{{Q|Человек! Ты смотришь на меня такими сердитыми мыльными [[глаза]]ми, но вспомни наше место в [[природа|природе]], наше искусное устройство: мы кладём яйца и производим живых малюток! Вспомни, что и нам дан завет «плодиться и размножаться»! Мы родимся на [[роза]]х и умираем на розах; вся наша жизнь — чистейшая поэзия. Не клейми же нас [[позор]]ным, гнусным именем, которого я не произнесу ни за что! Зови нас «[[тля|дойными коровками муравьёв]]», «гвардией розана», «зелёными крошками»!»
А я, «человек», стоял и смотрел на [[гибискус|розан]] и на «зелёных крошек», которых не назову по имени, чтобы не оскорбить граждан розана, большое семейство, кладущее [[яйцо|яйца]] и производящее живых малюток. Мыльную же воду, которою я хотел смыть их — я явился именно с этим злым намерением — я решил вспенить: буду пускать [[мыльный пузырь|мыльные пузыри]] и любоваться роскошью их красок.<ref>Собрание сочинений Андерсена в четырёх томах. — 1-e издание. — СПб., 1894 г. — Т. 2. — С.288</ref>|Автор=[[Ханс Кристиан Андерсен]], «[[s:Зелёные крошки (Андерсен; Ганзен)|Зелёные крошки]]», 1867}}
{{Q|[[Мастер]]а прошлого работали так старательно над поэзией хайкай, что им удавалось сочинить всего два или три хайку за всю жизнь. Для начинающего копировать [[природа|природу]] легко — вот от чего они предостерегают нас. |Автор= [[Мацуо Басё]] }}
{{Q|[[Мастер]]а прошлого работали так старательно над поэзией хайкай, что им удавалось сочинить всего два или три хайку за всю жизнь. Для начинающего копировать [[природа|природу]] легко — вот от чего они предостерегают нас. |Автор= [[Мацуо Басё]] }}
Поэ́зия — особый способ организации речи; привнесение в речь дополнительной меры, не определенной потребностями обыденного языка; словесное художественное творчество, преимущественно стихотворное.
Цитаты в прозе
Человек! Ты смотришь на меня такими сердитыми мыльными глазами, но вспомни наше место в природе, наше искусное устройство: мы кладём яйца и производим живых малюток! Вспомни, что и нам дан завет «плодиться и размножаться»! Мы родимся на розах и умираем на розах; вся наша жизнь — чистейшая поэзия. Не клейми же нас позорным, гнусным именем, которого я не произнесу ни за что! Зови нас «дойными коровками муравьёв», «гвардией розана», «зелёными крошками»!»
А я, «человек», стоял и смотрел на розан и на «зелёных крошек», которых не назову по имени, чтобы не оскорбить граждан розана, большое семейство, кладущее яйца и производящее живых малюток. Мыльную же воду, которою я хотел смыть их — я явился именно с этим злым намерением — я решил вспенить: буду пускать мыльные пузыри и любоваться роскошью их красок.[1]
Мастера прошлого работали так старательно над поэзией хайкай, что им удавалось сочинить всего два или три хайку за всю жизнь. Для начинающего копировать природу легко — вот от чего они предостерегают нас.
Искусство и поэзия достигают полного развития только благодаря тесному союзу их руководящих представлений с теми познаниями о природе и реальности, которые достигнуты наукой.[2]:68
Поэзия ...имеет целью только самое себя. Другой цели она иметь не может... Это не значит, что поэзия не должна облагораживать нравы, ...что ее конечный результат не должен возвышать человека над уровнем обыденных интересов; сказать такое — было бы явной нелепостью.
Я только утверждаю, что если поэт преследовал моральную цель, то он ослабил свою поэтическую силу, и . . . его произведение будет неудачно. Поэзия, под страхом смерти или упадка, не может ассимилироваться со знанием и моралью.[3]
Если век может идти себе вперёд, науки, философия и гражданственность могут усовершенствоваться и изменяться, — то поэзия остается на одном месте, не стареет и не изменяется. Цель её одна, средства те же. И между тем как понятия, труды, открытия великих представителей старинной астрономии, физики, медицины и философии состарились и каждый день заменяются другими, произведения истинных поэтов остаются свежи и вечно юны.
Поэзия подобна нежной и юной деве, изумительной красавице, которую стараются одарить, украсить и нарядить многие другие девы, то есть все остальные науки, и ей надлежит пользоваться их услугами, им же — преисполняться ее величия. Но только дева эта не любит, чтобы с нею вольно обходились, таскали ее по улицам, кричали о ней на площадях или же в закоулках дворцов. Она из такого металла, что человек, который умеет с ней обходиться, может превратить ее в чистейшее золото, коему нет цены.
Поэзия — союзное звучание слов, подчёркивающее ритмом своего звучания настроение излагаемой темы.
— Валерий Уланов
Эта Зоя способна заморозить всякий высокий порыв, веточка возмущена, но отступить она уже не может. Взяв Зою за руку, приблизив к ее уху свое разгоряченное лицо, Неточка шепчет:
― Я, Зоя… я… Я сочинила стихи, Зоя!
― Ну и что же? Этот вопрос способен превратить Неточку в соляной столб, в какой была превращена некогда жена библейского Лота. Ах, Боже мой! Вот этого она, конечно, никогда, никогда не ожидала. Нет, эта Зоя какое-то бесчувственное, холодное существо! Поэзии в ней столько же, сколько в гимназическом стороже Архипе. Ни чуточки поэзии…[4]
«Шуми левкой и резеда. С моей душой стряслась беда. С душой моей стряслась беда, Шуми левкой и резеда». Все понимают, что левкой не дуб и резеда не липа, шуметь они не могут. И всё-таки это хорошо, а почему хорошо, объяснить невозможно: такова поэзия. И, вспоминая Есенина, я всегда думаю: был поэт…[5]
Поэты совершаются в семнадцать ―
Чуть раньше или позже. А в ребёнке
Вдруг возникает, образ, звук, число.
Поэзия ― душевный опыт в слове.
И в ней метафоры ― остаток детства.
Лишь на заре людского разуменья
Основою был образ, а не мысль.
Дитя̀-поэт ― виденье давних эр.
Ожившее дитя палеолита,
Смятенное среди иного быта,
Поскольку вспомнило то, что забыто ―
Язык природы и небесных сфер.[10]