Возвращение (Ремарк): различия между версиями

Материал из Викицитатника
[досмотренная версия][непроверенная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м →‎Вступление: до рвоты
→‎Часть седьмая: дополнение
Строка 39: Строка 39:


=== Часть седьмая ===
=== Часть седьмая ===
{{Q|– Точно пауки, сидят они там в своих конторах, магазинах, кабинетах, и каждый только и ждет минуты, когда можно будет высосать кровь соседа. И что только не тяготеет над всеми: семья, всякого рода общества и объединения, весь аппарат власти, законы, государство! Паутина над паутиной, сеть над сетью! Конечно, это тоже можно назвать жизнью и гордиться тем, что проползал сорок лет под всей этой благодатью. Но фронт научил меня, что время не мерило для жизни. Чего же ради буду я сорок лет медленно спускаться со ступеньки на ступеньку? Годами ставил я на карту все – жизнь свою целиком. Так не могу же я теперь играть на гроши в ожидании мелких удач.}}
{{Q|Он стоит перед могильными крестами, луна выплывает из-за туч, он видит, как блестят кресты, они отделяются от земли, они встают с распростертыми руками, вот уже слышен гул шагов… Он марширует на месте, выбрасывает руку кверху:
{{Q|Он стоит перед могильными крестами, луна выплывает из-за туч, он видит, как блестят кресты, они отделяются от земли, они встают с распростертыми руками, вот уже слышен гул шагов… Он марширует на месте, выбрасывает руку кверху:
— Вперёд, братья!
— Вперёд, братья!

Версия от 17:37, 22 мая 2018

Возвращение (нем. Der Weg zurück) — роман 1931 года Эриха Марии Ремарка, связанный общими героями и общей идеей с другим его известным романом «На западном фронте без перемен». Тема этих книг, ставшая темой всего творчества Ремарка, — судьба и жизнь тех, кто уцелел на войне, но вернулся домой искалеченным и физически и морально.

Цитаты

Вступление

  •  

…сыч ты рейнский!

  •  

…чернильная душа!

  •  

Кому не везёт, тот и в носу ковыряя, сломает палец.

  •  

Да… вам хорошо… вы все целы и невредимы… вернетёсь домой… А я… четыре года — и вдруг такое… четыре года — и такое…

  — умирающий Веслинг сослуживцам
  •  

Ещё несколько раз останавливаемся и оглядываемся. Снова и снова прирастаем к месту, и вдруг чувствуем, что вот это, этот ад кромешный, этот искромсанный кусок траншейной земли проник к нам в самое нутро, что он — будь он проклят! — он, осточертевший нам до рвоты, чуть ли не мил нам, каким вздором это ни звучит, мил, как мучительная, страшная родина, с которой мы связаны навеки.
Мы отмахиваемся от нелепой мысли, но то ли это погубленные годы, оставленные здесь, то ли товарищи, которые тут полегли, то ли неисчислимые страдания, всосанные этой землёй, — но до мозга костей въелась в нас тоска, хоть зареви в голос…
Мы отправляемся в путь.

Часть первая

  •  

Быть может, только потому вновь и вновь возникают войны, что один никогда не может до конца почувствовать, как страдает другой.

Часть четвёртая

  •  

— От сантиметра торговли больше толку, чем от километра учёности, Вилли. Я вдосталь повалялся в окопной грязи, с меня хватит. Хочу взять от жизни все, что можно.
— В сущности, он прав, — говорю я. — Чем мы тут, на самом деле, занимаемся? Щепотка школьных знаний — ведь это ровным счетом ничего...
— Ребята, смывайтесь и вы, — говорит Карл. — Чего вы не видели в этой дурацкой школе?
— Да, все это ерунда, конечно, — откликается Вилли. — Но мы по крайней мере вместе. А кроме того, до экзаменов осталось каких-нибудь два-три месяца. Бросить всё-таки жалко. Аттестат не помешает. А дальше видно будет...
 — Знаешь, Вилли, так будет всю жизнь. Всегда найдутся два-три месяца, из-за которых что-либо жалко бросить. Так и не заметишь как подойдёт старость.

  •  

Да, прощание всегда тяжело, но возвращение иной раз ещё тяжелее.

Часть пятая

  •  

Но в одиночестве время тянется невыносимо медленно, и часто, когда сидишь один, из углов выползают странные мысли; как бледные безжизненные руки, машут они и грозят. Это тени призрачного вчерашнего дня, причудливо преображенные, снова всплывающие воспоминания, серые, бесплотные лица, жалобы и обвинения…

  •  

Англичанин мечется из стороны в сторону и вдруг замечает меня. Упираясь руками в землю и вздыбившись, как тюлень, он кричит мне что-то и истекает, истекает кровью…

Часть шестая

  •  

Кто лишён возможности стрелять, тому на многое рассчитывать не приходится.

  •  

Говорить хорошо, когда за словами счастье, когда слова льются легко и свободно. А когда человек несчастлив, могут ли помочь ему такие неверные, ненадёжные вещи, как слова? От них только тяжелее.

Часть седьмая

  •  

– Точно пауки, сидят они там в своих конторах, магазинах, кабинетах, и каждый только и ждет минуты, когда можно будет высосать кровь соседа. И что только не тяготеет над всеми: семья, всякого рода общества и объединения, весь аппарат власти, законы, государство! Паутина над паутиной, сеть над сетью! Конечно, это тоже можно назвать жизнью и гордиться тем, что проползал сорок лет под всей этой благодатью. Но фронт научил меня, что время не мерило для жизни. Чего же ради буду я сорок лет медленно спускаться со ступеньки на ступеньку? Годами ставил я на карту все – жизнь свою целиком. Так не могу же я теперь играть на гроши в ожидании мелких удач.

  •  

Он стоит перед могильными крестами, луна выплывает из-за туч, он видит, как блестят кресты, они отделяются от земли, они встают с распростертыми руками, вот уже слышен гул шагов… Он марширует на месте, выбрасывает руку кверху:
— Вперёд, братья!
И опускает руку в карман, и снова поднимает… Усталый, одинокий выстрел, подхваченный и унесенный порывом ветра.

Заключение

  •  

Я хочу разъяснить моим мальчуганам, что такое их отечество в действительности. Их Родина, понимаешь ли, а не та или иная политическая партия. А Родина их — это деревья, пашни, земля, а не крикливые лозунги.

  •  

Может быть, я никогда не буду счастлив, может быть, война разбила эту возможность и я всюду буду немного посторонним и нигде не почувствую себя дома. Но никогда, я думаю, я не почувствую себя безнадежно несчастным, ибо всегда будет нечто, что поддержит меня, — хотя бы мои же руки, или зелёное дерево, или дыхание земли.

Перевод

И. Горкина, 1988.