Иосиф Александрович Бродский: различия между версиями
[непроверенная версия] | [непроверенная версия] |
→Цитаты поэтические: Исправлена опечатка. Метки: мобил. мобил.: сайт |
→Цитаты из прозы: Добавлено содержимое Метки: мобил. мобил.: сайт |
||
Строка 205: | Строка 205: | ||
{{Q|По окончании конгресса я предполагал остаться в [[Бразилия|Бразилии]] дней на десять и либо снять дешёвый номер где-нибудь в районе [[:w:Копакабана|Копакабаны]], ходить на пляж, купаться и загорать, либо отправиться в [[:w:Баия|Бахию]] и попытаться подняться вверх по [[Амазонка|Амазонке]] и оттуда в Куско, из [[:w:Куско|Куско]] ― в [[Лима|Лиму]] и назад, в [[Нью-Йорк]]. Но [[деньги]] были украдены, и, хотя я мог взять 500 дубов в «Америкен экспресс», делать этого не стал. Мне интересен этот континент и эта [[страна]] в частности; но боюсь, что я видел уже на этом свете больше, чем осознал. Дело даже не в состоянии [[здоровье|здоровья]]. В конце концов, это было бы даже занятно для русского автора ― [[дать дуба]] в джунглях. Но [[невежество]] мое относительно южной тематики столь глубоко, что даже самый трагический опыт вряд ли просветил бы меня хоть на йоту.<ref>''Иосиф Бродский'', «Посвящается позвоночнику» — [[Париж]]. Континент. № 63 за 1990 г. [http://lib.ru/BRODSKIJ/brodsky_prose.txt Бродский И. «Проза и эссе»] (основное собрание)</ref>|Автор=«Посвящается позвоночнику», 1990}} |
{{Q|По окончании конгресса я предполагал остаться в [[Бразилия|Бразилии]] дней на десять и либо снять дешёвый номер где-нибудь в районе [[:w:Копакабана|Копакабаны]], ходить на пляж, купаться и загорать, либо отправиться в [[:w:Баия|Бахию]] и попытаться подняться вверх по [[Амазонка|Амазонке]] и оттуда в Куско, из [[:w:Куско|Куско]] ― в [[Лима|Лиму]] и назад, в [[Нью-Йорк]]. Но [[деньги]] были украдены, и, хотя я мог взять 500 дубов в «Америкен экспресс», делать этого не стал. Мне интересен этот континент и эта [[страна]] в частности; но боюсь, что я видел уже на этом свете больше, чем осознал. Дело даже не в состоянии [[здоровье|здоровья]]. В конце концов, это было бы даже занятно для русского автора ― [[дать дуба]] в джунглях. Но [[невежество]] мое относительно южной тематики столь глубоко, что даже самый трагический опыт вряд ли просветил бы меня хоть на йоту.<ref>''Иосиф Бродский'', «Посвящается позвоночнику» — [[Париж]]. Континент. № 63 за 1990 г. [http://lib.ru/BRODSKIJ/brodsky_prose.txt Бродский И. «Проза и эссе»] (основное собрание)</ref>|Автор=«Посвящается позвоночнику», 1990}} |
||
{{Q| ...Основная трагедия русской политической и общественной жизни заключается в колоссальном неуважении человека к человеку; если угодно — в презрении. Это обосновано до известной степени теми десятилетиями, если не столетиями, всеобщего унижения, когда на другого человека смотришь как на вполне заменимую и случайную вещь. То есть он может быть тебе дорог, но в конце концов у тебя внутри глубоко запрятанное ощущение: «да кто он такой?». И я думаю, за этим подозрением меня в отсутствии права тоже может стоять: «да кто ты такой?». |
|||
Одним из проявлений этого неуважения друг к другу являются эти самые шуточки и ирония, предметом которой является общественное устройство. Самое чудовищное последствие тоталитарной системы, которая у нас была, является полный [[цинизм]] или, если угодно, [[нигилизм]] общественного сознания. Разумеется это и удовлетворительная вещь, приятно пошутить, поскалить зубы. Но всё это мне очень сильно не нравится. [[Владимир Владимирович|Набоков]] однажды сказал, когда кто-то приехал из России и рассказывал ему русский анекдот, он смеялся: «Замечательный анекдот, замечательные шутки, но все это мне напоминает шутки дворовых или рабов, которые издеваются над хозяином в то время, как сами заняты тем, что не чистят его стойло». И это то положение, в котором мы оказались, и я думаю, было бы разумно попытаться изменить общественный климат. |
|||
На протяжении этого столетия русскому человеку выпало такое, чего ни одному народу (ну, может быть, китайцам досталось больше) не выпадало... Мы увидели абсолютно голую, буквально голую основу жизни. Нас раздели и разули, и выставили на колоссальный экзистенциальный холод. И я думаю, что результатом этого не должна быть ирония. Результатом должно быть взаимное сострадание. И этого я не вижу. Не вижу этого ни в политической жизни, ни в культуре. Это тем горше, когда касается культуры, потому что в общем-то самый главный человек в обществе - остроумный и извивающийся. |
|||
Я говорю издалека. Думаю, что если мы будем следовать тем указаниям или предложениям, которые на сегодняшний день доминируют в сознании как интеллигентной части населения так и неинтеллигентной, мы можем кончить потерей общества. То есть это будет каждый сам за себя. Такая волчья вещь. |
|||
| Автор = Из интервью Иосифа Бродского, 1993 г.}} |
|||
== О Бродском == |
== О Бродском == |
Версия от 17:28, 6 ноября 2018
Иосиф Александрович Бродский | |
Статья в Википедии | |
Медиафайлы на Викискладе |
Ио́сиф Алекса́ндрович Бро́дский (1940—1996) — русский и американский поэт, эссеист, драматург, переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1987 года. Поэзию писал преимущественно на русском языке, эссеистику на английском.
Цитаты поэтические
Каждая могила — край земли. | |
— «На смерть Элиота» |
Томас Стернс, не бойся коз | |
— «На смерть Элиота» |
— «Два часа в резервуаре» |
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной. | |
— «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» |
Прощай, | |
— «Прощай, позабудь…» |
Гражданин второсортной эпохи, гордо | |
— «Я всегда твердил, что судьба — игра…» |
Нынче ветрено и волны с перехлёстом. | |
— «Письма римскому другу» |
Если выпало в империи родиться | |
— «Письма римскому другу» |
Вот и прожили мы больше половины. | |
— «Письма римскому другу» |
Холуй трясется. Раб хохочет. | |
— «Набросок» |
Ни страны, ни погоста | |
— «Стансы Васильевскому острову» |
По-русски Исаак теряет звук. | |
— «Авраам и Исаак» |
Я заражен нормальным классицизмом. | |
— «Одной поэтессе» |
Век скоро кончится, но раньше кончусь я. | |
— «Fin de Siecle» |
И, услышавши это, хочется бросить рыть | |
— «Fin de Siecle» |
Птица уже не влетает в форточку. | |
— «1972 год» |
Навсегда расстаёмся с тобой, дружок. | |
— «То не Муза воды набирает в рот…» |
Эта местность мне знакома как окраина Китая! | |
— «Представление» |
Лучший вид на этот город — если сесть в бомбардировщик. | |
— «Представление» |
Твой Новый год по темно-синей | |
— «Рождественский романс» |
Мир создан был для мебели, дабы | |
— «Посвящается стулу» |
К сожаленью, в наши дни | |
— «Посвящается Ялте» |
Это абсурд, вранье: | |
— «Натюрморт» |
Свобода - это когда забываешь отчество у тирана. | |
— «Я не то что схожу с ума, но устал за лето…» |
Я писал, что в лампочке - ужас пола, | |
— «Я всегда твердил, что судьба - игра» |
— «Я всегда твердил, что судьба - игра» |
Цитаты из прозы
…если ты выбрал нечто, привлекающее других, это означает определенную вульгарность вкуса. | |
— «Меньше единицы» |
<...> оглядываться — занятие более благодарное , чем смотреть вперёд. | |
— «Меньше единицы», 1976 |
Мир, вероятно, спасти уже не удастся, но отдельного человека — всегда можно. | |
— Нобелевская лекция |
Страшный суд — страшным судом, но вообще-то человека, прожившего жизнь в России, следовало бы без разговоров помещать в рай. | |
— Из записной книжки 1970 г. |
Пока есть такой язык, как русский, поэзия неизбежна. |
Мои расхождения с советской властью не политического, а эстетического свойства. |
Я тоже, помню, читал, что раньше, когда ещё свидания давали, многие шары себе под кожу в член вшивали, чтоб диаметр увеличился. У члена же главное не длина, а диаметр. Потому что ведь баба, пока сидишь, с другими путается. Ну и отсюда идея, чтоб во время свидания доставить ей такое… переживание, чтоб она про другого и думать не хотела. Только про тебя. И поэтому ― шары. Из перламутра, говорят, лучше всего. Хотя, подумать если, откуда в зонах этих ихних перламутру взяться было? Или из эбонита, из которого стило делали. Выточишь себе шарик напильничком, миллиметра два-три в диаметре ― и к херургу. И херург этот их тебе под кожу загоняет. Крайняя плоть которая… Подорожник пару дней поприкладываешь ― и на свидание… Некоторые, даже на свободу выйдя, шарики эти не удаляли. Отказывались…[1] | |
— «Мрамор», 1982 |
Всячески избегайте приписывать себе статус жертвы... Каким бы отвратительным ни было ваше положение, старайтесь не винить в этом внешние силы: историю, государство, начальство, расу, родителей, фазу луны, детство, несвоевременную высадку на горшок и т. д. Меню обширное и скучное, и сами его обширность и скука достаточно оскорбительны, чтобы восстановить разум против пользования им. В момент, когда вы возлагаете вину на что-то, вы подрываете собственную решимость что-нибудь изменить...[2] — «Речь на стадионе», 18 декабря 1988, перевод Елены Касаткиной | |
At all costs try to avoid granting yourself the status of the victim... No matter how abominable your condition may be, try not to blame anything or anybody: history, the state, superiors, race, parents, the phase of the moon, childhood, toilet training, etc. The menu is vast and tedious, and this vastness and tedium alone should be offensive enough to set one's intelligence against choosing from it. The moment that you place blame somewhere, you undermine your resolve to change anything... // "Speech at the stadium, 18 December 1988" |
По окончании конгресса я предполагал остаться в Бразилии дней на десять и либо снять дешёвый номер где-нибудь в районе Копакабаны, ходить на пляж, купаться и загорать, либо отправиться в Бахию и попытаться подняться вверх по Амазонке и оттуда в Куско, из Куско ― в Лиму и назад, в Нью-Йорк. Но деньги были украдены, и, хотя я мог взять 500 дубов в «Америкен экспресс», делать этого не стал. Мне интересен этот континент и эта страна в частности; но боюсь, что я видел уже на этом свете больше, чем осознал. Дело даже не в состоянии здоровья. В конце концов, это было бы даже занятно для русского автора ― дать дуба в джунглях. Но невежество мое относительно южной тематики столь глубоко, что даже самый трагический опыт вряд ли просветил бы меня хоть на йоту.[3] | |
— «Посвящается позвоночнику», 1990 |
...Основная трагедия русской политической и общественной жизни заключается в колоссальном неуважении человека к человеку; если угодно — в презрении. Это обосновано до известной степени теми десятилетиями, если не столетиями, всеобщего унижения, когда на другого человека смотришь как на вполне заменимую и случайную вещь. То есть он может быть тебе дорог, но в конце концов у тебя внутри глубоко запрятанное ощущение: «да кто он такой?». И я думаю, за этим подозрением меня в отсутствии права тоже может стоять: «да кто ты такой?». | |
— Из интервью Иосифа Бродского, 1993 г. |
О Бродском
Бродский ведь очень хотел, чтобы я написал музыку к его стихам. Мне как-то позвонил его друг: «Мы с Иосифом к тебе приедем». Я занят был, говорю: давайте завтра. Назавтра они позвонили, но я снова не мог. А через два дня Бродский навсегда уехал из России. | |
— Олег Николаевич Каравайчук |
Источники
- ↑ Иосиф Бродский, «Мрамор». — Ann Arbor: «Ardis», 1984 г. Бродский И. Проза и эссе (основное собрание)
- ↑ Иосиф Бродский. Речь на стадионе / Перевод Елены Касаткиной // Звезда. — 1997. — № 1. — С. 62 - 67.
- ↑ Иосиф Бродский, «Посвящается позвоночнику» — Париж. Континент. № 63 за 1990 г. Бродский И. «Проза и эссе» (основное собрание)