Раковый корпус: различия между версиями

Материал из Викицитатника
[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Откат правок Участник:Евгений Р. Аржанов по причине: спам
м Перемещение 1 интервики на Викиданные, d:q1093483
Строка 93: Строка 93:
[[Категория:Произведения Александра Солженицына]]
[[Категория:Произведения Александра Солженицына]]
[[Категория:Литературные произведения на русском языке]]
[[Категория:Литературные произведения на русском языке]]

[[pl:Oddział chorych na raka]]

Версия от 08:05, 1 июля 2016

«Ра́ковый ко́рпус» — роман Александра Солженицына (сам автор определял его как «повесть»), написанный в 1963—1966 годах по воспоминаниям о лечении писателя в онкологическом отделении больницы в Ташкенте в 1954 году.

Цитаты

Часть первая

  •  

Кто не тянет, с того и не спросишь, а кто тянет — и за двоих потянет. — Пословица

  •  

...Обязательное условие: переносить лечение не только с верой, но и с радостью! С радостью! Вот только тогда вы вылечитесь! — Донцова

  •  

Этот закон, вероятно, имеет и всеобщий характер: всякий делающий всегда порождает и то, и другое — и благо, и зло. Один только — больше блага, другой — больше зла.

  •  

Поддуев закряхтел и осторожно повернул себя направо.
— Вот, — объявил и он громко. — Тут рассказ есть. Называется: «Чем люди живы»[1]. — И усмехнулся. — Такой вопрос, кто ответит? — чем люди живы?..
— Довольствием. Продуктовым и вещевым…
— Зарплатой, чем!..
— Так, по-моему. Раньше всего — воздухом. Потом — водой. Потом — едой…
— Квалификацией…
— Родиной…
— …Ч-чёрт его знает, чушь какая! — отозвался Русанов… — И чем же там — люди живы?
[Поддуев:]
— Живы чем? — Даже и вслух это не выговаривалось. Неприлично вроде. — Мол, любовью
— Лю-бо-вью!?.. Не-ет, это не наша мораль! — потешались золотые очки. — Слушай, а кто это всё написал?..
Толстой.
— Н-не может быть! — запротестовал Русанов. — Дискуссия в палате

  •  

Дурак любит учить, а умный любит учиться. — Пословица деда Костоглотова

  •  

И почему же, спрашивал теперь Дёмка тётю Стёфу, почему такая несправедливость и в самой судьбе? Ведь есть же люди, которым так и выстилает гладенько всю жизнь, а другим — всё перекромсано. И говорят — от человека самого зависит его судьба. Ничего не от него.
— От Бога зависит,— знала тётя Стёфа.— Богу всё видно. Надо покориться, Дёмуша.
— Так тем более, если от Бога, если ему всё видно — зачем же тогда на одного валить? Ведь надо ж распределять как-то...
Но что покориться надо — против этого спорить не приходилось. А если не покориться — так что другое делать?

  •  

— Ну, а правда, как ты думаешь? Для чего… человек живёт? Нет, этой девчонке всё было ясно! Она посмотрела на Дёмку зеленоватыми глазами, как бы не веря, что это он не разыгрывает, это он серьёзно спрашивает.
— Как для чего? Для любви, конечно!
— Но ведь…— с захрипом сказал он (просто-то стало просто, а выговорить всё же неудобно),— любовь-это ж… Это ж не вся жизнь. Это ж… иногда. С какого-то возраста. И до какого-то…
— А с какого? А с какого? — сердито допрашивала Ася, будто он её оскорбил.— В нашем возрасте вся и сладость, а когда ж ещё? А что в жизни ещё есть, кроме любви? …Это наше всегда! и это сегодня! А кто что языками мелет — этого не наслушаешься, то ли будет, то ли нет. Любовь!! — и всё!! — Дёмка и Ася

  •  

Но не тот живёт больше, кто живёт дольше. — Вадим

  •  

Нельзя быть таким слишком практичным, чтобы судить по результатам, — человечнее судить по намерениям.

  •  

Вот так и жить… — радоваться тому, что есть! Тот и мудрец, кто доволен немногим. Кто — оптимист? Кто говорит: вообще в стране всё плохо, везде — хуже, у нас ещё хорошо, нам повезло. И счастлив тем, что есть, и не терзается. Кто — пессимист? Кто говорит: вообще в нашей стране всё замечательно, везде — лучше, только у нас случайно плохо.

  •  

— Ну говори же, говори,— просил он.— Ну, что в Москве? Как ты съездила?
— Ах! — Алла покружила головой, как лошадь от слепня. — Разве Москву можно передать? …В Москве нужно жить! Москва — это другой мир! В Москву съездишь — как заглянешь на пятьдесят лет вперёд! Ну, во-первых, в Москве все сидят смотрят телевизоры…
— Скоро и у нас будут.
— Скоро!.. Да это ж не московская программа будет, что это за телевизоры! Ведь прямо жизнь по Уэльсу: сидят, смотрят телевизоры! Но я тебе шире скажу, у меня такое ощущение, я это быстро схватываю, что подходит полная революция быта! — Русанов с дочерью

  •  

— А для чего литература? — размышлял он то ли для Дёмки, то для Аллы.— Литература — чтобы развлечь нас, когда у нас настроение плохое.
— Литература — учитель жизни,— прогудел Дёмка, и сам же покраснел от неловкости сказанного.
Вадим закачнулся головой на затылок:
— Ну уж, и учитель, скажешь! В жизни мы как-нибудь и без неё разберёмся. Что ж, писатели умней нас, практиков, что ли? ...Роль литературы вообще сильно преувеличивают,— рассуждал Вадим.— Превозносят книги, которые того не заслуживают. Например — «Гаргантюа и Пантагрюэль». Не читавши, думаешь — это что-то грандиозное. А прочтёшь — одна похабщина, потерянное время.
— Эротический момент есть и у современных авторов. Он не лишний,— строго возразила Авиета.— В сочетании и с самой передовой идейностью.
— Лишний,— уверенно отвёл Вадим.— Не для того печатное слово, чтобы щекотать страсти. Возбуждающее в аптеках продают.

Часть вторая

  •  

Один раз на свете живём — зачем жить плохо? Надо жить хорошо... — Чалый

  •  

— …У меня вот нет ни хрена — и я горжусь этим! И не стремлюсь! И не хочу иметь большой зарплаты — я её презираю!
— Тш-ш! Тш-ш! — останавливал его философ.— Социализм предусматривает дифференцированную систему оплаты.
— Идите вы со своей дифференцированной! — бушевал Костоглотов. — Что ж, по пути к коммунизму привилегии одних перед другими должны увеличиваться, да? Значит, чтобы стать равными, надо сперва стать неравными, да? Диалектика, да?

  •  

— Вообще, семейный доктор — это самая нужная фигура в жизни, а её докорчевали. Поиск врача бывает так интимен, как поиск мужа-жены. Но даже жену хорошую легче найти, чем в наше время такого врача.
Людмила Афанасьевна наморщила лоб.
— Ну да, но сколько ж надо семейных докторов? Это уже не может вписаться в нашу систему всеобщего бесплатного народного лечения.
— Всеобщего — может, бесплатного — нет,— рокотал Орещенков своё.
— А бесплатность — наше главное достижение.
— Да уж такое ли? Что значит «бесплатность»? — платит не пациент, а народный бюджет, но он из тех же пациентов. Это лечение не бесплатное, а обезличенное. Сейчас не знаешь, сколько б заплатил за душевный приём, а везде — график, норма выработки, следующий! Да и за чем ходят? — за справкой, за освобождением, за ВТЭКом, а врач должен разоблачать. Больной и врач как враги — разве это медицина? — Беседа двух врачей

  •  

— К чёртовой матери с вашей ненавистью, мы наконец хотим любить! — вот какой должен быть социализм.
— Так — христианский, что ли? — догадывался Олег.
— «Христианский» — это слишком запрошено. Те партии, которые так себя назвали, в обществах, вышедших из-под Гитлера и Муссолини, из кого и с кем берутся такой социализм строить — не представляю. Когда Толстой в конце прошлого века решил практически насаждать в обществе христианство — его одежды оказались нестерпимы для современности, его проповедь не имела с действительностью никаких связей. А я бы сказал: именно для России, с нашими раскаяниями, исповедями и мятежами, с Достоевским, Толстым и Кропоткиным, один только верный социализм есть: нравственный! И это — вполне реально.
Костоглотов хмурился:
— Но как это можно понять и представить — «нравственный социализм»?
— А нетрудно и представить! — опять оживлялся Шулубин, но без этого всполошенного выражения мельника-ворона. Он — светлей оживился и, видно, очень ему хотелось Костоглотова убедить. Он говорил раздельно, как урок: — Явить миру такое общество, в котором все отношения, основания и законы будут вытекать из нравственности — и только из неё! Все расчёты: как воспитывать детей? к чему их готовить? на что направить труд взрослых? и чем занять их досуг? — всё это должно выводиться только из требований нравственности. Научные исследования? Только те, которые не пойдут в ущерб нравственности — ив первую очередь самих исследователей. Так и во внешней политике! Так и вопрос о любой границе: не о том думать, насколько этот шаг нас обогатит, или усилит, или повысит наш престиж, а только об одном: насколько он будет нравственен?
— Ну, это вряд ли возможно! Ещё двести лет!.. — Шулубин и Костоглотов

  •  

Он выступил на крылечко, — и остановился. Он вдохнул — это был молодой воздух, ещё ничем не всколыхнутый, не замутнённый! Он взглянул — это был молодой зеленеющий мир! Он поднял голову выше — небо развёртывалось розовым от вставшего где-то солнца. Он поднял голову ещё выше — веретёна перистых облаков кропотливой, многовековой выделки были вытянуты черезо всё небо — лишь на несколько минут, пока расплывутся, лишь для немногих, запрокинувших головы, может быть — для одного Олега Костоглотова во всём городе.
А через вырезку, кружева, перышки, пену этих облаков — плыла ещё хорошо видная, сверкающая, фигурная ладья ущерблённого месяца.
Это было утро творения! Мир сотворялся снова для одного того, чтобы вернуться Олегу: иди! Живи! — Костоглотов выходит из больницы

  •  

…Олег шёл по солнечной стороне около площади, щурился и улыбался солнцу.
Ещё много радостей ожидало его сегодня!..
Это было солнце той весны, до которой он не рассчитывал дожить. И хотя вокруг никто не радовался возврату Олега в жизнь, никто даже не знал — но солнце-то знало, и Олег ему улыбался. Хотя б следующей весны и не наступило никогда, хотя б эта была последняя — но ведь и то лишняя весна! и за то спасибо!
Никто из прохожих не радовался Олегу, а он — всем им был рад! Он рад был вернуться к ним! И ко всему, что было на улицах! Ничто не могло показаться ему неинтересным, дурным или безобразным в его новосотворённом мире! Целые месяцы, целые годы жизни не могли сравняться с одним сегодняшним вершинным днём. — Костоглотов гуляет по городу

Примечания

  1. Л. Н. Толстой. «Чем люди живы» (1881)