Рождественская песнь в прозе: различия между версиями
[досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
Новая страница: «{{википедия|Рождественская песнь в прозе}} '''«Рождественская песнь в про́зе: свя́точный р…» |
Khanaon (обсуждение | вклад) м →Строфа третья: рожд гусь |
||
Строка 21: | Строка 21: | ||
===Строфа третья=== |
===Строфа третья=== |
||
{{Q|Люди неробкого десятка, кои кичатся тем, что им сам черт не брат и они видали виды, говорят обычно, когда хотят доказать свою удаль и бесшабашность, что способны на все — от игры в орлянку до человекоубийства, а между этими двумя крайностями лежит, как известно, довольно обширное поле деятельности.}} |
{{Q|Люди неробкого десятка, кои кичатся тем, что им сам черт не брат и они видали виды, говорят обычно, когда хотят доказать свою удаль и бесшабашность, что способны на все — от игры в орлянку до человекоубийства, а между этими двумя крайностями лежит, как известно, довольно обширное поле деятельности.}} |
||
{{Q|С появлением [[гусь|гуся]] началась такая суматоха, что можно было подумать, что гусь самая редкая птица из всех пернатых — [[чудо]], в сравнении с которым [[лебедь|чёрный лебедь]] самая заурядная вещь. И действительно, гусь был большой редкостью в этом доме. |
|||
Заранее приготовленный в кастрюльке соус мистрисс Крэтчит нагрела до того, что он шипел, Пётр во всю мочь хлопотал с картофелем, мисс Белинда подслащивала яблочный соус, Марта вытирала разогретые тарелки. Взяв Тайни-Тима, Боб посадил его за стол рядом с собой на углу стола. Два маленьких Крэтчита поставили стулья для всех, не забыв, впрочем, самих себя и, заняв свои места, засунули ложки в рот, чтобы не просить гуся раньше очереди.|Автор=}} |
|||
===Строфа пятая=== |
===Строфа пятая=== |
Версия от 15:45, 25 августа 2014
«Рождественская песнь в про́зе: свя́точный рассказ с привиде́ниями» (англ. A Christmas Carol in Prose, Being a Ghost Story of Christmas) — знаменитая рождественская повесть Чарльза Диккенса, написанная в 1843 году.
Цитаты
Строфа первая
А уже если Скрудж прикладывал к какому-либо документу руку, эта бумага имела на бирже вес. |
Ну и сквалыга же он был, этот Скрудж! Вот уж кто умел выжимать соки, вытягивать жилы, вколачивать в гроб, загребать, захватывать, заграбастывать, вымогать... Умел, умел старый греховодник! Это был не человек, а кремень. Да, он был холоден и тверд, как кремень, и еще никому ни разу в жизни не удалось высечь из его каменного сердца хоть искру сострадания. Скрытный, замкнутый, одинокий — он прятался как устрица в свою раковину. Душевный холод заморозил изнутри старческие черты его лица, заострил крючковатый нос, сморщил кожу на щеках, сковал походку, заставил посинеть губы и покраснеть глаза, сделал ледяным его скрипучий голос. И даже его щетинистый подбородок, редкие волосы и брови, казалось, заиндевели от мороза. Он всюду вносил с собой эту леденящую атмосферу. Присутствие Скруджа замораживало его контору в летний зной, и он не позволял ей оттаять ни на полградуса даже на веселых святках. |
Скрудж отнюдь не мог похвалиться особенно живой фантазией. Она у него работала не лучше, а пожалуй, даже и хуже, чем у любого лондонца, не исключая даже (а это сильно сказано!) городских советников, олдерменов и членов гильдии. |
— Почему же ты не хочешь верить своим глазам и ушам? |
Строфа вторая
Скрудж снова улёгся в постель и стал думать, думать, думать и ни до чего додуматься не мог. И чем больше он думал, тем больше ему становилось не по себе, а чем больше он старался не думать, тем неотвязней думал. |
Строфа третья
Люди неробкого десятка, кои кичатся тем, что им сам черт не брат и они видали виды, говорят обычно, когда хотят доказать свою удаль и бесшабашность, что способны на все — от игры в орлянку до человекоубийства, а между этими двумя крайностями лежит, как известно, довольно обширное поле деятельности. |
С появлением гуся началась такая суматоха, что можно было подумать, что гусь самая редкая птица из всех пернатых — чудо, в сравнении с которым чёрный лебедь самая заурядная вещь. И действительно, гусь был большой редкостью в этом доме. |
Строфа пятая
И таким он стал добрым другом, таким тороватым хозяином, и таким щедрым человеком, что наш славный старый город может им только гордиться. Да и не только наш — любой добрый старый город, или городишко, или селение в любом уголке нашей доброй старой земли. |
Источник
Перевод Т. Озерской