Александр Сергеевич Пушкин: различия между версиями

Материал из Викицитатника
[досмотренная версия][непроверенная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Строка 56: Строка 56:
=== Мысли в прозе ===
=== Мысли в прозе ===
{{Q|В некотором азиатском народе мужчины каждый день, восстав от сна, благодарят Бога, создавшего их не женщинами.}}
{{Q|В некотором азиатском народе мужчины каждый день, восстав от сна, благодарят Бога, создавшего их не женщинами.}}
{{Q|...[[правительство]] есть единственный [[Европа|европеец]] в России; оно плохо, но оно могло бы быть ещё в тысячу раз хуже, и никто бы этого даже не заметил.<ref name="Семёнов">{{книга|автор=Коллектив авторов СПбГУ под ред. [[Николай Юрьевич Семёнов|Н.Ю. Семёнова]], под рец. акад. [[Александр Александрович Фурсенко|Фурсенко]].|заглавие=«Управленческая элита Российской Империи (1802-1917)»|ссылка=|место=С-Пб.|издательство=Лики России|год=2008|страниц=696|}}</ref>{{rp|12}}|Автор=}}
{{Q|...правительство есть единственный европеец в России; оно плохо, но оно могло бы быть ещё в тысячу раз хуже, и никто бы этого даже не заметил.<ref name="Семёнов">{{книга|автор=Коллектив авторов СПбГУ под ред. [[Николай Юрьевич Семёнов|Н.Ю. Семёнова]], под рец. акад. [[Александр Александрович Фурсенко|Фурсенко]].|заглавие=«Управленческая элита Российской Империи (1802-1917)»|ссылка=|место=С-Пб.|издательство=Лики России|год=2008|страниц=696|}}</ref>{{rp|12}}|Автор=}}
{{Q|Жеманство и напыщенность более оскорбляют, чем простонародность. Откровенные, оригинальные выражения простолюдинов повторяются и в высшем обществе, не оскорбляя слуха, между тем как чопорные обиняки провинциальной вежливости возбудили бы общую улыбку.}}
{{Q|Жеманство и напыщенность более оскорбляют, чем простонародность. Откровенные, оригинальные выражения простолюдинов повторяются и в высшем обществе, не оскорбляя слуха, между тем как чопорные обиняки провинциальной вежливости возбудили бы общую улыбку.}}
{{Q|Неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности […] Гордиться [[Слава|славою]] своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие.}}
{{Q|Неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности […] Гордиться [[Слава|славою]] своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие.}}

Версия от 11:08, 15 июля 2015

Автопортрет. 1829 г.

Алекса́ндр Серге́евич Пу́шкин (1799 — 1837) — великий русский поэт, драматург и прозаик, реформатор русского литературного языка.

Пушкинизмы

Примечание: все следующие высказывания многократно цитировались в публикациях.
  •  

Вдохновение — это умение приводить себя в рабочее состояние.

  •  

Во всяком случае, в аду будет много хорошеньких, там можно будет играть в шарады.[1]

  •  

Даже люди, выдающие себя за усерднейших почитателей прекрасного пола, не предполагают в женщинах ума, равного нашему, и, приноравливаясь к слабости их понятия, издают ученые книжки для дам, как будто для детей.[1]

  •  

Должно стараться иметь большинство на своей стороне: не оскорбляйте же глупцов.[1]

  •  

Желудок просвещенного человека имеет лучшие качества доброго сердца: чувствительность и благодарность.[1]

  •  

Зависть — сестра соревнования, следственно из хорошего роду.[1]

  •  

Зачем кусать нам груди кормилицы нашей; потому что зубки прорезались?[1]

  •  

Злы только дураки и дети.[1]со слов Анны Керн

  •  

Кс. находит какое-то сочинение глупым.
— Чем вы это докажете?
— Помилуйте, — простодушно уверяет он, — да я мог бы так написать.[1]

  •  

Не откладывай до ужина того, что можешь съесть за обедом.[1]

  •  

Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!

  Капитанская дочка, гл. XIII
  •  

Нет ничего безвкуснее долготерпения и самоотверженности.[1]со слов Анны Керн

  •  

Первая любовь всегда является делом чувствительности. Вторая — дело чувственности.[1]

  •  

Переводчики — почтовые лошади просвещения.[1]

  •  

Поэзия выше нравственности — или по крайней мере совсем иное дело.[1]

  •  

Поэзия, прости господи, должна быть глуповата.[1]

  •  

Разберись, кто прав, кто виноват, да обоих и накажи.[1]

  Капитанская дочка
  •  

Точность — вежливость поваров.[1]

  •  

Шпионы подобны букве ъ. Они нужны в некоторых только случаях, но и тут можно без них обойтись, а они привыкли всюду соваться.[1]

  •  

Я пишу для себя, а печатаю для денег.[1]

Цитаты

Мысли в прозе

  •  

В некотором азиатском народе мужчины каждый день, восстав от сна, благодарят Бога, создавшего их не женщинами.

  •  

...правительство есть единственный европеец в России; оно плохо, но оно могло бы быть ещё в тысячу раз хуже, и никто бы этого даже не заметил.[2]:12

  •  

Жеманство и напыщенность более оскорбляют, чем простонародность. Откровенные, оригинальные выражения простолюдинов повторяются и в высшем обществе, не оскорбляя слуха, между тем как чопорные обиняки провинциальной вежливости возбудили бы общую улыбку.

  •  

Неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности […] Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие.

  •  

Разве у хорошеньких женщин должен быть характер?

  •  

Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство.

  •  

«Я всякий раз чувствую жестокое угрызение совести, — сказал мне однажды Пушкин в откровенном со мною разговоре, — когда вспоминаю, что я, может быть, первый из русских начал торговать поэзией. Я, конечно, выгодно продал свой Бахчисарайский Фонтан и Евгения Онегина, но к чему это поведет нашу поэзию, а может быть, и всю нашу литературу? Уж, конечно, не к добру. Признаюсь, я завидую Державину, Дмитриеву, Карамзину: они бескорыстно и безукоризненно для совести подвизались на благородном своем поприще, на поприще словесности, а я?» — Тут он тяжело вздохнул и замолчал. — (С. Е. Раич). Галатея, 1839, ч. IV, № 29, стр. 197. Источник: В. Вересаев. Пушкин в жизни.

Об известных людях

  •  

Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.

  — об Александре I, «Евгений Онегин», десятая глава (1830)
  •  

Недаром лик сей двуязычен.
Таков и был сей властелин:
К противочувствиям привычен,
В лице и в жизни арлекин.

  — об Александре I, К бюсту завоевателя (1828 или 1829)
  •  

В нём много от прапорщика и немного от Петра Великого.

  — о Николае I, дневник, 1834
  •  

…сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой...

  «19 октября»
  •  

Сентиментальный тигр.[1]

  — о Максимилиане Робеспьере, дневник
  •  

Ты мешаешь сёстрам, потому что надобно быть твоим мужем, чтобы ухаживать за другими в твоём присутствии.[1]

  — письмо Наталье Гончаровой

Приписываемые цитаты

  •  

Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим. — 1817-1819

Цитаты из произведений

См. Категория:Произведения Александра Пушкина

Стихотворные отрывки

  •  

Есть в России город Луга
Петербургского округа;
Хуже не было б сего
Городишки на примете,
Если б не было на свете
Новоржева моего.[3]

  — «Есть в России город Луга...», 1817
  •  

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
<...>
И сердце бьётся в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество и вдохновенье,
И жизнь, и слёзы, и любовь.

  «К ***», не позднее 19 июля 1825
  •  

Хвалу и клевету приемли равнодушно, и не оспаривай глупца.

  «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»
  •  

Друзья мои, прекрасен наш союз
Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село. — «19 октября»

  •  

Не дай мне Бог сойти с ума
 — Уж лучше посох да сума…

  «Не дай мне Бог...»
  •  

И может быть на мой закат печальный блеснёт любовь улыбкою прощальной.

  «Элегия»
  •  

Нет ни в чём Вам благодати,
С счастием у Вас разлад,
И прекрасны Вы некстати,
И умны Вы невпопад.

  «Нет ни в чём Вам благодати...»
  •  

Льстецы, льстецы! старайтесь сохранить
И в подлости осанку благородства.

  — эпиграмма на Воронцова, 1825
  •  

Так точно дьяк, в приказах поседелый,
Спокойно зрит на правых и виновных,
Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева.

  — «Борис Годунов»
  •  

Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!

  «Признание»
  •  

Глаголом жги сердца людей.

  «Пророк»
  •  

Сильна ли Русь? Война, и мор,
 И бунт, и внешних бурь напор
Её, беснуясь, потрясали —
Смотрите ж: всё стоит она!

  «Бородинская годовщина»
  •  

Корабль испанский трёхмачто́вый,
Пристать в Голландию готовый:
На нём мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколата,
Да модная болезнь: она
Недавно вам подаренá.

  — «Сцена из Фауста»
  •  

У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом...

  — «Руслан и Людмила»
  •  

Сущий бес в проказах,
Сущая обезьяна лицом,
Много, слишком много ветрености —
Да, таков Пушкин.[комм. 1]

  — «Mon Portrait»
  •  

Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!

  — «К Чаадаеву»
  •  

Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!

  — «К Чаадаеву»
  •  

Внемлите истинне полезной:
Наш век — торгаш; в сей век железный
Без денег и свободы нет.

  — «Разговор книгопродавца с поэтом», 1824

Прозаические отрывки

  •  

Изо всех молодых людей, воспитанных в чужих краях (прости господи), царский арап всех более на человека походит.
— Конечно, — заметил Гаврила Афанасьевич, — человек он степенный и порядочный, не чета ветрогону… Это кто ещё въехал в ворота на двор? Уж не опять ли обезьяна заморская? Вы что зеваете, скоты? — продолжал он, обращаясь к слугам, — бегите, отказать ему; да чтоб и впредь…

  — «Арап Петра Великого»
  •  

Что тебе Литва так слюбилась? Вот мы, отец Мисаил да я, грешный, как утекли из монастыря, так ни о чем уж и не думаем. Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: все нам равно, было бы вино… да вот и оно!..

  — «Борис Годунов»

Цитаты о Пушкине

Примечание: все следующие высказывания многократно цитировались в публикациях.
  •  

Пушкин был совершенным выражением своего времени. Одаренный высоким поэтическим чувством и удивительною способностию принимать и отражать все возможные ощущения, он перепробовал все тоны, все лады, все аккорды своего века; он заплатил дань всем великим современным событиям, явлениям и мыслям, всему, что только могла чувствовать тогда Россия, переставшая верить в несомненность вековых правил, самою мудростию извлеченных из писаний великих гениев, и с удивлением узнавшая о других правилах, о других мирах мыслей и понятий, и новых, неизвестных ей дотоле, взглядах на давно известные ей дела и события. Несправедливо говорят, будто он подражал Шенье, Байрону и другим: Байрон владел им не как образец, но как явление, как властитель дум века, а я сказал, что Пушкин заплатил свою дань каждому великому явлению. Да — Пушкин был выражением современного ему мира, представителем современного ему человечества; но мира русского, но человечества русского.

  Виссарион Белинский, «Литературные мечтания», 1834
  •  

При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более называться национальным; это право решительно принадлежит ему. В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла.

  Николай Гоголь, «Несколько о Пушкине», 1835
  •  

В Лицее он превосходил всех чувственностью, а после, в свете, предался распутствам всех родов, проводя дни и ночи в непрерывной цепи вакханалий и оргий. Должно дивиться, как и здоровье, и талант его выдержали такой образ жизни, с которым естественно сопрягались и частые гнусные болезни, низводившее его часто на край могилы. Пушкин не был создан ни для света, ни для общественных обязанностей, ни даже, думаю, для высшей любви или истинной дружбы. У него господствовали только две стихии: удовлетворение чувственным страстям и поэзия; и в обеих он ушел далеко.[4]

  — М. А. Корф
  •  

Пушкин не пренебрегал ни единым словом русским и умел, часто взявши самое простонародное слово из уст черни, оправлять его так в стихе своём, что оно теряло свою грубость. В этом отношении он сходствует с Дантом, Шекспиром, с нашим Ломоносовым и Державиным.[5][6]

  Степан Шевырёв, 1841
  •  

Пушкин как нельзя более национален и а то же время понятен для иностранцев. Он редко подделывается под народный язык русских песен, он выражает свою мысль такой, какой она возникает у него в уме. Как все великие поэты, он всегда на уровне своего читателя: он растёт, становится мрачен, грозен, трагичен; его стих шумит, как море, как лес, волнуемый бурею, но в то же время он ясен, светел, сверкающ, жаждет наслаждений, душевных волнений. Везде русский поэт реален в нём нет ничего болезненного, ничего из той преувеличенной психологической патологии, из того абстрактного христианского спиритуализма, которые так часто встречаются у немецких поэтов. Его муза — не бледное существо, с расстроенными нервами, закутанное в саван, это — женщина горячая, окружённая ореолом здоровья, слишком богатая истинными чувствами, чтобы искать воображаемых, достаточно несчастная, чтобы не выдумывать несчастья искусственные.

  Александр Герцен, «О Пушкине», 1850
  •  

... значение Пушкина неизмеримо велико. Через него разлилось литературное образование на десятки тысяч людей, между тем как до него литературные интересы занимали немногих. Он первый возвёл у нас литературу в достоинство национального дела, между тем как прежде она была, по удачному заглавию одного из старинных журналов, «Приятным и полезным препровождением времени» для тесного кружка дилетантов. Он был первым поэтом, который стал в глазах всей русской публики на то высокое место, какое должен занимать в своей стране великий писатель. Вся возможность дальнейшего развития русской литературы была приготовлена и отчасти ещё приготовляется Пушкиным.

  Николай Чернышевский «Сочинения Пушкина»
  •  

А Пушкин — наше всё: Пушкин — представитель всего нашего душевного, особенного, такого, что остается нашим душевным, особенным после всех столкновений с чужим, с другими мирами. Пушкин — пока единственный полный очерк нашей народной личности, самородок, принимавший в себя, при всевозможных столкновениях с другими особенностями и организмами, все то, что принять следует, отбрасывавший все, что отбросить следует, полный и цельный, но ещё не красками, а только контурами набросанный образ народной нашей сущности, образ, который мы долго еще будем оттенять красками. Сфера душевных сочувствий Пушкина не исключает ничего до него бывшего и ничего, что после него было и будет правильного и органически нашего. Сочувствия ломоносовские, державинские, новиковские, карамзинские, сочувствия старой русской жизни и стремления новой, — все вошло в его полную натуру в той стройной мере, в какой бытие послепотопное является сравнительно с бытием допотопным, в той мере, которая определяется русскою душою.[7].

  Аполлон Григорьев, «Пушкин — Грибоедов — Гоголь — Лермонтов», 1859
  •  

Потом он снял с руки кольцо и отдал Данзасу, прося принять его на память. При этом он сказал Данзасу, что не хочет, чтоб кто-нибудь мстил за него и что желает умереть христианином.
Вечером ему сделалось хуже. В продолжение ночи страдания Пушкина до того усилились, что он решился застрелиться. Позвав человека, он велел подать ему один из ящиков письменного стола; человек исполнил его волю, но, вспомнив, что в этом ящике были пистолеты, предупредил Данзаса.
Данзас подошёл к Пушкину и взял у него пистолеты, которые тот уже спрятал под одеяло; отдавая их Данзасу, Пушкин признался, что хотел застрелиться, потому что страдания его были невыносимы.

  Александр Аммосов, «Последние дни жизни и кончина А.С.Пушкина...» (1863)
  •  

Пушкин пользуется своею художественною виртуозностью, как средством посвятить всю читающую Россию в печальные тайны своей внутренней пустоты, своей духовной нищеты и своего умственного бессилия».[8].

  Дмитрий Писарев, «Пушкин и Белинский», 1865
  •  

Он дал окончательную обработку нашему языку, который теперь по своему богатству, силе, логике и красоте формы признается даже иностранными филологами едва ли не первым после древнегреческого; он отозвался типическими образами, бессмертными звуками на все веяния русской жизни.

  Иван Тургенев, речь по поводу открытия памятника А. С. Пушкину в Москве
  •  

Пушкин как раз приходит в самом начале правильного самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародившегося в обществе нашем после целого столетия с петровской реформы, и появление его сильно способствует освещению темной дороги нашей новым направляющим светом. <…> мы уже можем указать на Пушкина, на всемирность и всечеловечность его гения. Ведь мог же он вместить чужие гении в душе своей, как родные. В искусстве, по крайней мере, в художественном творчестве, он проявил эту всемирность стремления русского духа неоспоримо, а в этом уже великое указание. Если наша мысль есть фантазия, то с Пушкиным есть, по крайней мере, на чем этой фантазии основаться. Если бы жил он дольше, может быть, явил бы бессмертные и великие образы души русской, уже понятные нашим европейским братьям, привлек бы их к нам гораздо более и ближе, чем теперь, может быть, успел бы им разъяснить всю правду стремлений наших, и они уже более понимали бы нас, чем теперь, стали бы нас предугадывать, перестали бы на нас смотреть столь недоверчиво и высокомерно, как теперь еще смотрят. Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, менее недоразумений и споров, чем видим теперь. Но Бог судил иначе.

  Фёдор Достоевский, речь на заседании Общества любителей российской словесности, 8 июня 1880
  •  

Чувство красоты развито у него до высшей степени, как ни у кого. Чем ярче вдохновение, тем больше должно быть кропотливой работы для его исполнения. Мы читаем у Пушкина стихи такие гладкие, такие простые, и нам кажется, что у него так и вылилось это в такую форму. А нам не видно, сколько он употребил труда для того, чтобы вышло так просто и гладко...[9]

  Лев Толстой
  •  

Прославил Пушкин русских нянек,
Но от убогого ума
Тупых Арин и грязных Танек
Прилипло много к нам дерьма.

  Пётр Шумахер, «И как и что у нас вообще?
  •  

Пушкину и в тюрьме было бы хорошо. Лермонтову и в раю было бы скверно.[источник?]

  Василий Розанов, «Пушкин и Лермонтов», 1914[10]
  •  

В поэзии Пушкина метонимия и перифраза являются основным элементом стиля... В этом отношении Пушкин продолжает традицию поэтов XVIII в.
...Тема о Пушкине как завершителе русского классицизма давно уже стоит на очереди, но требуются многочисленные предварительные работы по русскому языку XVIII в., которые до сих пор не сделаны. С другой стороны, возникает вопрос о «наследии Пушкина» в XIX в. Поэты XIX в. не были учениками Пушкина; после его смерти возобладала романтическая традиция, восходящая к Жуковскому и воспитанная под немецким влиянием. — Задачи поэтики. 1919-1923

  — В. М. Жирмунский
  •  

Вошло в обычай называть Пушкина великим национальным поэтом преимущественно перед всеми другими русскими поэтами. В наши дни это почти аксиома; но разрешите трактовать здесь аксиому, как теорему, еще подлежащую исследованию и критике.
<...>
Итак, по-видимому, мы приближаемся к выводу, который должен возмутить и оттолкнуть нас: Пушкин не был выразителем русской культуры. <...>
Такой вывод принять трудно. С некоторой тревогой и даже с гневом, мы начинаем перебирать вновь, звено за звеном, всю цепь наших посылок и заключений. Полно, не было ли в них какой-нибудь ошибки?
Да, отвечу я, ошибка была. Мы неправильно отождествили русскую культуру вообще с умственной культурой трех последних четвертей XIX столетия. Такое отождествление слишком узко и грешит отсутствием исторической перспективы.
XIX веку предшествовал XVIII, от него существенно отличный. К XVIII столетию принадлежал и его поэтическим выразителем оказался Пушкин.

  — П. К. Губер, «Пушкин и русская культура», 1923
  •  

Несмотря на всю свою славу, Пушкин при жизни не был достаточно глубоко оценен даже наиболее проницательными из своих современников. Он был любим и ценим как прекрасный лирик, как непревзойденный мастер стиха и слова — не более. Чаадаев всё-таки смотрел сверху вниз на его «изящный гений». Даже Жуковский с высоты своего переводного мистицизма считал его чем-то вроде гениального ребенка. Его истинный удельный вес и его значение далеко не постигались, как сам он, в сущности, не постиг, что такое Гоголь. Это не все: будучи о себе весьма высокого мнения, он все-таки сам себя тоже недооценивал. «Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь», — эти слова вполне можно было бы применить к нему самому.
Он был ещё жив, когда в довольно широких кругах читателей и критиков с ним начали сравнивать (и не всегда в его пользу) таких авторов, как Бенедиктов, Кукольник. Уже самая возможность сопоставлять эти имена показывает, до какой степени не понимали, о ком и о чем идет речь. В той или иной степени это непонимание продолжалось около полустолетия. Порой, как у Писарева, оно принимало размеры и формы чудовищные. Лишь после знаменитой речи Достоевского Пушкин открылся не только как «солнце нашей поэзии», но и как пророческое явление. В этом открытии и заключается неоспоримое историческое значение этой речи, весьма оспоримой во многих ее критических частностях. Нисколько не удивительно, что, прослушав ее, люди обнимались и плакали: в ту минуту им дано было новое, необычайно возвышенное и гордое понятие не только о Пушкине, но и обо всей России, и о них самих в том числе.

  Владислав Ходасевич, «О пушкинизме», 1932.[11]
  •  

Пушкин — природа, непосредственно действующая самым редким своим способом: стихами. Поэтому правда, истина, прекрасное, глубина и тревога у него совпадают автоматически. Пушкину никогда не удавалось исчерпать себя даже самым великим своим произведением — и это оставшееся вдохновение, не превращенное прямым образом в данное произведение и всё же ощущаемое читателем, действует на нас неотразимо. Истинный поэт после последней точки не падает замертво, а вновь стоит у начала своей работы. У Пушкина окончания произведений похожи на морские горизонты: достигнув их, опять видишь перед собою бесконечное пространство, ограниченное лишь мнимой чертою.

  Андрей Платонов, «Пушкин — наш товарищ», 1937
  •  

А вот как памятник Пушкина однажды пришёл к нам в гости. Я играла в нашей холодной белой зале. Играла, значит ― либо сидела под роялем, затылком в уровень кадке с филодендроном, либо безмолвно бегала от ларя к зеркалу, лбом в уровень подзеркальнику. Позвонили, и залой прошёл господин. Из гостиной, куда он прошёл, сразу вышла мать, и мне, тихо: «Муся! Ты видела этого господина?» ― «Да». ― «Так это ― сын Пушкина. Ты ведь знаешь памятник Пушкина? Так это его сын. Почётный опекун. Не уходи и не шуми, а когда пройдёт обратно ― гляди. Он очень похож на отца. Ты ведь знаешь его отца?»
Время шло. Господин не выходил. Я сидела и не шумела и глядела. Одна на венском стуле, в холодной зале, не смея встать, потому что вдруг ― пройдёт. Прошёл он ― и именно вдруг ― но не один, а с отцом и с матерью, и я не знала, куда глядеть, и глядела на мать, но она, перехватив мой взгляд, гневно отшвырнула его на господина, и я успела увидеть, что у него на груди ― звезда.
― Ну, Муся, видела сына Пушкина?
― Видела.
― Ну, какой же он?
― У него на груди ― звезда.[12]

  Марина Цветаева, «Мой Пушкин», 1937
  •  

Бедный Пушкин! Ему следовало бы жениться на Щёголеве и позднейшем пушкиноведении, и всё было бы в порядке. Он дожил бы до наших дней, присочинил бы несколько продолжений к «Онегину» и написал бы пять «Полтав» вместо одной. А мне всегда казалось, что я перестал бы понимать Пушкина, если бы допустил, что он нуждался в нашем понимании больше, чем в Наталии Николаевне.

  Борис Пастернак, «Люди и положения» («Девятисотые годы», 13), 1950-е
  •  

У каждого из нас есть свой Пушкин, свое представление о нем, своя любовь к нему, своя неизгладимая горечь утраты.

  Вениамин Каверин, «Михаил Булгаков и его Мольер», 1962
  •  

На «пламени», разделенном «поневоле», Пушкин строил свою жизнь, не подозревая, что такой пламень не есть истинный пламень и что в его время уже не может быть верности только потому, что женщина кому-то «отдана». Пушкин кончил свою жизнь из-за женщины, не понимая, что такое женщина, а уж он ли не знал её! Татьяна Ларина жестоко отомстила ему.[13]

  Нина Берберова, «Курсив мой» (Автобиография), 1969, 1972
  •  

Во имя Пушкина нельзя ненавидеть, резать и сажать в тюрьму.

  Александр Шмеман, дневники 1973—1983
  •  

Бессчастный наш Пушкин! Сколько ему доставалось при жизни, но сколько и после жизни. За пятнадцать десятилетий сколько поименованных и безымянных пошляков упражнялись на нём, как на самой заметной мишени. Надо ли было засушенным рационалистам и первым нигилистам кого-то «свергать» — начинали, конечно, с Пушкина. Тянуло ли сочинять плоские анекдоты для городской черни — о ком же, как не о Пушкине? Зудело ли оголтелым ранне-советским оптимистам кого-то «сбрасывать с корабля современности» — разумеется, первого Пушкина.

  Александр Солженицын, «…Колеблет твой треножник», 1984
  •  

Пушкин — наше величайшее национальное достояние, он всегда с нами, он высший критерий для наших душ, нашей нравственности. <…> Тайна безмерного обаяния Пушкина в том, что он в каждое мгновение жизни, в каждой ее песчинке видел, ощущал, переживал огромный, вечный, вселенский смысл. И потому он не просто любил жизнь во всех ее проявлениях, жизнь была для него величайшим таинством, величайшим действом. И потому он был велик во всем: и в своих надеждах, и в своих заблуждениях, и в своих победах, и в своей любви к людям, к природе, в любви к Родине, к ее истории, её будущему.

  Дмитрий Лихачёв, «Пушкин дорог нам всем», 1988
  •  

В эти полтора столетия соперничали и сменяли друг друга два взгляда на Пушкина и два стиля суждений о нем — то, что названо пушкинским мифом, и научное пушкиноведение.

  — С. Г. Бочаров, «Заклинатель и властелин многообразных стихий», 1999

Комментарии

  1. Стихотворение Пушкина «Mon Portrait» написано в оригинале по-французски, здесь приводится подстрочный (прозаический) перевод.

Источники

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 Мысли, афоризмы и шутки знаменитых мужчин (изд. 4-е, дополненное) / составитель Душенко К. В. — М.: Эксмо, 2004.
  2. Коллектив авторов СПбГУ под ред. Н.Ю. Семёнова, под рец. акад. Фурсенко. «Управленческая элита Российской Империи (1802-1917)». — С-Пб.: Лики России, 2008. — 696 с.
  3. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений, 1837-1937: в шестнадцати томах, Том 2
  4. Цит. по: П. К. Губер. Дон-Жуанский список Пушкина. — Петербург, 1923.
  5. Статья в критическом отделе журнала «Москвитянин». — 1841.
  6. Русская критика XVIII-XIX веков. Хрестоматия / сост. В. И. Кулешов. — М.: Просвещение, 1978.
  7. Аполлон Григорьев. Литературная критика. — М.: Художественная литература, 1967. С. 166.
  8. Д. И. Писарев. Пушкин и Белинский. Глава вторая. Лирика Пушкина.
  9. Русские писатели о Пушкине // Энциклопедия для детей. Русская литература. Т. 1. / глав. ред. М. Аксёнова — М: Аванта+, 1998. — С. 450.
  10. Впервые в: «Новое Время», 1914, 9 октября.
  11. Владислав Ходасевич. О пушкинизме // Возрождение. — Париж, 27 декабря 1932. — № 2767.
  12. М.И. Цветаева. Проза поэта. — М.: Вагриус, 2001 г.
  13. Берберова Н. Курсив мой. Автобиография. М., 1996, с. 247.