Акмеизм: различия между версиями

Материал из Викицитатника
[непроверенная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
→‎Цитаты: отличная цитата
дополнение
Строка 16: Строка 16:
{{Q|В применении к слову такое понимание словесных представлений открывает широкие новые перспективы и позволяет мечтать о создании органической поэтики, не законодательного, а биологического характера, уничтожающей канон во имя внутреннего сближения организма, обладающей всеми чертами [[Биология|биологической науки]]. Задачи построения такой поэтики взяла на себя органическая школа русской лирики, возникшая по творческой инициативе Гумилева и Городецкого в начале 1912 года, к которой официально примкнули [[Анна Андреевна Ахматова|Ахматова]], [[:w:Нарбут, Владимир Иванович|Нарбут]], [[Михаил Александрович Зенкевич|Зенкевич]] и автор этих строк. Очень небольшая литература по акмеизму и скупость на теорию его вождей затрудняет его изучение. Акмеизм возник из отталкивания: «Прочь от [[символизм]]а, да здравствует живая [[роза]]!» ― таков был его первоначальный лозунг. Городецким в свое время была сделана попытка привить акмеизму литературное мировоззрение, «адамизм», род учения о новой земле и о новом Адаме. Попытка не удалась, акмеизм мировоззрением не занимался: он принес с собой ряд новых вкусовых ощущений, гораздо более ценных, чем идея, а главным образом вкус к целостному словесному представлению, образу, в новом органическом понимании.<ref>''[[Осип Эмильевич Мандельштам|О.Э.Мандельштам]]''. Проза. ― М.: Вагриус, 2000 г.</ref>|Автор=[[Осип Эмильевич Мандельштам|Осип Мандельштам]], «О природе слова», 1922}}
{{Q|В применении к слову такое понимание словесных представлений открывает широкие новые перспективы и позволяет мечтать о создании органической поэтики, не законодательного, а биологического характера, уничтожающей канон во имя внутреннего сближения организма, обладающей всеми чертами [[Биология|биологической науки]]. Задачи построения такой поэтики взяла на себя органическая школа русской лирики, возникшая по творческой инициативе Гумилева и Городецкого в начале 1912 года, к которой официально примкнули [[Анна Андреевна Ахматова|Ахматова]], [[:w:Нарбут, Владимир Иванович|Нарбут]], [[Михаил Александрович Зенкевич|Зенкевич]] и автор этих строк. Очень небольшая литература по акмеизму и скупость на теорию его вождей затрудняет его изучение. Акмеизм возник из отталкивания: «Прочь от [[символизм]]а, да здравствует живая [[роза]]!» ― таков был его первоначальный лозунг. Городецким в свое время была сделана попытка привить акмеизму литературное мировоззрение, «адамизм», род учения о новой земле и о новом Адаме. Попытка не удалась, акмеизм мировоззрением не занимался: он принес с собой ряд новых вкусовых ощущений, гораздо более ценных, чем идея, а главным образом вкус к целостному словесному представлению, образу, в новом органическом понимании.<ref>''[[Осип Эмильевич Мандельштам|О.Э.Мандельштам]]''. Проза. ― М.: Вагриус, 2000 г.</ref>|Автор=[[Осип Эмильевич Мандельштам|Осип Мандельштам]], «О природе слова», 1922}}


{{Q|Именно они <small><акмеисты></small> выражали общественное мнение «Бродячей Собаки», устанавливали пределы еще приличной «левизны», снисходительно соглашаясь переваривать даже Нарбута, но отвергая [[Велимир Хлебников|Хлебникова]] столько же за его словотворчество, сколько за отсутствие складки на брюках. Разумеется, акмеизм ни в какой мере не ответственен за это, но факт остается фактом: атмосфера наибольшего благоприятствования, окружавшая его в подвале на Михайловской площади, была создана не кем иным, как этой хлыщеватой молодежью.<ref>''[[:w:Лившиц, Бенедикт Константинович|Б.Лившиц]]''. «Полутороглазый стрелец». — Л.: Советский писатель, 1989 г.</ref>|Автор=[[:w:Лившиц, Бенедикт Константинович|Бенедикт Лившиц]], «Полутораглазый стрелец», 1933}}
{{Q|Знаю только, что именно они, эта ''энглизированная'' человечья икра, снобы по убеждениям и дегустаторы по профессии, олицетворяли в подвале «глас божий», чревовещая под указку обеих предводительствовавших ими кариатид. Именно они выражали общественное мнение «[[:w:Бродячая собака (кафе)|Бродячей Собаки]]», устанавливали пределы еще приличной «левизны», снисходительно соглашаясь переваривать даже Нарбута, но отвергая [[Велимир Хлебников|Хлебникова]] столько же за его словотворчество, сколько за отсутствие складки на брюках. Разумеется, акмеизм ни в какой мере не ответственен за это, но факт остается фактом: атмосфера наибольшего благоприятствования, окружавшая его в подвале на Михайловской площади, была создана не кем иным, как этой хлыщеватой молодежью.<ref>''[[:w:Лившиц, Бенедикт Константинович|Б.Лившиц]]''. «Полутороглазый стрелец». — Л.: Советский писатель, 1989 г.</ref>|Автор=[[:w:Лившиц, Бенедикт Константинович|Бенедикт Лившиц]], «Полутораглазый стрелец», 1933}}


== Источники ==
== Источники ==

Версия от 14:34, 12 сентября 2017

Журнал «Гиперборей», №8 за 1913 год

Акмеи́зм («Адами́зм») (от греч. άκμη — пик, максимум, пора цветения) — литературное течение, возникшее в 1910-х годах в России в противовес символизму. Акмеисты провозглашали культ конкретности и «вещественности» образа, утверждая «искусство точно вымеренных и взвешенных слов». Инициаторами и теоретиками нового направления стали Николай Гумилёв, Сергей Городецкий (предложившие сам термин) и Анна Ахматова. Впоследствии к числу акмеистов присоединились Осип Мандельштам, Михаил Зенкевич, Георгий Иванов и Елизавета Кузьмина-Караваева. В 1913—1918 годах регулярно выходил литературный акмеистический сборник «Гиперборей».

Цитаты

  •  

Острие акмеизма ― не стилет и не жало декадентства. Акмеизм ― для тех, кто, обуянный духом строительства, не отказывается малодушно от своей тяжести, а радостно принимает ее, чтобы разбудить и использовать архитектурно спящие в ней силы. Зодчий говорит: я строю ― значит, я прав. Сознание своей правоты нам дороже всего в поэзии и, с презрением отбрасывая бирюльки футуристов, для которых нет высшего наслаждения, как зацепить вязальной спицей трудное слово, мы вводим готику в отношения слов, подобно тому как Себастьян Бах утвердил ее в музыке. Какой безумец согласится строить, если он не верит в реальность материала, сопротивление которого он должен победить.[1]

  Осип Мандельштам, «Утро акмеизма», 1912
  •  

Для внимательного читателя ясно, что символизм закончил свой круг развития и теперь падает. И то, что символические произведения уже почти не появляются, а если и появляются, то крайне слабые, даже с точки зрения символизма, и то, что все чаще и чаще раздаются голоса в пользу пересмотра еще так недавно бесспорных ценностей и репутаций, и то, что появились футуристы, эгофутуристы и прочие гиены, всегда следующие за львом (Пусть не подумает читатель, что этой фразой я ставлю крест над всеми крайними устремлениями современного искусства...). На смену символизма идет новое направление, как бы оно ни называлось, акмеизм ли (от слова akme ― высшая степень чего-либо, цвет, цветущая пора), или адамизм (мужественно-твердый и ясный взгляд на жизнь), ― во всяком случае, требующее большего равновесия сил и более точного знания отношений между субъектом и объектом, чем то было в символизме.[2]

  Николай Гумилёв, «Наследие символизма и акмеизм», 1913
  •  

Некоторые черты новейшей поэзии уже определились, особенно в противоположении предыдущему периоду. Между многочисленными книгами этой новой поэзии было несколько интересных; среди немалого количества кружков выделился «Цех поэтов». Газетные критики уже в самом названии этом подметили противопоставление прямых поэтических задач ― оракульским, жреческим и иным. Но не заметила критика, что эта скромность, прежде всего, обусловлена тем, что Цех <...>, принимая на себя культуру стиха, вместе с тем принял все бремя, всю тяжесть неисполненных задач предыдущего поколения поэтов. Непреклонно отвергая все, что наросло на поэзии от методологических увлечений, Цех полностью признал высоко поставленный именно символистами идеал поэта. Цех приступил к работе без всяких предвзятых теорий. К концу первого года выкристаллизовались уже выразимые точно тезы. Резко очерченные индивидуальности представляются Цеху большой ценностью; в этом смысле традиция не прервана. Тем глубже кажется единство некоторых основных линий мироощущения. Эти линии приблизительно названы двумя словами: акмеизм и адамизм. Борьба между акмеизмом и символизмом, если это борьба, а не занятие покинутой крепости, есть, прежде всего, борьба за этот мир, звучащий, красочный, имеющий формы, вес и время, за нашу планету Землю. Символизм, в конце концов, заполнив мир «соответствиями», обратил его в фантом, важный лишь постольку, поскольку он сквозит и просвечивает иными мирами, и умалил его высокую самоценность. У акмеистов роза опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь еще.[2]

  Сергей Городецкий, «Некоторые течения в современной русской поэзии», 1913
  •  

Из тех, кто идет на смену, если не наиболее ценны, то наиболее шумны выступления группы молодых авторов, объединившихся в так называемый «Цех поэтов». Они выступают целою школою и, кажется, совершенно уверены, что отныне поэтическая гегемония переходит в их руки. Вожди этой группы, Сергей Городецкий и Н.Гумилев, выступили на страницах журнала «Аполлон» со статьями, долженствующими отмежевать их новую «акмеистическую» (иначе ― «адамистическую») школу от символизма. Статьи писаны наспех. Сбиваясь и противореча самим себе, «мастера» нового цеха успели объяснить только то, что символизм, «заполнив мир соответствиями, обратил его в фантом, важный лишь постольку, поскольку он сквозит и просвечивает иными мирами». Акмеизм же есть «борьба за этот мир, звучащий, красочный, меняющий формы, вес и время, за нашу планету Землю». Так пишет Сергей Городецкий.[3]

  Владислав Ходасевич, «Русская поэзия: обзор», 1914
  •  

Один из основных параграфов футуристической программы ― проповедь силы, молодости, энергии ― потому-то и не определяет в футуризме ровно ничего, что он может быть выдвинут людьми самых различных мировоззрений. За примером ходить слишком недалеко: петербургский акмеизм начертал на своем знамени тот же лозунг, хотя от футуризма его отделяет целая пропасть.[3]

  Владислав Ходасевич, «Игорь Северянин и футуризм», 1914
  •  

В применении к слову такое понимание словесных представлений открывает широкие новые перспективы и позволяет мечтать о создании органической поэтики, не законодательного, а биологического характера, уничтожающей канон во имя внутреннего сближения организма, обладающей всеми чертами биологической науки. Задачи построения такой поэтики взяла на себя органическая школа русской лирики, возникшая по творческой инициативе Гумилева и Городецкого в начале 1912 года, к которой официально примкнули Ахматова, Нарбут, Зенкевич и автор этих строк. Очень небольшая литература по акмеизму и скупость на теорию его вождей затрудняет его изучение. Акмеизм возник из отталкивания: «Прочь от символизма, да здравствует живая роза!» ― таков был его первоначальный лозунг. Городецким в свое время была сделана попытка привить акмеизму литературное мировоззрение, «адамизм», род учения о новой земле и о новом Адаме. Попытка не удалась, акмеизм мировоззрением не занимался: он принес с собой ряд новых вкусовых ощущений, гораздо более ценных, чем идея, а главным образом вкус к целостному словесному представлению, образу, в новом органическом понимании.[4]

  Осип Мандельштам, «О природе слова», 1922
  •  

Знаю только, что именно они, эта энглизированная человечья икра, снобы по убеждениям и дегустаторы по профессии, олицетворяли в подвале «глас божий», чревовещая под указку обеих предводительствовавших ими кариатид. Именно они выражали общественное мнение «Бродячей Собаки», устанавливали пределы еще приличной «левизны», снисходительно соглашаясь переваривать даже Нарбута, но отвергая Хлебникова столько же за его словотворчество, сколько за отсутствие складки на брюках. Разумеется, акмеизм ни в какой мере не ответственен за это, но факт остается фактом: атмосфера наибольшего благоприятствования, окружавшая его в подвале на Михайловской площади, была создана не кем иным, как этой хлыщеватой молодежью.[5]

  Бенедикт Лившиц, «Полутораглазый стрелец», 1933

Источники

  1. «Литературные манифесты от символизма до наших дней». — М.: Издательский дом «Согласие», 1912 г.
  2. 1 2 «От символизма до «Октября», сборник (составители Н. Л. Бродский, Н. П. Сидоров). ― М.: «Новая Москва», 1924 г.
  3. 1 2 Ходасевич В.Ф. «Колеблемый треножник: Избранное» / Под общей редакцией Н.А. Богомолова. Сост. и подгот. текста В.Г. Перельмутера./ Москва, «Советский писатель», 1990 г.
  4. О.Э.Мандельштам. Проза. ― М.: Вагриус, 2000 г.
  5. Б.Лившиц. «Полутороглазый стрелец». — Л.: Советский писатель, 1989 г.

См. также