Шум и ярость
| Шум и ярость | |
«Шум и ярость» (англ. The Sound and The Fury) — роман Уильяма Фолкнера, опубликованный в 1929 году. Название — фраза из «Макбета» Шекспира.
Цитаты
[править]А шариков Бенджиных никто не находил? -- говорит Ластер. <…> |
В гамаке двое, потом один. Кэдди идет быстро, белая в темноте. |
Она лежит в ручье головой на песчаном намыве и вода обтекает ей бедра ... «Что Бенджи плачет ещё» ... Тогда он силой значит он принудил он же сильней тебя и он Завтра я убью его клянусь.. «Не плачь Бедный Квентин» Но никак не перестану Прижала голову мою к тугой влажной груди — фрагменты, где околичностями сообщается, что Кэдди потеряла девственность, Бенджи это чувствует, а Квентин принимает это близко к сердцу |
«Сколько раз тебе сказано было, нельзя сюда», говорит Ластер. В гамаке привстали быстро. Квентина прическу руками. На нем галстук красный. — фрагмент, где Бенджи видит, что Квентина заводит роман с артистом |
Отец говорит: человек — это совокупность его бед. Приходит день — и думаешь, что беды уже устали стрясаться, но тут-то, говорит отец, бедой твоей становится само время. Чайка, подвешенная на невидимой проволоке и влекомая через пространство. Символ тщеты своей уносишь в вечность. |
Отец говорит, что часы -- убийцы времени. Что отщелкиваемое колесиками время мертво и оживает, лишь когда часы остановились. — В день самоубийства Квентин Компсон вспоминает слова отца |
Дарю не с тем, чтобы ты блюл время, а чтобы хоть иногда забывал о нем на миг-другой и не тратил весь свой пыл, тщась подчинить его себе. Ибо победить не дано человеку, — сказал он. — Даже и сразиться не дано. Дано лишь осознать на поле брани безрассудство свое и отчаянье; победа же — иллюзия философов и дураков — В день самоубийства Квентин Компсон вспоминает слова отца, когда тот подарил Квентину часы |
Отец говорит, этот постоянный зуд насчет положения стрелок на том или ином циферблате -- простой симптом работы мозга. Выделение вроде пота. — В день самоубийства Квентин Компсон вспоминает слова отца о часах |
И что Христос не распят был, а стерт на нет крохотным пощелкиваньем часовых колесиков. А сестры у него не было. — Квентин Компсон вспоминает слова отца и возвращается к постоянной теме, что не спас сестру |
У нас на Юге стыдятся быть девственником. Подростки. И взрослые. Лгут почем зря. А оттого, сказал отец, что для женщин оно меньше значит. Девственность ведь выдумка мужская, а не женская. Это как смерть, говорит, -- перемена, ощутимая лишь для других. А я ему: но неужели же это ничего не значит? А он в ответ: и это, и все прочее. Тем-то и печален мир. Я говорю ему: пусть бы я вместо нее недевствен. А он в ответ: в том-то и печаль, что даже и менять хлопот не стоит ничего на свете. |
«А у вас была когда-нибудь сестра Была» |
— Ты вдруг вскочил ни с того ни с сего, спросил: «А у тебя была когда-нибудь сестра? Была? — он ответил, что нет, и ты его ударил. — Квентин Компсон вступает в драку с человеком, говорящим о женщинах пренебрежительно |
Была у вас когда-нибудь сестра? Нет, но все они сучки. Была у вас когда-нибудь сестра? Застыла на миг. Сучки. Нет, не сучка — застыла в дверях на миг Долтон Эймс. Долтон Эймс. — Поток сознания Квентина Компсона о поведении сестры и её любовнике |
— Да да поменьше церемоний я хочу чтобы вы мои мальчики были задушевными друзьями Ведь Кэндейси с Квентином задушевные друзья Отец я совершил Как жаль что вы росли без брата без сестры Без сестры без сестры Не было сестры.. — Поток сознания Квентина включает сцену, когда мать знакомит его с женихом Кэндейси/Кэдди. В середине ложное признание в инцесте с ней |
Лежишь, и кажется — ни сон ни явь, а длинный коридор серого полумрака, и в глубине его там все опризрачнено, извращено все, что только я сделал, испытал, перенес, все обратилось в тени, облеклось видимой формой, причудливой, перековерканной, и насмехается нелепо, и само себя лишает всякого значения. Лежишь и думаешь: я был — я не был — не был кто — был не кто. — Из мыслей Квентина Компсона в день самоубийства |
Похороны для вас — повод об заклад побиться, сколько человек идет за гробом: чет или нечет. — Из мыслей Квентина Компсона в день самоубийства |
И добрейшему святому Франциску, называвшему смерть Маленькой Сестрой, а сестры-то у него не было. — Из мыслей Квентина Компсона в день самоубийства |
Всякий живой лучше всякого мертвого но нет таких среди живых ли мертвых чтобы уж очень были лучше других мертвых и живых. — Из мыслей Квентина Компсона в день самоубийства |
...к черному ли, белому — к любому человеку подойти всего лучше с его собственной меркой, — подойти и отойти. — Из мыслей Квентина Компсона в день самоубийства |
Не понимала она, что отец тому единственно учил нас, что люди всего-навсего труха, куклы, набитые опилками, сметенными с мусорных куч, где все прежние куклы валяются и опилки текут из ничьей раны в ничьем боку не заменяя неумершего. — Из мыслей Квентина Компсона в день самоубийства, согласно комментарию к русскому переводу, здесь содержится отрицание христианского вероучения |
Ты хотел акт естественной человеческой глупости возвысить до грозного ужаса и очистить затем правдой — Из мыслей Квентина Компсона в день самоубийства, согласно комментарию к русскому переводу, здесь обыгрывается афоризм английского философа Томаса Брауна (1605-1682), назвавшего половой акт актом величайшей человеческой глупости. Отец Квентина не верит, что сын совершил инцест |
Все сразу заговорили — горячо, наперебой, запальчиво, нереальное обращая в возможное, затем в вероятное, затем в неспоримый факт, как это у людей всегда выходит, когда они желания облекают в слова. — из беседы мальчишек в день самоубийства Квентина Компсона |
Тут в Джефферсоне у нас есть человек, наживший уйму денег на продаже неграм гнилого товара. Жил он у себя над лавкой, в каморке размером со свиной закут, сам и стряпал себе. А лет примерно пять назад он вдруг заболел. Струхнул, видно, крепко, и когда поднялся на ноги, то начал в церковь ходить и миссионера содержать в Китае. Пять тысяч долларов ежегодно в это дело всаживает. Я частенько думаю -- ну и взбесится же он, если после смерти обнаружит вдруг, что никаких небес нет и в помине и что плакали его ежегодные пять тысяч. По-моему, умер бы уж лучше без проволочек и деньги бы сэкономил. — Мысли о религии главного отрицательного персонажа Джейсона Компсона IV, сына Джейсона Компсона III |
— Ну и держите при себе свое сочувствие, — говорю. — Когда оно нам потребуется, я вам заблаговременно сообщу. — Слова главного отрицательного персонажа Джейсона Компсона IV |
А для чего вся чертова музыка? Чтоб кучка нью-йоркских евреев — я не про лиц иудейского вероисповедания как таковых, я евреев знавал и примерных граждан. ... — Я не в обиду сказал это, — говорю. — Я каждому отдаю должное, независимо от религии или чего другого. Я ничего не имею против евреев персонально, — говорю. — Я про породу ихнюю. Они ведь не производят ничего — вы согласны со мной? Едут в новые места следом за первыми поселенцами и продают им одежду. — Слова главного отрицательного персонажа Джейсона Компсона IV, расиста и антисемита |
— Вы сами её довели, — сказал шериф. — А насчет того, чьи это деньги, у меня есть кой-какие подозрения, только вряд ли мне дознаться полной правды. — Шериф отказывает Джейсону Компсону IV в помощи по поимке племянницы Квентины, сбежавшей с деньгами |
Когда долгие, холодные... О братья, говорю вам, когда долгие, холодные... Я, бедный грешник, вижу свет и вижу слово! Рассыпались в прах колесницы египетские, ушли поколенья. Жил богач — где он теперь, о братья? Жил бедняк — где он теперь, о сестры? Говорю вам — горе будет вам без млека и росы спасенья древлего, когда холодные, долгие годы пройдут и минут! — Из слов проповедника в церкви для цветных |
Рядом Дилси сидела прямо и немо, строго плакала над пресуществлением и кровью воспомянутого страстотерпца — Описание религиозного экстаза старой черной служанки |
Дилси плакала беззвучно, не искажая лица, слезы ползли извилистыми руслами морщин, а она шла с поднятою головой и не утирала их даже. |
Перевод
[править]О. П. Сорока, 1973, 1985
О романе
[править]… смелый и плодотворный опыт Фолкнера (очень показательный для поисков современных романистов) — приём, употреблённый автором в «Шуме и ярости», где два разных персонажа названы одним и тем же именем (дядю и племянницу зовут Квентин, мать и дочь — Кадди). Это имя, которым автор дразнит читателя, поводя им от персонажа к персонажу, словно куском сахара перед носом собаки, вынуждает читателя всё время быть начеку. Он уже не может, предавшись привычной лени и спешке, плестись на поводу у подсовываемых ему знаков, руководствуясь своими повседневными навыками. Чтобы понять, о ком идёт речь, он вынужден, подобно самому автору, распознавать персонажи изнутри, с помощью указаний, которые обнаруживает, только если откажется от тяги к интеллектуальному комфорту, погрузится во внутреннюю жизнь персонажей так же глубоко, как сам автор, и освоит авторское ви́дение. | |
| — Натали Саррот, «Эра подозрения», 1950 |