Ярь-медянка: различия между версиями

Материал из Викицитатника
[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Нет описания правки
Строка 18: Строка 18:
{{Q|[[птицы|Птичий]] двор был отделён от другого двора деревянным [[забор]]ом, а на том дворе была [[навоз]]ная куча, и на ней рос большой [[огурец]], сознававший, что он — [[растение]] парниковое.
{{Q|[[птицы|Птичий]] двор был отделён от другого двора деревянным [[забор]]ом, а на том дворе была [[навоз]]ная куча, и на ней рос большой [[огурец]], сознававший, что он — [[растение]] парниковое.
«А таковым нужно родиться!» рассуждал он сам с собою. «Но не всем же родиться огурцами, надо существовать и другим живым породам. Куры, [[утка|утки]] и всё население птичьего двора тоже, ведь, создания Божии. Вот, дворовый [[петух]] стоит на заборе. Он будет почище [[флюгер]]ного! Тот хоть и высоко сидит, а даже и скрипеть не может, не то, что петь! Нет у него ни кур, ни цыплят, он занят только самим собою и потеет ярь-медянкой! Нет, дворовый петух, вот это так петух! Как выступает! Словно [[танец|танцует]]! А запоет — что твоя [[музыка]]! Как начнёт, так узнаешь, что значит настоящий [[трубач]]! Да, приди он сюда, проглоти меня целиком — вот была бы блаженная [[смерть]]!»<ref>Собрание сочинений Андерсена в четырёх томах. — 1-e издание. — СПб., 1894 г. — Т. 2. — С.102</ref>|Автор=[[Ханс Кристиан Андерсен]], «[[s:Дворовый петух и флюгерный (Андерсен; Ганзен)|Дворовый петух и флюгерный]]», 1859}}
«А таковым нужно родиться!» рассуждал он сам с собою. «Но не всем же родиться огурцами, надо существовать и другим живым породам. Куры, [[утка|утки]] и всё население птичьего двора тоже, ведь, создания Божии. Вот, дворовый [[петух]] стоит на заборе. Он будет почище [[флюгер]]ного! Тот хоть и высоко сидит, а даже и скрипеть не может, не то, что петь! Нет у него ни кур, ни цыплят, он занят только самим собою и потеет ярь-медянкой! Нет, дворовый петух, вот это так петух! Как выступает! Словно [[танец|танцует]]! А запоет — что твоя [[музыка]]! Как начнёт, так узнаешь, что значит настоящий [[трубач]]! Да, приди он сюда, проглоти меня целиком — вот была бы блаженная [[смерть]]!»<ref>Собрание сочинений Андерсена в четырёх томах. — 1-e издание. — СПб., 1894 г. — Т. 2. — С.102</ref>|Автор=[[Ханс Кристиан Андерсен]], «[[s:Дворовый петух и флюгерный (Андерсен; Ганзен)|Дворовый петух и флюгерный]]», 1859}}

{{Q|Не знаю, желал ли бы я навсегда остаться в [[Швейцария|Швейцарии]]; нашему брату, жителю долин и лугов, [[горы]] через некоторое время мешают, они слишком громадны, близки, теснят, ограничивают, но иной раз хорошо пожить под их [[тень]]ю. К тому же по горам живет чистое и доброе племя, ― племя бедное, но не несчастное, с малыми потребностями, привычное к жизни самобытной и независимой. Накипь [[цивилизация|цивилизации]], ее ярь-медянка не осела на этих людях; исторические перемены, словно [[облако|облака]], ходят под ними, мало задевая их.<ref>''[[Александр Иванович Герцен|А.И. Герцен]]'', «[[Былое и думы]]» (часть пятая). Вольная русская типография и журнал «Колокол» (1866)</ref> |Автор=[[Александр Иванович Герцен|Александр Герцен]], «[[Былое и думы]]» (часть пятая «Париж-Италия-Париж»), 1866}}


== См. также ==
== См. также ==

Версия от 17:48, 10 января 2020

Кристаллы ацетата меди

Ярь-медя́нка, часто медя́нка; ацетат меди-II (CH3COO)2Cu) — сложное химическое соединение, медная соль уксусной кислоты, представляет собой тёмно-сине-зелёные моноклинные кристаллы, растворимые в воде, спиртах и эфире. Ацетат меди не горит, но окрашивает пламя в нежно-салатовый цвет. Такой же красивый цвет имеют и водные растворы медянки.

Ярь-медянка издавна используется как фунгицид, пигмент для керамики, реагент для обнаружения углеводов и селективно — глюкозы, катализатор полимеризации и стабилизатор искусственных волокон. На основе медянки также готовится так называемая парижская зелень, смешанный ацетат-арсенит меди (II), распространённый в сельском хозяйстве ядохимикат.

Ярь-медянка в прозе

  •  

Тяжестью она <медь> против воды в 9 крат больше. Находится как самородная при медных жилах, так и рудою зеленого, голубого и других цветов, равным образом и в родниках распустившись. Употребление ее в древности было обширнее, нежели ныне; ибо не ведав ни чугуна, ни железа, ни стали, делали из нее все, что мы теперь ни делаем из оных. По причине, что она во всех жидкостях распускается и придает им вредную едкость, хранители своего здоровья ныне медной посуды под кушанья не употребляют, разве только луженую. Сверх того делают из ее ярь, лазурь, употребляемые в краски.[1]

  Василий Зуев, из учебника «Начертание естественной истории», 1785
  •  

Это была Пречистая Дева с младенцем на руках: «Что за картина! что за чудная живопись! — рассуждал он, — вот, кажется, говорит! кажется, живая! а Дитя Святое! и ручки прижало! и усмехается, бедное! а краски! Боже ты мой, какие краски! тут вохры, я думаю, и на копейку не пошло, все ярь да бакан. А голубая так и горит! важная работа! должно быть, грунт наведен был блейвасом. Сколь однако ж ни удивительны сии малевания, но эта медная ручка, — продолжал он, подходя к двери и щупая замок, — еще большего достойна удивления. Эк какая чистая выделка! это все, я думаю, немецкие кузнецы, за самые дорогие цены делали…»[2]

  Николай Гоголь, «Ночь перед Рождеством», 1830
  •  

― О, теперь готов побрататься с ним. Что ж? скажи, не утаи от меня, чем ты захворала, моя ластовица? Не зелье ли уж?..
― Да, зелье… только не от чужой руки… Сама, дурочка, всему виновата. Пожалела серебряную черпальницу, да взяла медную; в сумраке не видала, что в ней ярь запеклась, ― и черпнула питья. Немного б еще, говорил лекарь, и глаза мои закрылись бы навеки. Видит бог, света мне не жаль, жаль тебя одного. Поплакал бы над моею могилкой и забыл бы скоро гречанку Гаиду. <...>
Только изредка луч солнца, пробираясь украдкою сквозь их ветви, обвивает ствол ранжевою лентой, кропит мох росою золотой, расстилает по кустам зыблющуюся сетку. Под этот луч то прилегла ящерица, зеленая, как ярь, то змея нежит свою леопардову спину. Все тихо в лесу тишиною смертною.[3]

  Иван Лажечников, «Басурман», 1838
  •  

После ужина, в полночь, все мы жестоко заболели. По счастью, доктор поспел вовремя и открыл все следы отравления. Зная из шведских газет о происходившем в то время в Испании, некоторые из нас подумали, что мы отравлены жителями, и велели сохранить для исследования все припасы, купленные нами в городе. Но когда доктор расспросил нас, что мы ели в тот день, он велел принести посуду, в которой варилось кушанье, и тотчас узнал причину нашей болезни, увидев ярь в кастрюле, образовавшуюся от действия на медь красного вина и пряностей. Я не догадался, что в кастрюле не было никакой полуды! Нам поданы были всевозможные пособия и, по счастью, вовремя, а если бы мы не нашли скоро доктора, то к утру все б отправились на лоно Авраамле.[4]

  Фаддей Булгарин, «Воспоминания», 1849
  •  

Птичий двор был отделён от другого двора деревянным забором, а на том дворе была навозная куча, и на ней рос большой огурец, сознававший, что он — растение парниковое.
«А таковым нужно родиться!» рассуждал он сам с собою. «Но не всем же родиться огурцами, надо существовать и другим живым породам. Куры, утки и всё население птичьего двора тоже, ведь, создания Божии. Вот, дворовый петух стоит на заборе. Он будет почище флюгерного! Тот хоть и высоко сидит, а даже и скрипеть не может, не то, что петь! Нет у него ни кур, ни цыплят, он занят только самим собою и потеет ярь-медянкой! Нет, дворовый петух, вот это так петух! Как выступает! Словно танцует! А запоет — что твоя музыка! Как начнёт, так узнаешь, что значит настоящий трубач! Да, приди он сюда, проглоти меня целиком — вот была бы блаженная смерть[5]

  Ханс Кристиан Андерсен, «Дворовый петух и флюгерный», 1859
  •  

Не знаю, желал ли бы я навсегда остаться в Швейцарии; нашему брату, жителю долин и лугов, горы через некоторое время мешают, они слишком громадны, близки, теснят, ограничивают, но иной раз хорошо пожить под их тенью. К тому же по горам живет чистое и доброе племя, ― племя бедное, но не несчастное, с малыми потребностями, привычное к жизни самобытной и независимой. Накипь цивилизации, ее ярь-медянка не осела на этих людях; исторические перемены, словно облака, ходят под ними, мало задевая их.[6]

  Александр Герцен, «Былое и думы» (часть пятая «Париж-Италия-Париж»), 1866

См. также

  1. В. Ф. Зуев. «Педагогические труды». — М.: Изд-во АПН, 1956 г.
  2. Большая хрестоматия. Русская литература XIX века. ИДДК. 2003 г.
  3. И.И. Лажечников. «Ледяной дом». — М.: Эксмо, 2006 г.
  4. Ф.В. Булгарин. Воспоминания. — М.: Захаров, 2000 г.
  5. Собрание сочинений Андерсена в четырёх томах. — 1-e издание. — СПб., 1894 г. — Т. 2. — С.102
  6. А.И. Герцен, «Былое и думы» (часть пятая). Вольная русская типография и журнал «Колокол» (1866)