город многолюдный, богатый губернским bean-monde, которого притязания самые несносные, ― я там не знаю ни души, и устраиваться, и обзаводиться, и жить совершенно одному скучно. То ли дело, если б я стал жить вместе с Митей Оболенским в Туле, где нет никакого общества! В Калугу отправляюсь я в самых первых числах сентября.

— Иван Аксаков, «Письмо к Ф.А. Бюлеру», 1845

Кому случалось из Волховского уезда перебираться в Жиздринский, того, вероятно, поражала резкая разница между породой людей в Орловской губернии и калужской породой. Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живёт в дрянных осиновых избёнках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит смело и весело, лицом чист и бел, торгует маслом и дёгтем и по праздникам ходит в сапогах. Орловская деревня (мы говорим о восточной части Орловской губернии) обыкновенно расположена среди распаханных полей, близ оврага, кое-как превращённого в грязный пруд. Кроме немногих ракит, всегда готовых к услугам, да двух-трёх тощих берёз, деревца на версту кругом не увидишь; изба лепится к избе, крыши закиданы гнилой соломой... Калужская деревня, напротив, большею частью окружена лесом; избы стоят вольней и прямей, крыты тёсом; ворота плотно запираются, плетень на задворке не размётан и не вывалился наружу, не зовёт в гости всякую прохожую свинью...

— Иван Тургенев, «Хорь и Калиныч», 1847

В тот же день в Москве начались огромные пожары, которые продолжались трое суток; город подожгли сами русские (говорят, граф Ростопчин заранее сделал для того все нужные распоряжения). Таким образом, французы вместо богатой добычи, обильного продовольствия и спокойных зимних квартир, на которые они надеялись, нашли в столице разрушение и голод. Спустя несколько дней по выходе из Москвы Кутузов вдруг оставил Рязанскую дорогу и, обманув преследующего неприятеля искусным фланговым движением, перешёл на старую Калужскую дорогу. Этим манёвром были прикрыты Калуга с большими запасами съестных припасов, Тула с её оружейным заводом и сообщение с южными хлебородными областями империи.

— Дмитрий Иловайский, «Краткие очерки русской истории», 1860

И всё это без малейшего подзатыльника, без самоничтожнейшей административной затрещины; по одному только искреннему убеждению, что пора и нам... тово... тово воно как оно! И я невольным образом восклицаю: «Ах! если бы можно было умереть в Рязани!» Но если хороша Рязань, то не дурна и Калуга. И в ней с большим рвением принимаются за анализирование отечественных нечистот, и в ней болезненно звенит в воздухе вопрос о женской гимназии, и в ней идёт усердная очистка улиц и деятельно освобождаются площади от наслоившегося на них навоза. Одним словом, всё шло бы хорошо, если бы, несколько месяцев тому назад, не подпакостили шесть или семь молодых прогрессистов, которые, явясь пообедавши в театр, неизвестно почему вообразили себе, что пришли в баню и начали вести себя en consequence. «Не дурно умереть и в Калуге!»

— Михаил Салтыков-Щедрин, «Сатиры в прозе», 1862

Он вообще не видал своей матери счастливою и весёлою со дня переселения на озеро Четырёх Кантонов. Марья Михайловна постоянно грустила между чужими людьми, рвалась на родину и, покоряясь необходимости, смирялась и молилась перед образом в русской золочёной ризе. Она только один раз была весела и счастлива. Это было вскоре после сорок осьмого года, по случаю приезда к Райнеру одного русского, с которым бедная женщина ожила, припоминая то белокаменную Москву, то калужские леса, живописные чащобы и волнообразные нивы с ленивой Окой.

— Николай Лесков, «Некуда», 1864

И самому писать тошно, да и читателя жалко: за что его, бедного, в меланхолию вгонять? Рыбкин вздохнул, покачал головой и горько улыбнулся. ― А вот если бы, ― сказал он, ― случилось что-нибудь особенное, этакое, знаешь, зашибательное, что-нибудь мерзейшее, распереподлое, такое, чтоб черти с перепугу передохли, ну, тогда ожил бы я! Прошла бы земля сквозь хвост кометы, что ли, Бисмарк бы в магометанскую веру перешёл, или турки Калугу приступом взяли бы... или, знаешь, Нотовича в тайные советники произвели бы... одним словом, что-нибудь зажигательное, отчаянное, ― ах, как бы я зажил тогда! ― Любишь ты широко глядеть, а ты попробуй помельче плавать. Вглядись в былинку, в песчинку, в щёлочку... всюду жизнь, драма, трагедия! В каждой щепке, в каждой свинье драма!

— Антон Чехов, «Два газетчика», 1886

...Холодность, с какою публика отнеслась к «Одиссее» Жуковского, возмущала его, казалась ему признаком отсутствия вкуса, умственного бессилия общества, и он находил, что ему нечего торопиться с окончанием «Мёртвых душ», так как современные ему люди не годятся в читатели, не способны ни к чему художественному и спокойному. «Никакие рецензии не в силах засадить нынешнее поколение, обмороченное политическими брожениями, за чтение светлое и успокаивающее душу». Лето 1849 года Гоголь провёл у Смирновой, сначала в деревне, затем в Калуге, где Н.М. Смирнов был губернатором. Там он в первый раз прочёл несколько глав из второго тома «Мёртвых душ». Первые две главы были совершенно отделаны и являлись совсем не в том виде, в каком мы читаем их теперь. Александра Осиповна помнила, что первая глава начиналась торжественным лирическим вступлением, вроде той страницы, какою заканчивается первый том; далее её поразило необыкновенно живое описание чувств Тентетникова после согласия генерала на его брак с Уленькой, а в последующих семи главах, ещё требовавших, по словам Гоголя, значительной переработки, ей понравился роман светской красавицы, которая провела молодость при дворе, скучает в провинции и влюбляется в Платонова, также скучающего от ничегонеделанья. В Калуге Гоголь не оставлял своей литературной работы и всё утро проводил с пером в руке, запершись у себя во флигеле. Очевидно, творческая способность, на время изменившая ему, отчасти вследствие физических страданий, отчасти вследствие того болезненного направления, какое приняло его религиозное чувство, снова вернулась к нему после его путешествия в Иерусалим. О том, какой живостью и непосредственностью обладало в то время его творчество, можно судить по небольшому рассказу князя Д. Оболенского, ехавшего вместе с ним из Калуги в Москву. Гоголь сильно заботился о портфеле, в котором лежали тетради второго тома «Мёртвых душ», и не успокоился, пока не уложил их в самое безопасное место дормеза.

— Александра Анненская, «Гоголь. Его жизнь и литературная деятельность», 1895

― Вот никоим образом не пойму, ― обратился к нам Ларсон, он, видимо, продолжал давнишний спор, ― может, товарищи разъяснят мне, как это так выходит, что железо-бетон оказывается хуже берёзок да осинок, а дирижабли хуже калуцкого дерьма?.. Лисей повертел головой в ваточном воротнике. Ноги его не доставали до полу, пухлыми пальцами, прижатыми к животу, он плёл невидимую сеть. ― Что ты, друг, об Калуге знаешь, ― успокоительно сказал Лисей, ― в Калуге, я тебе скажу, знаменитый народ живёт: великолепный, если желаешь знать, народ... ― Водки, ― произнёс с полу Коростелёв. Ларсон снова запрокинул поросячью свою голову и резко захохотал. ― Мы-ста да вы-ста, ― пробормотал латыш, придвигая к себе картон, ― авось да небось...

— Исаак Бабель, «Иван-да-Марья», 1928

	В России первым, кто поверил в возможность проникновения человека в межпланетное пространство при помощи ракеты и дал теорию этого полёта, был учитель физики в Калуге, Константин Эдуардович Циолковский. Первая работа его под названием «Исследование мировых пространств реактивными приборами» появилась в 1903 г. и была напечатана в журнале «Научное обозрение», Спб. 1903 г. ...
	— Николай Рынин, «Ракеты и двигатели прямой реакции», 1929

Это было тело именно её души. Не знаю, почему ― и знаю, почему ― сухость земли, стая не то диких, не то домашних собак, лиловое море прямо перед домом, сильный запах жареного барана, ― этот Макс, эта мать ― чувство, что входишь в Одиссею. Елена Оттобальдовна Волошина. В детстве любимица Шамиля, доживавшего в Калуге последние дни. «Ты бы у нас первая красавица была, на Кавказе, если бы у тебя были чёрные глаза». (Уже сказала ― голубые.) Напоминает ему его младшего любимого сына, насильную чужую Калугу превращает в родной Кавказ.

— Марина Цветаева, «Живое о живом (Волошин)», 1932

Калуга очень живописна. Из центра города видны уютные улицы, спускающиеся к красавице Оке, вдали ― лёгкие линии холмов, синие бесконечные дали. В Калуге, где исторические реликвии и прекрасная архитектура сочетаются с живописным пейзажем, много интересного для художника. Здесь работал много лет крупный художник В.Н. Левандовский, стоявший во главе местного музея. Талантливый декоратор и рисовальщик А.М. Покровский (ученик К. Коровина), недавно умерший, провёл здесь последние годы жизни.

— Александр Ромм, «Художественная жизнь Калуги», 1939

От голода кружилась голова. Наши злополучные заледеневшие тюки покоились во тьме под ногами. Но я ещё был жив, и я бы не обменял драгоценного зловонного груза на тарелку горячего борща и подержанные крылья, которые вернули бы меня в мой дом. Калуга посверкивала на том берегу, и её мозолистая рука держала меня за горло, и, хоть и потускневший, мерцал ещё в сознании образ благополучного молодого человека в чёрном кожаном пальто и светло-серой кепке, и ради этого я был

— Булат Окуджава, «Искусство кройки и житья», 1985

Калуга в стихах

Калуга. Бывший Певческий дом.

	В Калугу гонит князь коня, Пронзая смутным взором даль, Там саблей долгою звеня, Сошлися лях, литвин, москаль. То Смута. Годы лихолетья и борьбы, Насильств, походов и вражды.
	— Велимир Хлебников, «Марина Мнишек», 1913

Покой, уют. Озябший гость в столовой Пьёт чай и трёт ладонью о ладонь. ― Да-с, знаете, и то сказать ― на юге И осень поздняя не больно весела. ― Не весела. А что у вас в Калуге? Чай, вьюга все дороги замела? Чай, снег давно? ― Нет-с, снегу нет покуда, Морозец лёгонький, да это пустяки. На лужах лёд ― прозрачней изумруда, И облака легки и высоки. <...> Все слушают внимательно. И длинно Рассказывает гость, что под окном В Калуге у него как жар горит рябина Последним, холодеющим огнем.

— Валентин Катаев, «Гость из Калуги», 1916

	А Марина в Тушино бежала И меня живого обнимала, И, собрав неслыханную рать, Подступал я вновь к Москве со славой... А потом лежал в снегу ― безглавый ― В городе Калуге над Окой, Умерщвлён татарами и жмудью...
	— Максимилиан Волошин, «Dmetrius-lmperator» [Пути России], 19 декабря 1917

	В желтухе Царь-град, в огневице Калуга, Покинули Кремль Гермоген и Филипп, Чтоб тигровым солнцем лопарского юга Сердца врачевать и молебственный хрип.
	— Николай Клюев, «Стада носорогов в глухом Заонежье...», 1919

См. также

• Калужница