Георгий Владимирович Иванов

Георгий Владимирович Иванов (11 октября (29 сентября) 1894, Литва — 26 августа 1958, Франция) — русский поэт, прозаик, переводчик; один из крупнейших поэтов русской эмиграции.

Цитаты из произведений

Проза

«Петербургские зимы» (1928)

Это <…> «общепоэтическое» — чувствовать обиды, настоящие и выдуманные, с необыкновенной остротой. И тут же смеяться и над ними, и над собой.

За создание «Двенадцати» Блок расплатился жизнью. Это не красивая фраза, а правда. Блок понял ошибку «Двенадцати» и ужаснулся ее непоправимости. Как внезапно очнувшийся лунатик, он упал с высоты и разбился. В точном смысле слова он умер от «Двенадцати», как другие умирают от воспаления легких или разрыва сердца.

Сталкиваясь с разными кругами «богемы», делаешь странное открытие. Талантливых и тонких людей — встречаешь больше всего среди ее подонков.

«Китайские тени»

Жизнь приобретает цену только тогда, если вы полюбите кого-нибудь больше своей жизни...

Поэзия — это что-то вроде падучей. Покуда болезнь таится, только очень внимательный взгляд различит в лице одержимого что-то неладное.

Самое высокое и самое смешное, часто бывают переплетены так, что не разобрать, где начинается одно и кончается другое.

В кронштадтские дни две молодые студистки встретили Гумилева, одетого в картуз и потертое летнее пальто с чужого плеча. Его дикий вид показался им очень забавным, и они расхохотались. Гумилев сказал им фразу, которую они поняли только после его расстрела: — Так провожают женщины людей, идущих на смерть.

На одном из собраний парижской литературной молодежи я слышал по своему адресу упрек: «Зачем вы искажаете образ Мандельштама, нашего любимого поэта? Зачем вы представляете его в своих воспоминаниях каким-то комическим чудаком? Разве он мог быть таким?» Именно таким он был.

Были времена, когда мы были настолько неразлучны, что у нас имелась, должно быть, единственная в мире, визитная карточка: «Георгий Иванов и О. Мандельштам». Конечно, заказать такую карточку пришло в голову Мандельштаму, и, конечно, одному ему и могло прийти это в голову.

Однажды (Мандельштам как раз в это время был в отъезде) я принес портрет Пушкина и повесил над письменным столом. Старуха, увидев его, покачала укоризненно головой: — Что вы, барин, видно без всякого Манделынтамта не можете. Три дня не ходит, так вы уж его портрет вешаете!

Гумилев говорил, что поэт должен «выдумать себя». Он и выдумал себя, настолько всерьез, что его маска для большинства его знавших (о читателях нечего и говорить) стала его живым лицом.

За полгода до смерти Гумилев сказал мне: «В сущности, я неудачник». И еще: «Как я завидую кирпичикам в стене — лежат, прижавшись друг к другу, а я так одинок».

Главным образом Блок говорил о смерти и о любви. Сильней ли смерти любовь? Блок качал головой. — Нет, нет, это выдумка трубадуров.

«Распад атома» (1938)

Я испытываю по отношению к окружающему смешанное чувство превосходства и слабости: в моем сознании законы жизни тесно переплетены с законами сна. Должно быть, благодаря этому перспектива мира сильно искажена в моих глазах. Но это как раз единственное, чем я еще дорожу, единственное, что еще отделяет меня от всепоглощающего мирового уродства.

Я думаю о различных вещах и, сквозь них, непрерывно думаю о Боге. Иногда мне кажется, что Бог так же непрерывно, сквозь тысячу посторонних вещей, думает обо мне. <…> Иногда мне чудится даже, что моя боль — частица Божьего существа. Значит, чем сильнее моя боль... Минута слабости, когда хочется произнести вслух — «Верю, Господи...»

Я хочу самых простых, самых обыкновенных вещей. Я хочу порядка. Не моя вина, что порядок разрушен. Я хочу душевного покоя. Но душа, как взбаламученное помойное ведро — хвост селедки, дохлая крыса, обгрызки, окурки, то ныряя в мутную глубину, то показываясь на поверхность, несутся вперегонки. Я хочу чистого воздуха. Сладковатый тлен — дыхание мирового уродства — преследует меня, как страх.

Я думаю о нательном кресте, который я носил с детства, как носят револьвер в кармане. <…>

<…> Женщина, сама по себе, вообще не существует. Она тело и отраженный свет.

«Красуйся, град Петров, и стой», — задорно, наперекор предчувствию, восклицает Пушкин, и в донжуанском списке кого только нет. «Ничего, ничего, молчание», — бормочет Гоголь, закатив глаза в пустоту, онанируя под холодной простыней.

Наши одинаковые, разные, глухонемые души — почуяли общую цель и — штопором, штопором — сквозь видимость и поверхность завинчиваются к ней. Наши отвратительные, несчастные, одинокие души соединились в одну и штопором, штопором сквозь мировое уродство, как умеют, продираются к Богу.

По чужому городу идет потерянный человек. Пустота, как морской прилив, понемногу захлестывает его. Он не противится ей. Уходя, он бормочет про себя — Пушкинская Россия, зачем ты нас обманула? Пушкинская Россия, зачем ты нас предала?

Поэзия

Сборник «Отплытье на о. Цитеру» (1912)

Из цикла «Любовное зеркало»

Ах, ранняя весна, как мила мне ты! Какая неожиданная радость для глаз: Проснувшись утром, увидеть тотчас Залитые весёлым солнцем цветы. — «Ранняя весна»

Из цикла «Когда падают листья…»

Тихая скорбь томительная Душу колышет. Никогда не услышит Милого голоса обитель моя. — «Вот — письмо. Я его распечатаю»

Сборник «Памятник славы» (1914)

За честь и правду гибнут люди,      Полмира в дыме и огне,      И в эти дни, как весть о чуде, --      Над медью лавров и орудий      Суровый ангел в вышине. — «Теперь, когда быстрее лавы»

Из цикла «Нерушимая стена»

Сквозь тусклый дым пороховой,      Через синодик смерти черной      Я вижу свет, я вижу Твой,      Спаситель, стяг нерукотворный. — «Складень»

Сломил героев схватки бурелом,      И ангел смерти осенил крылом,      Но вечности их память предана      И доблестью покрыты имена. — «Павшим гвардейцам...»

Идущие с песней в бой,      Без страха — в свинцовый дождь,      Вас Георгий ведет святой,      Крылатый и мудрый вождь. И те, кто в битве падет,      Услышат песню его.      Услышат в последний час      Громовый голос побед.      Зрачкам тускнеющих глаз      Блеснет немеркнущий свет! — «Георгий Победоносец»

Всех, позабывших жизнь свою,      И слившихся в святую лаву      И погибающих в бою      За честь России и за славу, —      Не надо празднословить их:      Они —- в бессмертном ореоле,      Какой воздаст награду стих      За подвиг чести, подвиг боли? — «Наш Долг»

Сборник «Вереск» (1916)

Как древняя ликующая слава, Плывут и пламенеют облака, И ангел с крепости Петра и Павла Глядит сквозь них — в грядущие века. — «Как древняя ликующая слава»

Сборник «Сады» (1921)

<…> разве мог бы я, о, посуди сама,      В твои глаза взглянуть и не сойти с ума. — «Не о любви прошу, не о весне пою...» (1921)

Я истощил свой дар в желаньях бесполезных, Шум жизни для меня как звон цепей железных… — «Дитя гармонии — александрийский стих»

Сборник «Лампада» (1922)

Легки оковы бытия...      Так, не томясь и не скучая,      Всю жизнь свою провел бы я      За Пушкиным и чашкой чая. — «В широких окнах сельский вид...»

Такие, как ты, — на страже Стоят в раю у ворот. — «Улыбка одна и та же»

Сборник «Отплытие на остров Цитеру» (1937)

Замело тебя, счастье, снегами,      Унесло на столетья назад,      Затоптало тебя сапогами      Отступающих в вечность солдат.

Сборник «Портрет без сходства» (1950)

Я не стал ни лучше и ни хуже. Под ногами тот же прах земной. Только расстоянье стало уже Между вечной музыкой и мной.

Туманные проходят годы, И вперемежку дышим мы То затхлым воздухом свободы, То вольным холодом тюрьмы. — «Так, занимаясь пустяками...»

<>… поэтом долго ли родиться... Вот сумей поэтом умереть! Собственным позором насладиться, В собственной бессмыслице сгореть!

Ты улыбалась. Ты не поняла, Что будет с нами, что нас ждет. Черемуха в твоих руках цвела... Вот наша жизнь прошла, А это не пройдет. — «Ты не расслышала, а я не повторил...»

Туман. Передо мной дорога, По ней привычно я бреду. От будущего я не много, Точнее — ничего не жду. Не верю в милосердье Бога. Не верю, что сгорю в аду.

Хоть поскучать бы... Но я не скучаю.      Жизнь потерял, а покой берегу.

Сборник «Посмертный дневник» (1958)

Я жил как будто бы в тумане. Я жил как будто бы во сне. В мечтах, в трансцендентальном плане, И вот пришлось проснуться мне. Проснуться, чтоб увидеть ужас, Чудовищность моей судьбы. ... О русском снеге, русской стуже... Ах, если б, если б... да кабы...

Ангел мой, зла не желай никому. Бедный мой ангел, прощай и прости!... Дальше с тобою мне не по пути.

Кто плачет так? И почему? Я вглядываюсь в злую тьму И понимаю не спеша, Что плачет так моя душа.

Было всё — и тюрьма, и сума. В обладании полном ума, В распроклятой судьбе эмигранта Умираю...

Я не забыл, что обещано мне Воскреснуть. Вернуться в Россию — стихами.

За столько лет такого маянья По городам чужой земли Есть отчего прийти в отчаянье. И мы в отчаянье пришли. — В отчаянье, в приют последний, Как будто мы пришли домой С вечерни в церковке соседней, По снегу русскому, домой.

Если б время остановить, Чтобы день увеличился вдвое, Перед смертью благословить Всех живущих и всё живое. И у тех, кто обидел меня, Попросить смиренно прощенья. Чтобы вспыхнуло пламя огня Милосердия и очищенья.

Уже кончается моя дорога, О говори со мною, говори! — «Поговори со мной еще немного...»

Вне сборников (стихотворения разных лет)

Мы в сумерках блуждаем, И, обреченные любить и умирать, Так редко о любви и смерти вспоминаем. — «Вздохни, вздохни еще, чтоб душу взволновать...» (1922)

Над облаками и веками Бессмертной музыки хвала — Россия русскими руками Себя спасла и мир спасла. — «На взятие Берлина русскими» (май 1945, Биарриц)

Счастье — это глухая, ночная река, По которой плывем мы, пока не утонем, На обманчивый свет огонька, светляка... — «Я не знал никогда не любви, не участья...» (1950)

Над белым кладбищем сирень цветет, Над белым кладбищем заря застыла, И я не вздрогну, если скажут:«Вот Георгия Иванова могила...» — «Я не хочу быть куклой восковой...» (1958)

Цитаты о Г. В. Иванове

Георгий Адамович

	<…> Постараемся забыть отдельные стихи Георгия Иванова, отдельные его строки, — что остается от них в памяти? Не колеблясь, я скажу — свет... — Опубликовано в «Новом журнале», в 1958 году.
	— «Наши поэты. Георгий Иванов»

	Жорж не столько первый поэт в эмиграции, сколько единственный… — Опубликовано в «Минувшее. Кн. 21.» М.—СПб., 1997.
	— Из письма Георгия Адамовича к Ирине Одоевцевой (21 октября 1957)

Литература

• Георгий Иванов. Собрание сочинений в трех томах (Том 1. Стихотворения; Том 2. Проза; Том 3. Мемуары. Литературная критика) / Евгений Витковский; Вадим Крейд. — Москва: Согласие, 1994. — 656; 480; 720 с. — 15000 экз. — ISBN 5-86884-023-2; 5-86884-024-0; 5-86884-025-9

Ссылки

• Георгий Иванов в библиотеке Максима Мошкова