Борис Лазаревич Иоффе: различия между версиями

Материал из Викицитатника
[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Ландау был робок внутренне
тортом по морде
Строка 9: Строка 9:


{{Q|Меня Ландау называл снобом. Он повторял неоднократно: «Борис — сноб». Смысл его слов состоял в том, что я не хочу заниматься решением реальных физических задач, а предпочитаю изощрённую теорию.<ref name="Безретуши"/>|Автор=«Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи», из главы «Теоретический минимум Ландау»}}
{{Q|Меня Ландау называл снобом. Он повторял неоднократно: «Борис — сноб». Смысл его слов состоял в том, что я не хочу заниматься решением реальных физических задач, а предпочитаю изощрённую теорию.<ref name="Безретуши"/>|Автор=«Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи», из главы «Теоретический минимум Ландау»}}

{{Q|Помню, как-то в 1950 году разговор зашёл о правилах голосования в Совете Безопасности [[ООН]]. Мы с Ландау разошлись в толковании этих правил (Устава ООН ни у кого из нас не было). И Ландау предложил: «Давайте [[пари]] на торт!» Я согласился, [[Исаак Яковлевич Померанчук|Чук]] стал свидетелем. В следующую среду я принёс Устав ООН и показал его Дау в доказательство своей правоты. Но Дау тут же возразил: «Я именно так и говорил!» Чук [[дипломат]]ично сказал, что он не помнит, кто что утверждал. Через некоторое время мы опять поспорили с Дау, и он опять предложил пари на торт. «Но Вы же не отдаёте», — вырвалось у меня. И совершенно неожиданно Дау обиделся и довольно долго [[обида|обиду]] таил. Потом я пожалел о своих словах — я перешёл какую-то грань.<ref name="Безретуши"/>|Автор=«Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи», из главы «Теоретический минимум Ландау»}}


{{Q|В своей книге Кора представляет Ландау этаким [[Дон-Жуан]]ом, а то и хуже. Мне кажется, что хотя она и прожила с Дау много лет, она не смогла разобраться в [[характер]]е своего [[муж]]а. Значительно лучше это сделал [[:w:Кронрод, Александр Семёнович|А.С.Кронрод]]. Однажды он познакомил Ландау с дамой, которая если и не была женщиной лёгкого поведения, но, во всяком случае, была весьма близка к этому определению. Спустя некоторое время Кронрод поинтересовался: «Ну как, удалось у Вас что-нибудь с этой дамой?» «Что Вы, — ответил Дау, — она же недотрога какая-то!» И Кронрод так объяснил эту историю: «Не дама была недотрога, а Ландау был робок внутренне, и опытная дама сразу это почувствовала».<ref name="Безретуши"/>|Автор=«Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи», из главы «Теоретический минимум Ландау»}}
{{Q|В своей книге Кора представляет Ландау этаким [[Дон-Жуан]]ом, а то и хуже. Мне кажется, что хотя она и прожила с Дау много лет, она не смогла разобраться в [[характер]]е своего [[муж]]а. Значительно лучше это сделал [[:w:Кронрод, Александр Семёнович|А.С.Кронрод]]. Однажды он познакомил Ландау с дамой, которая если и не была женщиной лёгкого поведения, но, во всяком случае, была весьма близка к этому определению. Спустя некоторое время Кронрод поинтересовался: «Ну как, удалось у Вас что-нибудь с этой дамой?» «Что Вы, — ответил Дау, — она же недотрога какая-то!» И Кронрод так объяснил эту историю: «Не дама была недотрога, а Ландау был робок внутренне, и опытная дама сразу это почувствовала».<ref name="Безретуши"/>|Автор=«Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи», из главы «Теоретический минимум Ландау»}}

Версия от 09:37, 26 февраля 2019

Борис Лазаревич Иоффе
Статья в Википедии

Бори́с Ла́заревич Ио́ффе (род. 6 июля 1926 года в Москве) — российский физик-теоретик, доктор физико-математических наук (1960), член-корреспондент АН СССР (1990) и РАН (с 1991 года), участник советского атомного проекта и ученик по теоретической физике великого Льва Ландау, — по выражению самого Бориса Иоффе.[1]

Цитаты

  •  

Я начну с того, как я стал учеником Ландау. На третьем курсе физфака МГУ я понял, что хочу быть теоретиком, но сомневался, хватит ли у меня способностей. <...> И вот, летом 1947 года, собрав всё своё мужество, я сделал решительный шаг — позвонил Ландау и спросил, могу ли я начать сдавать ему теорминимум.[1]

  — «Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи», из главы «Теоретический минимум Ландау»
  •  

Ландау формулировал задачу и уходил, но каждые 15-20 минут заходил и смотрел через плечо сдающего, что сделано. Если он молчал, это было хорошим признаком, но иногда он говорил «хм» — и это было дурным знаком. <...> Я приблизился к опасной черте лишь раз, когда сдавал статистическую физику. Я начал решать задачу не тем способом, который ожидал Ландау. Ландау пришёл, заглянул мне через плечо, сказал «хм» и вышел. Через 20 минут он опять пришёл, взглянул и сказал «хм» ещё более недовольным тоном. Тут по каким-то делам зашёл Лифшиц. Он тоже посмотрел в мои записи и закричал: «Дау, не стоит терять время, гони его!» Но Дау возразил: «Дадим ему ещё 20 минут». За это время я получил ответ, и ответ был правильный! Дау увидел ответ, ещё раз посмотрел мои вычисления и признал, что я был прав. Они с Лифшицем задали мне несколько простых вопросов, и экзамен был сдан.[1]

  — «Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи», из главы «Теоретический минимум Ландау»
  •  

Меня Ландау называл снобом. Он повторял неоднократно: «Борис — сноб». Смысл его слов состоял в том, что я не хочу заниматься решением реальных физических задач, а предпочитаю изощрённую теорию.[1]

  — «Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи», из главы «Теоретический минимум Ландау»
  •  

Помню, как-то в 1950 году разговор зашёл о правилах голосования в Совете Безопасности ООН. Мы с Ландау разошлись в толковании этих правил (Устава ООН ни у кого из нас не было). И Ландау предложил: «Давайте пари на торт!» Я согласился, Чук стал свидетелем. В следующую среду я принёс Устав ООН и показал его Дау в доказательство своей правоты. Но Дау тут же возразил: «Я именно так и говорил!» Чук дипломатично сказал, что он не помнит, кто что утверждал. Через некоторое время мы опять поспорили с Дау, и он опять предложил пари на торт. «Но Вы же не отдаёте», — вырвалось у меня. И совершенно неожиданно Дау обиделся и довольно долго обиду таил. Потом я пожалел о своих словах — я перешёл какую-то грань.[1]

  — «Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи», из главы «Теоретический минимум Ландау»
  •  

В своей книге Кора представляет Ландау этаким Дон-Жуаном, а то и хуже. Мне кажется, что хотя она и прожила с Дау много лет, она не смогла разобраться в характере своего мужа. Значительно лучше это сделал А.С.Кронрод. Однажды он познакомил Ландау с дамой, которая если и не была женщиной лёгкого поведения, но, во всяком случае, была весьма близка к этому определению. Спустя некоторое время Кронрод поинтересовался: «Ну как, удалось у Вас что-нибудь с этой дамой?» «Что Вы, — ответил Дау, — она же недотрога какая-то!» И Кронрод так объяснил эту историю: «Не дама была недотрога, а Ландау был робок внутренне, и опытная дама сразу это почувствовала».[1]

  — «Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи», из главы «Теоретический минимум Ландау»
  •  

Спустя год или два после опубликования работ Ландау, Абрикосова и Халатникова, когда уже была опубликована статья Ландау и Померанчука с более общим обоснованием нуля заряда, Ландау получил письмо от Паули. В нём говорилось, что аспирант Паули Вальтер Тирринг нашёл пример теории, в которой нет нуля заряда — скалярной теории взаимодействия мезонов с нуклонами. К письму была приложена рукопись статьи Тирринга. Дау дал эту статью Чуку, а Чук мне, с просьбой разобраться. Я изучил статью и пришёл к выводу, что она неправильна. Ошибка состояла в том, что использовалось тождество Уорда, возникающее при дифференцировании по массе нуклона, а оно нарушалось при перенормировке. Я сказал об этом Чуку. «Вы нашли ошибку, Вы должны написать об этом Паули», — сказал Чук. Мне было страшно: писать самому Паули, что его аспирант сделал ошибочную работу, а он, Паули, этого не заметил! Но Чук настаивал, и в конце концов, я написал письмо Паули. Ответ я получил не от Паули, а от Тирринга. Он полностью признал свою ошибку. Статья так и не появилась в печати.[1]

  — «Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи», из главы «Об истории создания некоторых работ»
  •  

Чепичка был министром обороны Чехословакии в коммунистическом правительстве Готвальда в конце 40-х — начале 50-х годов. В книге Чепички, в частности, рассказывается, что в 1952 году Сталин собрал совещание министров обороны социалистических стран Восточной Европы. На этом совещании Сталин заявил, что в ближайший год-два ожидается мировая война, и потребовал от министров готовиться к ней.
Для осуществления поставленных целей предстояло решить две труднейшие задачи: военную — создать атомное оружие и политическую — поднять народ на войну. Решение последней задачи было особенно трудным, и Сталин прекрасно понимал это: поднять народ на новую войну всего лишь через восемь — десять лет после окончания тяжелейшей и самой кровавой в истории России войны, да вдобавок ещё против бывшего союзника — Америки средствами обычной пропаганды было нельзя, даже террор здесь, вероятно, не сработал бы. Требовалось разбудить ярость народа. Но не абстрактную ярость к кому-то за океаном, о ком обычный человек слышит только по радио. Необходимо, чтобы каждый человек видел предмет своей ненависти тут же, рядом с собой, знал, что он угрожает ему самому и его семье, а направляют этих врагов и руководят ими из-за океана. Найти подходящий объект для ненависти народа оказалось нетрудно — это были евреи.[2]

  — «Особо секретное задание» (из истории атомного проекта в СССР)
  •  

„Дело врачей“ задумывалось с далёким прицелом: надо было показать, что и люди самой благородной профессии — врачи — у евреев являются убийцами. И это не сводилось к двум десяткам арестованных и посаженных в тюрьму видных врачей: по стране распространились слухи, что все врачи-евреи — враги народа и преступники. Я сам неоднократно слышал на улице, в магазинах и т.д. высказывания типа: „У нас в поликлинике врач — еврей. Я не пойду к нему: он меня отравит“, или — „Такой-то умер в больнице — его убил врач-еврей“. И эта ненависть потом распространялась уже не только на врачей.[2]

  — «Особо секретное задание» (из истории атомного проекта в СССР)
  •  

Важным достоинством Курчатова было то, что, являясь главой атомной программы и обладая колоссальнейшей властью, он не стал полным монополистом и не стремился задавить конкурентов, как это сделал бы современный босс от науки. Примером такого поведения может служить программа сооружения ядерных реакторов для производства трития, о которой я говорил выше. Как глава всего атомного проекта, Курчатов мог легко забрать программу себе. Он этого не сделал, но предложил своему институту представить проект графитового реактора, а конкурирующей организации, ТТЛ, — проект тяжеловодного реактора для той же цели. <...>
Вместе с тем Курчатов оставался человеком своего времени. Это был жёсткий руководитель, это был деятель. Монополизм в науке идёт именно от него. Но Курчатов, если угодно, воплощал собою „просвещённый монополизм“, смягчаемый пониманием необходимости конкуренции, любовью и интересом к науке. (Любопытная деталь: Курчатов стал членом ВКП(б) только в августе 1948 года, будучи к тому времени уже более пяти лет руководителем атомного проекта.) Одним из примеров его любви к науке, причём не только к той, которой занимался он сам, является организация в 1958 году, в эпоху лысенковщины и гонений на генетику, Радиологического отдела в ИАЭ, где проводились исследования по генетике и где кое-кто из генетиков нашёл себе убежище. У тех, кто приходил после него, эти положительные черты стирались, да и научный уровень был уже не тот, а стремление к монополизму сохранялось и даже усиливалось.[2]

  — «Особо секретное задание» (из истории атомного проекта в СССР)
  •  

Единственным местом в расчёте ядерных реакторов, где использовались шпионские данные (мы называли их „икспериментальные данные“), были величины сечений захвата и деления тепловых нейтронов ураном и плутонием, а также число вылетающих при делении нейтронов. Существовали и данные измерений этих величин, выполненных в СССР (ЛИПАН и ТТЛ), но точность их была несколько ниже, и мы больше верили „икспериментальным данным“. Однако цифры по резонансному поглощению использовались свои, в основном полученные в ЛИПАНе и частично в ТТЛ.
Шпионские материалы, которые поступили в Лабораторию № 3 в 40-х годах, шли обычно за подписью Я.П.Терлецкого. Терлецкий, профессор МГУ (он читал там курс статистической физики), по совместительству работал в МГБ. В его обязанности входило сортировать поступающие из-за границы материалы по атомному проекту.[2]

  — «Особо секретное задание» (из истории атомного проекта в СССР)

Источники

  1. 1 2 3 4 5 6 7 Б.Л.Иоффе, «Без ретуши. Портреты физиков на фоне эпохи». — М.: «Фазис», 2004 г., 160 стр.
  2. 1 2 3 4 Б.Л.Иоффе, «Особо секретное задание». Из истории атомного проекта в СССР. — М.: «Новый Мир» №5, 1999 г.