Сократ в художественной литературе

Жозе Мария де Медейрос.
«Смерть Сократа» (1878)

Сокра́т в художественной литературе (Сократ, др.-греч. Σωκράτης, ок. 469 — 399 г. до н. э.) — древнегреческий философ, жизнь и смерть которого очень скоро превратилась в легенду, притчу или сборник анекдотов, зачастую имевших к самому́ Сократу достаточно слабое отношение. Каждая эпоха и каждый стиль в искусстве создавал свою версию Сократа-философа и человека, выделяя из его образа именно то, что казалось самым важным и насущным. А нередко поэты и писатели наделяли Сократа такими чертами и свойствами, которых он не только не имел, но и не мог иметь.

Сократ в прозе

	Но кто учён, друзья мои? И когда сам Сократ сказал, что он ничего не знает, то не лучше ли спокойно пользоваться нам наследственным правом на это признание, нежели доставать его с такими хлопотами, каких стоило оно покойнику афинскому мудрецу...
	— Иван Крылов, «Мысли философа по моде (или способ казаться разумным, не имея ни капли разума)», 1792

Довольно знать и того, что самые богомольные старики, видя боярскую дочь у обедни, забывали класть земные поклоны, и самые пристрастные матери отдавали ей преимущество перед своими дочерями. Сократ говорил, что красота телесная бывает всегда изображением душевной. Нам до́лжно поверить Сократу, ибо он был, во-первых, искусным ваятелем (следственно, знал принадлежности красоты телесной), а во-вторых, мудрецом или любителем мудрости (следственно, знал хорошо красоту душевную). По крайней мере наша прелестная Наталья имела прелестную душу, была нежна, как горлица, невинна, как агнец, мила, как май месяц: одним словом, имела все свойства благовоспитанной девушки...

— Николай Карамзин, «Наталья, боярская дочь», 1792

	С язвительной усмешкой посмотрел старик на нищего, на его горб и безобразные ноги... но бедняк нимало не смутился и остался хладнокровен, как Сократ, когда жена вылила кувшин воды на его голову, но это не было хладнокровие мудреца — нищий был скорее похож на дуэлиста, который уверен в меткости руки своей.
	— Михаил Лермонтов, «Вадим», 1834

	Говорите мне о Канове! Его Аполлон просто копия, в этом не может быть никакого сомнения. Какой я слепой! я не могу знать, в чем состоит столь превозносимое вдохновение этого произведения. Я не могу — пожалейте обо мне — не предпочитать Антиноя… Кажется, Сократ сказал, что скульптор находит в куске мрамора уже готовую свою статую.
	— Эдгар По, «Свидание», 1834

	Сократ справедливо называет бегущего воина трусом.
	— Козьма Прутков, «Мысли и афоризмы» (8)

Перед нами переполненный зрителями амфитеатр; «Облака» Аристофана отравляют толпу ядом остроумного издевательства. Со сцены осмеивают — и с нравственной, и с физической стороны — замечательнейшего мужа Афин, спасшего народ от тридцати тиранов, спасшего в пылу битвы Алкивиада и Ксенофонта, осмеивают Сократа, воспарившего духом выше богов древности. Сам он тоже в числе зрителей. И вот, он встаёт с своего места и выпрямляется во весь рост, — пусть видят хохочущие Афиняне, похожа ли на него карикатура. Твёрдо, несокрушимо стои́т он, возвышаясь надо всеми. Сочная, зёленая, ядовитая цикута! Тебе служить эмблемою Афин, а не оливковой ветви!

— Ганс Христиан Андерсен, «Тернистый путь славы», 1855

Атмосфера Луны имеет около трёх льё высотою. Путешественники хотели-было вступить в неё, как вдруг они увидели издали три души, которые вели чрезвычайно серьёзную беседу. Заключая по уважению, оказываемому им их спутниками, наши туристы тотчас-же догадались, что души это не простые. Действительно, после надлежащих справок оказалось, что это были Сократ, Платон и Аристотель, назначавшие себе свидание в виду общей цели — восстановления статуй своих, уничтоженных во время войн Турок с Венецианцами. Эти три личности умерли не так, как умирают обыкновенные люди. Заметив, что участь его окончательно решена, Сократ приказал своему демону вселиться в его, Сократа, тело и мужаться до конца, а сам, между тем, отправился странствовать среди миров небесных.

— Камиль Фламмарион, «Жители небесных миров», 1862

Там же, где умозрительное знание точно, именно в истинной философии, не в той, которую Шопенгауэр называл профессорской философией, служащей только к тому, чтобы распределить все существующие явления по новым философским графам и назвать их новыми именами,— там, где философ не упускает из вида существенный вопрос, ответ всегда один и тот же,— ответ, данный Сократом, Шопенгауэром, Соломоном, Буддой. «Мы приблизимся к истине только настолько, насколько мы удалимся от жизни,— говорит Сократ, готовясь к смерти. — К чему мы, любящие истину, стремимся в жизни? К тому, чтоб освободиться от тела и от всего зла, вытекающего из жизни тела. Если так, то как же нам не радоваться, когда смерть приходит к нам?» «Мудрец всю жизнь ищет смерть, и потому смерть не страшна ему».

— Лев Толстой, «Исповедь», 1882

Сократ был высокомерный глупец, и афиняне поступили вполне правильно, осудив его на смерть. Только я нахожу его наказание слишком лёгким. Умереть! Да ведь это удел каждого человека на земле, даже совсем неповинного ни в чём хорошем! Я нахожу несправедливым человека, посвятившего себя общему благу, приговаривать к наказанию, которому, в конце концов, подлежит последнее ничтожество, которое когда либо было порождено нацией. Нет, афиняне были чересчур торопливы — совсем как евреи.

— Эдуард Доувес Деккер (пер.Чеботаревской), «Сократ», 1880-е

— Но ведь и та постель, на которой я умер, тоже находилась в моём временном владении. Её дал мне на время добрый Протис, тюремный сторож. — А! если б я знал, к чему ты склоняешь речь, я не стал бы отвечать на твои коварные вопросы. Ну, слыхано ли, о Геракл, подобное нечестие: он равняет себя со мною! Но ведь я мог бы уничтожить тебя, если на то пошло, двумя словами… — Произноси их, Елпидий, произноси без страха. Едва ли можно уничтожить меня словами больше, чем это сделала цикута… — Ну вот! Это-то я и хотел сказать. Несчастный, ты умер по приговору суда, от цикуты! — Друг! Я это знал с самого дня смерти и даже значительно ранее. А ты, о счастливый Елпидий, скажи мне, отчего ты умер? — О, я совсем другое дело! У меня, видишь ли, сделалась водянка в животе. Был позван дорогой врач из Коринфа, который взялся вылечить меня за две мины и половину получил в задаток… Боюсь, что, по неопытности в этих делах, Ларисса, пожалуй, отдаст ему и другую половину… — Судя по тому, что я вижу, врач из Коринфа не сдержал своего обещания? — Это правда. — И ты умер именно от водянки? — Ах, Сократ, поверишь ли: она принималась душить меня три раза, пока не залила, наконец, огонь моей жизни!.. — Скажи же мне: смерть от водянки доставила тебе большое наслаждение? — О, злой Сократ, не смейся надо мной! Говорю же тебе: она принималась душить меня три раза… Я кричал, как бык под ножом мясника, и молил Парку поскорее перерезать нить, связывающую меня с жизнью… — Это меня не удивляет. Но тогда, добрый Елпидий, откуда ты заключаешь, что водянка сделала своё дело лучше, чем цикута, которая покончила со мной в один раз?

— Владимир Короленко, «Тени» (фантазия), 1890

А со мной? Ведь я был Сократ! Лев Толстой в своё время! И вдруг, представьте, только и рассказывают направо и налево, как Ксантиппа меня раз помоями облила. Ведь она со зла. Она не знала. Если бы ей сказали, что об этом через 2,300 лет будут детям рассказывать, конечно бы, она вылила помои в другое место. Но какому же мудрецу пришла бы в голову этакая глупость! И вот не угодно ли! Спросите у любого молодого человека: «Что такое был Сократ?» — вам ответят: «А ему жена помои на голову вылила!» И только.

— Влас Дорошевич, «На том свете» (Эллинская сказка), 1905

См. также

• Сократ
• Сократ, музыкальная драма Эрика Сати