Галина Николаевна Щербакова: различия между версиями
[досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
MarkErbo (обсуждение | вклад) Косточка авокадо |
MarkErbo (обсуждение | вклад) перформанс крапивы |
||
Строка 17: | Строка 17: | ||
{{Q|Нет ничего вкуснее [[жизнь|жизни]]. Но в этот миг, когда мерцает Мицар над [[старуха|старухой]]-сосной, одни люди [[убийство|убивают]] других по команде третьих, кто-то тонет, кто-то теряет [[сознание]], и так было, и есть, и будет. И нет на свете никого более беззащитного, чем [[человек]], который рождается, чтоб умереть. И мальчик заплакал, а Мицар смеялся, а девочка не могла уснуть, потому что внутри нее, не спросясь разрешения, вдруг лопнула почка, и она решила, что всю свою жизнь она будет защищать этого мальчика, хотя он ей на фиг не нужен. И [[сердце]] ее плавилось горячим соком от [[счастье|счастья]]. [[Собака]] тявкнула и слизнула мальчишечьи [[слёзы]]. Он обнял ее голову, вдыхая запах псины. Странно, но он рождал [[надежда|надежду]]. Мицар совсем опустился и подмигнул мальчику, как своему. Как бы сказала девочка? ''Рацим лацрем, а идюл илхырд''. Собака подняла голову и тихонько подвыла [[Мицар]]у. Она снова была в семье, и она всех любила. И только ее счастье было без всяких яких.<ref>''Галина Щербакова''. «Мальчик и девочка». — М.: Вагриус, 2001 г.</ref>|Автор=«Мальчик и девочка», 2001}} |
{{Q|Нет ничего вкуснее [[жизнь|жизни]]. Но в этот миг, когда мерцает Мицар над [[старуха|старухой]]-сосной, одни люди [[убийство|убивают]] других по команде третьих, кто-то тонет, кто-то теряет [[сознание]], и так было, и есть, и будет. И нет на свете никого более беззащитного, чем [[человек]], который рождается, чтоб умереть. И мальчик заплакал, а Мицар смеялся, а девочка не могла уснуть, потому что внутри нее, не спросясь разрешения, вдруг лопнула почка, и она решила, что всю свою жизнь она будет защищать этого мальчика, хотя он ей на фиг не нужен. И [[сердце]] ее плавилось горячим соком от [[счастье|счастья]]. [[Собака]] тявкнула и слизнула мальчишечьи [[слёзы]]. Он обнял ее голову, вдыхая запах псины. Странно, но он рождал [[надежда|надежду]]. Мицар совсем опустился и подмигнул мальчику, как своему. Как бы сказала девочка? ''Рацим лацрем, а идюл илхырд''. Собака подняла голову и тихонько подвыла [[Мицар]]у. Она снова была в семье, и она всех любила. И только ее счастье было без всяких яких.<ref>''Галина Щербакова''. «Мальчик и девочка». — М.: Вагриус, 2001 г.</ref>|Автор=«Мальчик и девочка», 2001}} |
||
{{Q|Все совпадения лиц и мест случайны, как и всё в мире. У меня [[врач]]ебное предписание ― отдышаться за городом. Мой загород ― скошенный вниз, к речке, кусок сырой земли, на котором с десяток высоченных [[сосна|сосен]], в сущности, для восприятия уже не [[дерево|деревьев]], а стволов. Написала слова и ужаснулась второму их смыслу. Будто не знаю, что все слова у нас [[оборотень|оборотни]]. Поэтому считайте, что я вам ничего не говорила о соснах. Или сказала просто ― шершавые и высокие. Такие достались. Метут [[небо]] ветками-метелками. Ширк ― и облака налево, ширк ― направо. Только к ночи они замирают, и тогда я их люблю за совершенную графичность, которой на дух нет у подрастающих молоденьких [[рябина|рябин]], вставших взамен унесенных ураганом орешников. Рябинки-лапочки ― это [[живопись]] кистью, не без помощи пальца. Сосны же ― [[графика]]. Но под всем и, в сущности, над всем царствует на моем куске земли перформанс [[крапива|крапивы]], царицы моих угодий.<ref>''Галина Щербакова''. «Кровать Молотова». — М.: Вагриус, 2001 г.</ref>|Автор=«Кровать Молотова», 2001}} |
|||
== Источники == |
== Источники == |
Версия от 21:41, 10 апреля 2019
Галина Николаевна Щербакова (наст. фамилия Режабек; 1932 — 2010) — советская и российская писательница, сценарист.
Цитаты
Литературные „тусовки“ — это прежде всего демонстрация амбиций, успеха, шляп и машин. |
Из повестей и романов
«У меня не получились страусы и косточки у авокадо оказались слишком большими», ― печально признался Бог, очутившись по случаю на Земле. Вот так замечательно зацепился в памяти какой-то американский фильм, из которого ничего не помню, а вот на страусов теперь без нежности смотреть не могу. Неудачные вы Его! Лапочки… Такие не фламинго… С тех пор как я поняла, что мне и половины не сделать из того, что должна была и могла, проблема большой косточки авокадо стала мне застить свет.[1] | |
— «Косточка авокадо», 1994 |
Все по очереди, обстоятельно ходили в уборную, бабушка последней задерживалась на крыльце и тихонько молилась на Большую Медведицу, которая по вечерам как раз располагалась напротив для удобства молящихся. Я не ерничаю, я слышала эту молитву. Вообще-то бабушка молилась молча, взбрасывая для креста руку нечасто и по-быстрому. Но иногда, иногда… Шевеление губ выдавало тайный вскрик, и тогда возникали имена: дедушки, дядьки, мамы… Мое… С тех самых пор с Медведицей у меня отношения личные, свойские. Я знаю место Ее на Небе, она знает мое на земле. Это укрепляет мой шаг, а Алькор и Мицар мне подмигивают.[2] | |
— «Loveстория», 1996 |
— «Loveстория», 1996 |
Не сметь! Не сметь давать расти в себе ни жалости, ни гневу. Им только дай волю, только дай… Опустив открытку в почтовый ящик, Нина подумала: Алёна вызвала из небытия силы, о которых она, Нина, забыла… Это же надо! Ра-ба… Интересно, сейчас кто-нибудь выдавливает его по капле? Нине хотелось притащить за уши ту девчонку, какой была сама… «Сколько? Тридцать с хвостиком лет тому…» Она хотела поставить ее рядом и посмотреть ей в глаза… Вот интересно, могла бы она ее чему-то научить, дать ей дружеский совет из сегодня во вчера? Дочери она не может…[2] | |
— «Год Алёны», 1996 |
Нет ничего вкуснее жизни. Но в этот миг, когда мерцает Мицар над старухой-сосной, одни люди убивают других по команде третьих, кто-то тонет, кто-то теряет сознание, и так было, и есть, и будет. И нет на свете никого более беззащитного, чем человек, который рождается, чтоб умереть. И мальчик заплакал, а Мицар смеялся, а девочка не могла уснуть, потому что внутри нее, не спросясь разрешения, вдруг лопнула почка, и она решила, что всю свою жизнь она будет защищать этого мальчика, хотя он ей на фиг не нужен. И сердце ее плавилось горячим соком от счастья. Собака тявкнула и слизнула мальчишечьи слёзы. Он обнял ее голову, вдыхая запах псины. Странно, но он рождал надежду. Мицар совсем опустился и подмигнул мальчику, как своему. Как бы сказала девочка? Рацим лацрем, а идюл илхырд. Собака подняла голову и тихонько подвыла Мицару. Она снова была в семье, и она всех любила. И только ее счастье было без всяких яких.[3] | |
— «Мальчик и девочка», 2001 |
Все совпадения лиц и мест случайны, как и всё в мире. У меня врачебное предписание ― отдышаться за городом. Мой загород ― скошенный вниз, к речке, кусок сырой земли, на котором с десяток высоченных сосен, в сущности, для восприятия уже не деревьев, а стволов. Написала слова и ужаснулась второму их смыслу. Будто не знаю, что все слова у нас оборотни. Поэтому считайте, что я вам ничего не говорила о соснах. Или сказала просто ― шершавые и высокие. Такие достались. Метут небо ветками-метелками. Ширк ― и облака налево, ширк ― направо. Только к ночи они замирают, и тогда я их люблю за совершенную графичность, которой на дух нет у подрастающих молоденьких рябин, вставших взамен унесенных ураганом орешников. Рябинки-лапочки ― это живопись кистью, не без помощи пальца. Сосны же ― графика. Но под всем и, в сущности, над всем царствует на моем куске земли перформанс крапивы, царицы моих угодий.[4] | |
— «Кровать Молотова», 2001 |