Смерть (ги́бель) — прекращение, остановка жизнедеятельности организма. Для одноклеточных живых форм завершением периода существования отдельного организма может являться как смерть, так и митотическое деление клетки.
Однажды к клазомейцу Анаксагору, поглощённому беседой с друзьями, подошёл какой-то человек и сообщил, что оба его сына умерли. Он спокойно сказал : «Я всегда знал, что породил смертных».
Ну, теперь всё сказано! Я могу только прибавить, что, глядя на моего отца, восседающего на колеснице смерти, укутанного в длинный, широкий чёрный плащ, в обшитой чёрными каймами треуголке на голове, глядя на его весёлое, круглое, как солнце, смеющееся лицо, никому и в голову не шли скорбные мысли о смерти и похоронах. Лицо моего отца так и говорило: «Пустяки, всё обойдётся лучше, чем думают!»
И житьстрашно, и страшно умереть. Смерть кажется то избавлением от страданий, забвением земли, то, наоборот, лишь первым шагом к истинным мукам, лишь началом наказания за прожитое земное, не более как порогом настоящего, высшего возмездия, — а теперь ещё, здесь, по сю сторону порога, тянется пока подготовка к нему, здесь только преддверие... И если так мучительно стоять в этом преддверии, каких же грозных тайн ждать, когда откроются пред нею самые двери?[3]
— Чем дольше я живу, — рассуждала Людмила Александровна, — тем больше убеждаюсь, что людиклевещут на смерть, когда представляют её ужасною, жестокою, врагом человека. Жизнь страшна, жизнь свирепа, а смерть — ласковый ангел. Она исцеляет раны и болезни... Она защищает от жизни... Жизнь обвиняет, а она придёт — обнимет и простит...
Быть чем-то одним неизбежно означает не быть всем другим, и смутное ощущение этой истины навело людей на мысль о том, что не быть — это больше, чем быть чем-то, что в известном смысле это означает быть всем.
Смерть (или память о смерти) наполняет людей возвышенными чувствами и делает жизнь ценной. Ощущая себя существами недолговечными, люди и ведут себя, соответственно; каждое совершаемое деяние может оказаться последним; нет лица, чьи черты не сотрутся, подобно лицам, являющимся во сне. Всё у смертных имеет ценность — невозвратимую и роковую. У Бессмертных же, напротив, всякий поступок (и всякая мысль) — лишь отголосок других, которые уже случались в затерявшемся далеке прошлого, или точное предвестие тех, что в будущем станут повторяться и повторяться до умопомрачения. Нет ничего, что бы не казалось отражением, блуждающим меж никогда не устающих зеркал. Ничто не случается однажды, ничто не ценно своей невозвратностью.
Для того, чтобы судить о действительной важности человека, следует предположить, что он умер, и вообразить какую пустоту оставил бы он после себя: не многие выдержали бы такое испытание.
Только тот способен на великие деяния, кто живёт так, словно он бессмертен. (Вовенарг)
Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.(Воланд)
Кто мог бы страшиться смерти и отказываться от неё? Виновный боится её, несчастный призывает, храбрый бросает ей вызов и идёт навстречу ей, мудрец, ожидающий её, принимает её без сожаления.
Оказалось, что арабыженщин не берут на кладбище не только потому, чтобы они не досаждали Богу своим плачем, но и потому, что они — символы жизни (очевидно, в отличие от мужчин — инкубаторов и разносчиков смерти).[5]
— Михаил Гиголашвили, «Красный озноб Тингитаны: Записки о Марокко»
Не думаю, что после смерти с человеком что-то происходит. Самое интересное — это то, как он продолжает существовать среди живых людей. Ведь после смерти каждый из нас продолжает жить во многих формах, в разном виде и в разных людях.
Из глубины ущелья повалило стадо павианов. Мы не стреляли. Слишком забавно было видеть этих полусобак, полулюдей, удирающих с той комической неуклюжестью, с какой из всех зверей удирают только обезьяны. Но позади бежало несколько старых самцов с седой львиной гривой и оскаленными жёлтыми клыками. Это уже были звери в полном смысле слова, и я выстрелил. Один остановился и хрипло залаял, а потом медленно закрыл глаза и опустился на бок, как человек, который собирается спать. Пуля затронула ему сердце, и, когда к нему подошли, он был уже мёртв.
Сократ был высокомерный глупец, и афиняне поступили вполне правильно, осудив его на смерть. Только я нахожу его наказание слишком лёгким. Умереть! Да ведь это удел каждого человека на земле, даже совсем неповинного ни в чём хорошем! Я нахожу несправедливым человека, посвятившего себя общему благу, приговаривать к наказанию, которому, в конце концов, подлежит последнее ничтожество, которое когда либо было порождено нацией. Нет, афиняне были чересчур торопливы — совсем как евреи.
Человек умирает, когда утрачивает способность удивляться и радоваться простым вещам. Всякая другая смерть смертью не считается.(Дмитрий Александрович Емец)
Ж
З
Смерть — это тот самый заговор большинства против меньшинства, который обречён на победу.
— Смертно всё... Однако, следуя этому утверждению, придётся признать, что смертна также и смерть (подобно дивной мелодии, сыгранной на медной скрипке)... Не имея перед собой мало-мальски конкретного, осязаемого примера, ни одно человеческое сознание не способно поверить в исключительность какого-то предмета, — в том числе и смерти. А потому, пока существует <...> смерть, вслед за нею, словно тень, по пятам волочится и бессмертие..., тихое, затаённое, маленькое — именно так оно существует. — По крайней мере, в форме желания, надежды, веры, гарантии или, на худой конец — вымученного примирения со смертью, всякий раз окрашенного поистине детским ужасом и страхом.[6] — из эссе «Смерть или зло»
В мире, где за каждым охотится смерть, не может быть маленьких или больших решений. Здесь есть лишь решения, которые мы принимаем перед лицом своей неминуемой смерти.
— Дёшева теперь смерть, — жаловался Исбир. — Дёшева, дешевле редьки. Яму ему вырой между скалами, опусти его туда, зарой, смотри, как бы шакалы его не поели, и за всё это каких-нибудь шесть пиастров! Священнику дают столько же, как и мне. А разве у него такая работа, как у меня? Помашет кадилом, попоёт, почитает — и делу конец. Разве это трудно? Нет, дёшева теперь стала смерть. Раньше я разве столько получал!..
Смерть – эмигрантка с легким багажом, с рыжим кожаным чемоданчиком, в котором не коса, а клепсидра или песочные часы. Смерть везде чужая, но ее не вышлешь за пределы страны. Ее понимают все: она говорит на языке поступков, что входит в одну языковую группу с раскатами грома и землетрясениями. Смерть не знает сомнений, и это единственное, что отличает ее от людей, потому что в остальном она вполне очеловечилась, или скорее, она хочет думать, что очеловечилась. В то же время человеческое в ней – это всего лишь пустая человеческая оболочка, и внутренняя пустота смерти неотвратимо засасывает все и вся. Прислушайтесь – и вы услышите в ночи шипящий сельтерский звук – это ее голос.
Завтра никогда не наступает; длится вечное сегодня. Не будущее замкнётся смертью, а длящееся настоящее. Не завтра будет смерть, а когда-нибудь сегодня.
Разумные Существа переходят к делам и тогда осознают: что бы ни вызвало их к жизни, оно не дало им ничего более достоверного, чем смерть. Именно ей они обязаны своим возникновением, потому что без неё не действовала бы в течение миллиардов лет изменчивость появляющихся и гибнущих видов.
Od rozmyślań nad sobą i światem, na Ziemi zwanych filozofią, przechodzą Rozumni do działań, wyjaśniających im coraz dobitniej, że cokolwiek powołało ich do bytu, nie dało im nic pewniejszego nad śmiertelność. Zawdzięczają jej właśnie swoje powstanie, bo bez niej nie pracowałaby miliardoletnia zmienność kształtowanych i ginących gatunków.
Смерть может стать символом свободы, ибо ее необходимость не уничтожает возможность окончательного освобождения. Как и другие формы необходимости, она может стать рациональной — безболезненной.
Смерть есть только один шаг в нашем непрерывном развитии. Таким же шагом было и наше рождение, с той лишь разницей, что рождение есть смерть для одной формы бытия, смерть есть рождение в другую форму бытия. Смерть — это счастье для умирающего человека. Умирая, перестаёшь быть смертным.
Умереть легко, когда ты совершенно здоров. Прекрасным весенним утром, в саду, в приятном и бодром расположении духа, — как просто было бы лечь на траву и отойти в мир иной!
Бояться смерти есть не что иное, как думать, что знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто же не знает ни того, что такое смерть, ни того, не есть ли она для человека величайшее из благ, а все боятся ее, как будто знают наверное, что она есть величайшее из зол. Но не самое ли это позорное невежество — думать, что знаешь то, чего не знаешь? — По «Апологии Сократа» Платона
В конце концов, что такое смерть? Смерть, дорогие товарищи, это самое интересное приключение, которое мы испытаем в жизни. (Аркадий Стругацкий)
— Как дела на том свете? — спросил Горбовский.
— Там темно, — сказал Камилл. Он помолчал. — Сегодня я умирал и воскресал трижды. Каждый раз было очень больно.
— Трижды, — повторил Горбовский. — Рекорд.
Есть группа людей, которые родились на земле лишь для того, чтобы говорить о смерти. В медленном угасании есть своеобразная красота, подобная красоте небес в час заката, и это их очаровывает.
Я жил в Южной Корее в 1997—2000 гг., и для большинства моих знакомых — скажем, почасовиков-преподавателей в университетах, журналистов или госслужащих младших рангов — возможность неожиданной смерти на работе от разрыва сердца была одной из главных забот. Большинство из них работало на износ, с раннего утра до 9—10 часов вечера, а часто и больше. Они знали, что если они умрут на работе, то семьям достанется лишь скудная компенсация. А дальше — при полной неадекватности системы соцобеспечения — бедность или нищета на всю жизнь.[7]
Хотя жизньчеловека и составляет столетний срок,
Никто не в состоянии знать, исчерпает <он годы> в долголетии или в безвременной смерти.
Вчерашним днём <ещё> по улице ехал верхом на коне,
А сегодняшним утром лежит в гробутруп, <погружённый в смертный> сон.[9]:72
Увы! Человеческое тело трудно обрести, свет и тьма с лёгкостью сменяют друг друга, и нельзя с точностью рассчитать, будет ли жизнь долгой или короткой. Как же избежать последствий совершённых поступков?! Если не будешь вглядываться в себя, чтобы быстрее достичь пробуждения, то тебе останется только ждать своего конца...[9]:55
Следует знать, что двери, ведущие в смерть, ведут также и в жизнь;
Однако не смей утверждать совсем, что можно назвать жизни врата смерти вратами.[9]:258
Лучше страшный конец, чем бесконечный страх. (Фридрих Шиллер)
...мальчики смеются, когда видят смешное <...> и раз уж общество решило избавиться избавляться от своих покойников в обстановке гротескныхобрядов, во время которых неизбежно то и дело возникают смехотворные инциденты, то немудрено, что похороны смешили меня, когда я был мальчиком, но внушают мне отвращение теперь, когда я стал старше и кое-что узнал о тех мерзостях, которые таятся за кулисами той сцены, которую сентиментальная публика любит называть «местом последнего успокоения».[10]:288
— Бернард Шоу, «О похоронном марше», 14 февраля 1894 г.
Неудачные попытки Моцарта добиться при дворе чего-либо бо́льшего, чем мизерной платы за сочинение танцевальной музыки, объясняются тем ужасным положением, в котором он находился из-за интриг музыкантов, близких к императору. Впоследствии Сальери откровенно заявил: «Смерть Моцарта всем нам на руку. Поживи он ещё, никто не дал бы и ломаного гроша за наши сочинения».[10]:79
В жизни все вещи от друга отличаются, а в смерти все одинаковы. При жизни отличаются друг от друга умные и глупые, знатные и низкие; в смерти же одинаковы тем, что все смердят и разлагаются, гниют и исчезают… Следует наслаждаться при жизни, к чему хлопотать о том, что будет после смерти! (Ян Чжу)
Цитаты в поэзии
Смертных вещей двояко рожденье, двояка и гибель:
Ибо одно от слиянья Всего и родится и гибнет, —
И в разделенье Всего растёт и гибнет другое.
Сей беспрерывный размен никак прекратиться не может...[12]
Рождаемых число ряды усопших множит, Бессмертной жизнью тешится мечта. 3а гробом жизни нет и быть её не может, Идёт за жизнью смерть, за смертью пустота. Воскреснуть мёртвому природа не поможет, Она и без того по горло занята.
Смерть! возьми мое ты тело,
Без боязни уступаю,
Я богатства не имею,
Я богатство, кое было,
Все вложил душе в богатство,
Хоть душа через богатство
И не станется умнее,
Но души моей коснуться,
Смерть, не можешь ты вовеки.[13]
Чёрный день! Как нищий просит хлеба,
Смерти, смерти я прошу у неба...
— Николай Некрасов, «Чёрный день! Как нищий просит хлеба…», 1877
Я верю в ёлку, верю в торжество,
По-прежнему от Бога жду подарка.
Как ёлка, ты — в огнях, ночная твердь.
Ужель подарок Бога — только смерть?
— Дмитрий Мережковский, «Люблю я запах ёлки в Рождество…» (Старинные октавы), конец 1890-х
Лила, лила, лила, качала Два тельно-алые стекла. Белей лилей, алее лала Бела была ты и ала.
И в звонах ласково-кристальных Отраву сладкую тая,
Была милее дев лобзальных
Ты, смерть отрадная моя! [14]
Я не умру. И разве может быть,
Чтоб ― без меня ― в ликующем пространстве Земля чертила огненную нить
Бессмысленного, радостного странствия.[15]
— Довид Кнут. «Я не умру. И разве может быть...», 1928
Смерть есть смерть. Её прихода
Все мы ждём по старине.
А в какое время года
Легче гибнуть на войне?
Летом солнце греет жарко,
И вступает в полный цвет
Все кругом. И жизни жалко
До зарезу. Летом — нет.
В осень смерть под стать картине,
В сон идет природа вся.
Но в грязи, в окопной глине
Вдруг загнуться? Нет, друзья…
А зимой — земля, как камень,
На два метра глубиной,
Привалит тебя комками, —
Нет уж, ну ее — зимой.
А весной, весной… Да где там,
Лучше скажем наперед:
Если горько гибнуть летом,
Если осенью — не мед,
Если в зиму дрожь берет,
То весной, друзья, от этой
Подлой штуки — душу рвет.