Александр Сергеевич Пушкин: различия между версиями

Материал из Викицитатника
[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
м место
м лишнее
Строка 217: Строка 217:
<!--по хронологическому порядку-->
<!--по хронологическому порядку-->
{{Q|Как Пушкин стихи пишет — перед ним стоит штоф ''славнейшей'' настойки — он хлоп стакан, другой, третий — и уж начнет писать!|Автор=[[Александр Пушкин]]|Комментарий=[http://feb-web.ru/feb/pushkin/texts/push10/v10/d10-351.htm Письмо Н. Н. Пушкиной 11 октября 1833 г.]}}
{{Q|Как Пушкин стихи пишет — перед ним стоит штоф ''славнейшей'' настойки — он хлоп стакан, другой, третий — и уж начнет писать!|Автор=[[Александр Пушкин]]|Комментарий=[http://feb-web.ru/feb/pushkin/texts/push10/v10/d10-351.htm Письмо Н. Н. Пушкиной 11 октября 1833 г.]}}

{{Q|[[Солнце русской поэзии]] закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно: всякое русское [[сердце]] знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! Наш поэт! Наша [[радость]], наша народная [[слава]]!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! К этой мысли нельзя привыкнуть! 29 января 2 ч. 45 м пополудни.<ref name="Ashukin">{{книга
| автор = Ашукин Н. С., Ашукина М. Г.
| заглавие = Крылатые слова
| место = М.
| издательство = Худлит
| издание = 3-е изд
| год = 1966
| страницы = 627—628
}}</ref>|Комментарий=легендарный некролог, написанный в день смерти Пушкина и опубликованный на следующее утро в «Литературных прибавлениях к [[Русский инвалид|Русскому инвалиду]]»|Автор=[[Владимир Фёдорович Одоевский|Владимир Одоевский]] (или [[Андрей Александрович Краевский|Андрей Краевский]]), 11 февраля 1837 г.}}


{{Q|Пушкин был совершенным выражением своего времени. Одаренный высоким поэтическим чувством и удивительною способностию принимать и отражать все возможные ощущения, он перепробовал все тоны, все лады, все аккорды своего века; он заплатил дань всем великим современным событиям, явлениям и мыслям, всему, что только могла чувствовать тогда Россия, переставшая верить в несомненность вековых правил, самою мудростию извлеченных из писаний великих гениев, и с удивлением узнавшая о других правилах, о других мирах мыслей и понятий, и новых, неизвестных ей дотоле, взглядах на давно известные ей дела и события. Несправедливо говорят, будто он подражал [[Андре Мари Шенье|Шенье]], [[Байрон]]у и другим: Байрон владел им не как образец, но как явление, как властитель дум века, а я сказал, что Пушкин заплатил свою дань каждому великому явлению. Да — Пушкин был выражением современного ему мира, представителем современного ему человечества; но мира русского, но человечества русского.|Автор=[[Виссарион Белинский]], «Литературные мечтания», 1834}}
{{Q|Пушкин был совершенным выражением своего времени. Одаренный высоким поэтическим чувством и удивительною способностию принимать и отражать все возможные ощущения, он перепробовал все тоны, все лады, все аккорды своего века; он заплатил дань всем великим современным событиям, явлениям и мыслям, всему, что только могла чувствовать тогда Россия, переставшая верить в несомненность вековых правил, самою мудростию извлеченных из писаний великих гениев, и с удивлением узнавшая о других правилах, о других мирах мыслей и понятий, и новых, неизвестных ей дотоле, взглядах на давно известные ей дела и события. Несправедливо говорят, будто он подражал [[Андре Мари Шенье|Шенье]], [[Байрон]]у и другим: Байрон владел им не как образец, но как явление, как властитель дум века, а я сказал, что Пушкин заплатил свою дань каждому великому явлению. Да — Пушкин был выражением современного ему мира, представителем современного ему человечества; но мира русского, но человечества русского.|Автор=[[Виссарион Белинский]], «Литературные мечтания», 1834}}

Версия от 22:49, 28 апреля 2019

Александр Пушкин
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе

Алекса́ндр Серге́евич Пу́шкин (1799 — 1837) — великий русский поэт, драматург и прозаик, реформатор русского литературного языка.

Пушкинизмы

Примечание: все следующие высказывания многократно цитировались в публикациях.
  •  

Вдохновение — это умение приводить себя в рабочее состояние. [источник?]

  •  

Во всяком случае, в аду будет много хорошеньких, там можно будет играть в шарады.[1]

  •  

Даже люди, выдающие себя за усерднейших почитателей прекрасного пола, не предполагают в женщинах ума, равного нашему, и, приноравливаясь к слабости их понятия, издают ученые книжки для дам, как будто для детей.[1]

  •  

Должно стараться иметь большинство на своей стороне: не оскорбляйте же глупцов.[1]

  •  

Желудок просвещенного человека имеет лучшие качества доброго сердца: чувствительность и благодарность.[1]

  •  

Зависть — сестра соревнования, следственно из хорошего роду.[1]

  •  

Зачем кусать нам груди кормилицы нашей; потому что зубки прорезались?[1]

  •  

Злы только дураки и дети.[1]со слов Анны Керн

  •  

Кс. находит какое-то сочинение глупым.
— Чем вы это докажете?
— Помилуйте, — простодушно уверяет он, — да я мог бы так написать.[1]

  •  

Не откладывай до ужина того, что можешь съесть за обедом.[1]

  •  

Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!

  Капитанская дочка, гл. XIII
  •  

Нет ничего безвкуснее долготерпения и самоотверженности.[1]со слов Анны Керн

  •  

Первая любовь всегда является делом чувствительности. Вторая — дело чувственности.[1]

  •  

Переводчики — почтовые лошади просвещения.[1]

  •  

Поэзия выше нравственности — или по крайней мере совсем иное дело.[1]

  •  

Поэзия, прости господи, должна быть глуповата.[1]

  •  

Разберись, кто прав, кто виноват, да обоих и накажи.[1]

  Капитанская дочка
  •  

Точность — вежливость поваров.[1]

  •  

Шпионы подобны букве ъ. Они нужны в некоторых только случаях, но и тут можно без них обойтись, а они привыкли всюду соваться.[1]

  •  

Я пишу для себя, а печатаю для денег.[1]

Цитаты

Из писем

  •  

... Ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал.

  — Письмо П. Я. Чаадаеву 19 октября 1836 г.

Мысли в прозе

  •  

В некотором азиатском народе мужчины каждый день, восстав от сна, благодарят Бога, создавшего их не женщинами.

  •  

... Правительство есть единственный европеец в России; оно плохо, но оно могло бы быть ещё в тысячу раз хуже, и никто бы этого даже не заметил.[2]:12

  •  

Жеманство и напыщенность более оскорбляют, чем простонародность. Откровенные, оригинальные выражения простолюдинов повторяются и в высшем обществе, не оскорбляя слуха, между тем как чопорные обиняки провинциальной вежливости возбудили бы общую улыбку.

  •  

Неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности […] Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно, не уважать оной есть постыдное малодушие.

  •  

Разве у хорошеньких женщин должен быть характер?

  •  

Я, конечно, презираю отечество моё с головы до ног — но мне досадно, если иностранец разделяет со мной это чувство.

  •  

«Я всякий раз чувствую жестокое угрызение совести, — сказал мне однажды Пушкин в откровенном со мною разговоре, — когда вспоминаю, что я, может быть, первый из русских начал торговать поэзией. Я, конечно, выгодно продал свой Бахчисарайский Фонтан и Евгения Онегина, но к чему это поведет нашу поэзию, а может быть, и всю нашу литературу? Уж, конечно, не к добру. Признаюсь, я завидую Державину, Дмитриеву, Карамзину: они бескорыстно и безукоризненно для совести подвизались на благородном своем поприще, на поприще словесности, а я?» — Тут он тяжело вздохнул и замолчал. — (С. Е. Раич). Галатея, 1839, ч. IV, № 29, стр. 197. Источник: В. Вересаев. Пушкин в жизни.

  •  

Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая — мощного, мгновенного орудия провидения[3].

  •  

Европа в отношении к России всегда была столь же невежественна, как и неблагодарна[4].

  •  

Шутки г. Сенковского насчет невинных местоимений сей, сия, сие, оный, оная, оное — не что иное, как шутки. Вольно же было публике и даже не которым писателям принять их за чистую монету. Может ли письменный язык быть совершенно подобным разговорному? Нет, так же, как разговорный язык никогда не может быть совершенно подобным письменному. Не одни местоимения сей и оный, но и причастия вообще и множество слов необходимых обыкновенно избегаются в разговоре.

  — «Письмо к издателю», 1836
  •  

…Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал.

 

…Je vous jure sur mon honneur, que pour rien au monde je n'aurais voulu changer de patrie, ni avoir d'autre histoire que celle de nos ancêtres, telle que Dieu nous l'a donnée[5].

  — Письмо П. Я. Чаадаеву от 19 октября 1836 года (на французском языке).

Об известных людях

  •  

Властитель слабый и лукавый,
Плешивый щеголь, враг труда,
Нечаянно пригретый славой,
Над нами царствовал тогда.

  — об Александре I, «Евгений Онегин», десятая глава (1830)
  •  

Недаром лик сей двуязычен.
Таков и был сей властелин:
К противочувствиям привычен,
В лице и в жизни арлекин.

  — об Александре I, К бюсту завоевателя (1828 или 1829)
  •  

В нём много от прапорщика и немного от Петра Великого.

  — о Николае I, дневник, 1834
  •  

… Сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой...

  «19 октября»
  •  

Сентиментальный тигр.[1]

  — о Максимилиане Робеспьере, дневник
  •  

Ты мешаешь сёстрам, потому что надобно быть твоим мужем, чтобы ухаживать за другими в твоём присутствии.[1]

  — письмо Наталье Гончаровой

Приписываемые цитаты

  •  

Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим. — 1817-1819

Цитаты из произведений

См. Категория:Произведения Александра Пушкина

Стихотворные отрывки

  •  

Водились Пушкины с царями,
Из них был славен не один.
Когда тягался с поляками
Нижегородский мещанин.

  Моя родословная(1830)
  •  

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
<...>

И сердце бьётся в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество и вдохновенье,
И жизнь, и слёзы, и любовь.

  «К ***», не позднее 19 июля 1825
  •  

Хвалу и клевету приемли равнодушно, и не оспаривай глупца.

  «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»
  •  

Друзья мои, прекрасен наш союз
Он как душа неразделим и вечен —
Неколебим, свободен и беспечен
Срастался он под сенью дружных муз.
Куда бы нас ни бросила судьбина
И счастие куда б ни повело,
Всё те же мы: нам целый мир чужбина;
Отечество нам Царское Село. — «19 октября»

  •  

Не дай мне Бог сойти с ума
 — Уж лучше посох да сума…

  «Не дай мне Бог...»
  •  

И может быть на мой закат печальный блеснёт любовь улыбкою прощальной.

  «Элегия»
  •  

Нет ни в чём Вам благодати,
С счастием у Вас разлад,
И прекрасны Вы некстати,
И умны Вы невпопад.

  «Нет ни в чём Вам благодати...»
  •  

Льстецы, льстецы! старайтесь сохранить
И в подлости осанку благородства.

  — эпиграмма на Воронцова, 1825
  •  

Так точно дьяк, в приказах поседелый,
Спокойно зрит на правых и виновных,
Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева.

  — «Борис Годунов»
  •  

Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!

  «Признание»
  •  

Глаголом жги сердца людей.

  «Пророк»
  •  

Сильна ли Русь? Война, и мор,
 И бунт, и внешних бурь напор
Её, беснуясь, потрясали —
Смотрите ж: всё стоит она!

  «Бородинская годовщина»
  •  

Корабль испанский трёхмачто́вый,
Пристать в Голландию готовый:
На нём мерзавцев сотни три,
Две обезьяны, бочки злата,
Да груз богатый шоколата,
Да модная болезнь: она
Недавно вам подаренá.

  — «Сцена из Фауста»
  •  

У лукоморья дуб зелёный;
Златая цепь на дубе том:
И днём и ночью кот учёный
Всё ходит по цепи кругом...

  — «Руслан и Людмила»
  •  

Сущий бес в проказах,
Сущая обезьяна лицом,
Много, слишком много ветрености —
Да, таков Пушкин.[комм. 1]

  — «Mon Portrait»
  •  

Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!

  — «К Чаадаеву»
  •  

Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!

  — «К Чаадаеву»
  •  

Внемлите истинне полезной:
Наш век — торгаш; в сей век железный
Без денег и свободы нет.

  — «Разговор книгопродавца с поэтом», 1824
  •  

На это скажут мне с улыбкою неверной:
Смотрите, вы поэт уклонный, лицемерный,
Вы нас морочите - вам слава не нужна,
Смешной и суетной вам кажется она;
Зачем же пишете? - Я? для себя. - За что же
Печатаете вы? - Для денег. - Ах, мой боже!
Как стыдно! - Почему ж?

  — «Стихотворения 1823-1836»
  •  

Исполнен мыслями златыми,
Не понимаемый никем,
Перед распутьями земными
Проходишь ты, уныл и нем.
С толпой не делишь ты ни гнева,
Ни нужд, ни хохота, ни рева,
Ни удивленья, ни труда.
Глупец кричит: куда? куда?
Дорога здесь. Но ты не слышишь,
Идешь, куда тебя влекут
Мечтанья тайные; твой труд
Тебе награда; им ты дышишь,
А плод его бросаешь ты
Толпе, рабыне суеты.

  — «Езерский»

Прозаические отрывки

  •  

Изо всех молодых людей, воспитанных в чужих краях (прости господи), царский арап всех более на человека походит.
— Конечно, — заметил Гаврила Афанасьевич, — человек он степенный и порядочный, не чета ветрогону… Это кто ещё въехал в ворота на двор? Уж не опять ли обезьяна заморская? Вы что зеваете, скоты? — продолжал он, обращаясь к слугам, — бегите, отказать ему; да чтоб и впредь…

  — «Арап Петра Великого»
  •  

Что тебе Литва так слюбилась? Вот мы, отец Мисаил да я, грешный, как утекли из монастыря, так ни о чем уж и не думаем. Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: все нам равно, было бы вино… да вот и оно!..

  — «Борис Годунов»

Цитаты о Пушкине

Примечание: все следующие высказывания многократно цитировались в публикациях.
  •  

Как Пушкин стихи пишет — перед ним стоит штоф славнейшей настойки — он хлоп стакан, другой, третий — и уж начнет писать! — Письмо Н. Н. Пушкиной 11 октября 1833 г.

  Александр Пушкин
  •  

Пушкин был совершенным выражением своего времени. Одаренный высоким поэтическим чувством и удивительною способностию принимать и отражать все возможные ощущения, он перепробовал все тоны, все лады, все аккорды своего века; он заплатил дань всем великим современным событиям, явлениям и мыслям, всему, что только могла чувствовать тогда Россия, переставшая верить в несомненность вековых правил, самою мудростию извлеченных из писаний великих гениев, и с удивлением узнавшая о других правилах, о других мирах мыслей и понятий, и новых, неизвестных ей дотоле, взглядах на давно известные ей дела и события. Несправедливо говорят, будто он подражал Шенье, Байрону и другим: Байрон владел им не как образец, но как явление, как властитель дум века, а я сказал, что Пушкин заплатил свою дань каждому великому явлению. Да — Пушкин был выражением современного ему мира, представителем современного ему человечества; но мира русского, но человечества русского.

  Виссарион Белинский, «Литературные мечтания», 1834
  •  

При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более называться национальным; это право решительно принадлежит ему. В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал все пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла.

  Николай Гоголь, «Несколько о Пушкине», 1835
  •  

Солнце русской поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно: всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! Наш поэт! Наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! К этой мысли нельзя привыкнуть! 29 января 2 ч. 45 м пополудни.[6]легендарный некролог, написанный в день смерти Пушкина и опубликованный на следующее утро в «Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду»

  Владимир Одоевский (или Андрей Краевский), 11 февраля 1837 г.
  •  

В Лицее он превосходил всех чувственностью, а после, в свете, предался распутствам всех родов, проводя дни и ночи в непрерывной цепи вакханалий и оргий. Должно дивиться, как и здоровье, и талант его выдержали такой образ жизни, с которым естественно сопрягались и частые гнусные болезни, низводившее его часто на край могилы. Пушкин не был создан ни для света, ни для общественных обязанностей, ни даже, думаю, для высшей любви или истинной дружбы. У него господствовали только две стихии: удовлетворение чувственным страстям и поэзия; и в обеих он ушел далеко.[7]

  — М. А. Корф
  •  

Пушкин не пренебрегал ни единым словом русским и умел, часто взявши самое простонародное слово из уст черни, оправлять его так в стихе своём, что оно теряло свою грубость. В этом отношении он сходствует с Дантом, Шекспиром, с нашим Ломоносовым и Державиным.[8][9]

  Степан Шевырёв, 1841
  •  

Пушкин как нельзя более национален и а то же время понятен для иностранцев. Он редко подделывается под народный язык русских песен, он выражает свою мысль такой, какой она возникает у него в уме. Как все великие поэты, он всегда на уровне своего читателя: он растёт, становится мрачен, грозен, трагичен; его стих шумит, как море, как лес, волнуемый бурею, но в то же время он ясен, светел, сверкающ, жаждет наслаждений, душевных волнений. Везде русский поэт реален в нём нет ничего болезненного, ничего из той преувеличенной психологической патологии, из того абстрактного христианского спиритуализма, которые так часто встречаются у немецких поэтов. Его муза — не бледное существо, с расстроенными нервами, закутанное в саван, это — женщина горячая, окружённая ореолом здоровья, слишком богатая истинными чувствами, чтобы искать воображаемых, достаточно несчастная, чтобы не выдумывать несчастья искусственные.

  Александр Герцен, «О Пушкине», 1850
  •  

... значение Пушкина неизмеримо велико. Через него разлилось литературное образование на десятки тысяч людей, между тем как до него литературные интересы занимали немногих. Он первый возвёл у нас литературу в достоинство национального дела, между тем как прежде она была, по удачному заглавию одного из старинных журналов, «Приятным и полезным препровождением времени» для тесного кружка дилетантов. Он был первым поэтом, который стал в глазах всей русской публики на то высокое место, какое должен занимать в своей стране великий писатель. Вся возможность дальнейшего развития русской литературы была приготовлена и отчасти ещё приготовляется Пушкиным.

  Николай Чернышевский «Сочинения Пушкина»
  •  

А Пушкин — наше всё: Пушкин — представитель всего нашего душевного, особенного, такого, что остается нашим душевным, особенным после всех столкновений с чужим, с другими мирами. Пушкин — пока единственный полный очерк нашей народной личности, самородок, принимавший в себя, при всевозможных столкновениях с другими особенностями и организмами, все то, что принять следует, отбрасывавший все, что отбросить следует, полный и цельный, но ещё не красками, а только контурами набросанный образ народной нашей сущности, образ, который мы долго еще будем оттенять красками. Сфера душевных сочувствий Пушкина не исключает ничего до него бывшего и ничего, что после него было и будет правильного и органически нашего. Сочувствия ломоносовские, державинские, новиковские, карамзинские, сочувствия старой русской жизни и стремления новой, — все вошло в его полную натуру в той стройной мере, в какой бытие послепотопное является сравнительно с бытием допотопным, в той мере, которая определяется русскою душою.[10].

  Аполлон Григорьев, «Пушкин — Грибоедов — Гоголь — Лермонтов», 1859
  •  

Потом он снял с руки кольцо и отдал Данзасу, прося принять его на память. При этом он сказал Данзасу, что не хочет, чтоб кто-нибудь мстил за него и что желает умереть христианином.
Вечером ему сделалось хуже. В продолжение ночи страдания Пушкина до того усилились, что он решился застрелиться. Позвав человека, он велел подать ему один из ящиков письменного стола; человек исполнил его волю, но, вспомнив, что в этом ящике были пистолеты, предупредил Данзаса.
Данзас подошёл к Пушкину и взял у него пистолеты, которые тот уже спрятал под одеяло; отдавая их Данзасу, Пушкин признался, что хотел застрелиться, потому что страдания его были невыносимы.

  Александр Аммосов, «Последние дни жизни и кончина А.С.Пушкина...» (1863)
  •  

Пушкин пользуется своею художественною виртуозностью, как средством посвятить всю читающую Россию в печальные тайны своей внутренней пустоты, своей духовной нищеты и своего умственного бессилия».[11].

  Дмитрий Писарев, «Пушкин и Белинский», 1865
  •  

Он дал окончательную обработку нашему языку, который теперь по своему богатству, силе, логике и красоте формы признается даже иностранными филологами едва ли не первым после древнегреческого; он отозвался типическими образами, бессмертными звуками на все веяния русской жизни.

  Иван Тургенев, речь по поводу открытия памятника А. С. Пушкину в Москве
  •  

Пушкин как раз приходит в самом начале правильного самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародившегося в обществе нашем после целого столетия с петровской реформы, и появление его сильно способствует освещению темной дороги нашей новым направляющим светом. <…> мы уже можем указать на Пушкина, на всемирность и всечеловечность его гения. Ведь мог же он вместить чужие гении в душе своей, как родные. В искусстве, по крайней мере, в художественном творчестве, он проявил эту всемирность стремления русского духа неоспоримо, а в этом уже великое указание. Если наша мысль есть фантазия, то с Пушкиным есть, по крайней мере, на чем этой фантазии основаться. Если бы жил он дольше, может быть, явил бы бессмертные и великие образы души русской, уже понятные нашим европейским братьям, привлек бы их к нам гораздо более и ближе, чем теперь, может быть, успел бы им разъяснить всю правду стремлений наших, и они уже более понимали бы нас, чем теперь, стали бы нас предугадывать, перестали бы на нас смотреть столь недоверчиво и высокомерно, как теперь еще смотрят. Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, менее недоразумений и споров, чем видим теперь. Но Бог судил иначе.

  Фёдор Достоевский, речь на заседании Общества любителей российской словесности, 8 июня 1880
  •  

Чувство красоты развито у него до высшей степени, как ни у кого. Чем ярче вдохновение, тем больше должно быть кропотливой работы для его исполнения. Мы читаем у Пушкина стихи такие гладкие, такие простые, и нам кажется, что у него так и вылилось это в такую форму. А нам не видно, сколько он употребил труда для того, чтобы вышло так просто и гладко...[12]

  Лев Толстой
  •  

Прославил Пушкин русских нянек,
Но от убогого ума
Тупых Арин и грязных Танек
Прилипло много к нам дерьма.

  Пётр Шумахер, «И как и что у нас вообще?
  •  

Пушкину и в тюрьме было бы хорошо. Лермонтову и в раю было бы скверно.[источник?]

  Василий Розанов, «Пушкин и Лермонтов», 1914[13]
  •  

В поэзии Пушкина метонимия и перифраза являются основным элементом стиля... В этом отношении Пушкин продолжает традицию поэтов XVIII в.
...Тема о Пушкине как завершителе русского классицизма давно уже стоит на очереди, но требуются многочисленные предварительные работы по русскому языку XVIII в., которые до сих пор не сделаны. С другой стороны, возникает вопрос о «наследии Пушкина» в XIX в. Поэты XIX в. не были учениками Пушкина; после его смерти возобладала романтическая традиция, восходящая к Жуковскому и воспитанная под немецким влиянием. — Задачи поэтики. 1919-1923

  — В. М. Жирмунский
  •  

Вошло в обычай называть Пушкина великим национальным поэтом преимущественно перед всеми другими русскими поэтами. В наши дни это почти аксиома; но разрешите трактовать здесь аксиому, как теорему, еще подлежащую исследованию и критике.
<...>
Итак, по-видимому, мы приближаемся к выводу, который должен возмутить и оттолкнуть нас: Пушкин не был выразителем русской культуры. <...>
Такой вывод принять трудно. С некоторой тревогой и даже с гневом, мы начинаем перебирать вновь, звено за звеном, всю цепь наших посылок и заключений. Полно, не было ли в них какой-нибудь ошибки?
Да, отвечу я, ошибка была. Мы неправильно отождествили русскую культуру вообще с умственной культурой трех последних четвертей XIX столетия. Такое отождествление слишком узко и грешит отсутствием исторической перспективы.
XIX веку предшествовал XVIII, от него существенно отличный. К XVIII столетию принадлежал и его поэтическим выразителем оказался Пушкин.

  — П. К. Губер, «Пушкин и русская культура», 1923
  •  

Несмотря на всю свою славу, Пушкин при жизни не был достаточно глубоко оценен даже наиболее проницательными из своих современников. Он был любим и ценим как прекрасный лирик, как непревзойденный мастер стиха и слова — не более. Чаадаев всё-таки смотрел сверху вниз на его «изящный гений». Даже Жуковский с высоты своего переводного мистицизма считал его чем-то вроде гениального ребенка. Его истинный удельный вес и его значение далеко не постигались, как сам он, в сущности, не постиг, что такое Гоголь. Это не все: будучи о себе весьма высокого мнения, он все-таки сам себя тоже недооценивал. «Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь», — эти слова вполне можно было бы применить к нему самому.
Он был ещё жив, когда в довольно широких кругах читателей и критиков с ним начали сравнивать (и не всегда в его пользу) таких авторов, как Бенедиктов, Кукольник. Уже самая возможность сопоставлять эти имена показывает, до какой степени не понимали, о ком и о чем идет речь. В той или иной степени это непонимание продолжалось около полустолетия. Порой, как у Писарева, оно принимало размеры и формы чудовищные. Лишь после знаменитой речи Достоевского Пушкин открылся не только как «солнце нашей поэзии», но и как пророческое явление. В этом открытии и заключается неоспоримое историческое значение этой речи, весьма оспоримой во многих ее критических частностях. Нисколько не удивительно, что, прослушав ее, люди обнимались и плакали: в ту минуту им дано было новое, необычайно возвышенное и гордое понятие не только о Пушкине, но и обо всей России, и о них самих в том числе.

  Владислав Ходасевич, «О пушкинизме», 1932.[14]
  •  

Пушкин — природа, непосредственно действующая самым редким своим способом: стихами. Поэтому правда, истина, прекрасное, глубина и тревога у него совпадают автоматически. Пушкину никогда не удавалось исчерпать себя даже самым великим своим произведением — и это оставшееся вдохновение, не превращенное прямым образом в данное произведение и всё же ощущаемое читателем, действует на нас неотразимо. Истинный поэт после последней точки не падает замертво, а вновь стоит у начала своей работы. У Пушкина окончания произведений похожи на морские горизонты: достигнув их, опять видишь перед собою бесконечное пространство, ограниченное лишь мнимой чертою.

  Андрей Платонов, «Пушкин — наш товарищ», 1937
  •  

А вот как памятник Пушкина однажды пришёл к нам в гости. Я играла в нашей холодной белой зале. Играла, значит ― либо сидела под роялем, затылком в уровень кадке с филодендроном, либо безмолвно бегала от ларя к зеркалу, лбом в уровень подзеркальнику. Позвонили, и залой прошёл господин. Из гостиной, куда он прошёл, сразу вышла мать, и мне, тихо: «Муся! Ты видела этого господина?» ― «Да». ― «Так это ― сын Пушкина. Ты ведь знаешь памятник Пушкина? Так это его сын. Почётный опекун. Не уходи и не шуми, а когда пройдёт обратно ― гляди. Он очень похож на отца. Ты ведь знаешь его отца?»
Время шло. Господин не выходил. Я сидела и не шумела и глядела. Одна на венском стуле, в холодной зале, не смея встать, потому что вдруг ― пройдёт. Прошёл он ― и именно вдруг ― но не один, а с отцом и с матерью, и я не знала, куда глядеть, и глядела на мать, но она, перехватив мой взгляд, гневно отшвырнула его на господина, и я успела увидеть, что у него на груди ― звезда.
― Ну, Муся, видела сына Пушкина?
― Видела.
― Ну, какой же он?
― У него на груди ― звезда.[15]

  Марина Цветаева, «Мой Пушкин», 1937
  •  

Бедный Пушкин! Ему следовало бы жениться на Щёголеве и позднейшем пушкиноведении, и всё было бы в порядке. Он дожил бы до наших дней, присочинил бы несколько продолжений к «Онегину» и написал бы пять «Полтав» вместо одной. А мне всегда казалось, что я перестал бы понимать Пушкина, если бы допустил, что он нуждался в нашем понимании больше, чем в Наталии Николаевне.

  Борис Пастернак, «Люди и положения» («Девятисотые годы», 13), 1950-е
  •  

У каждого из нас есть свой Пушкин, свое представление о нем, своя любовь к нему, своя неизгладимая горечь утраты.

  Вениамин Каверин, «Михаил Булгаков и его Мольер», 1962
  •  

На «пламени», разделенном «поневоле», Пушкин строил свою жизнь, не подозревая, что такой пламень не есть истинный пламень и что в его время уже не может быть верности только потому, что женщина кому-то «отдана». Пушкин кончил свою жизнь из-за женщины, не понимая, что такое женщина, а уж он ли не знал её! Татьяна Ларина жестоко отомстила ему.[16]

  Нина Берберова, «Курсив мой» (Автобиография), 1969, 1972
  •  

Во имя Пушкина нельзя ненавидеть, резать и сажать в тюрьму.

  Александр Шмеман, дневники 1973—1983
  •  

Бессчастный наш Пушкин! Сколько ему доставалось при жизни, но сколько и после жизни. За пятнадцать десятилетий сколько поименованных и безымянных пошляков упражнялись на нём, как на самой заметной мишени. Надо ли было засушенным рационалистам и первым нигилистам кого-то «свергать» — начинали, конечно, с Пушкина. Тянуло ли сочинять плоские анекдоты для городской черни — о ком же, как не о Пушкине? Зудело ли оголтелым ранне-советским оптимистам кого-то «сбрасывать с корабля современности» — разумеется, первого Пушкина.

  Александр Солженицын, «…Колеблет твой треножник», 1984
  •  

Пушкин — наше величайшее национальное достояние, он всегда с нами, он высший критерий для наших душ, нашей нравственности. <…> Тайна безмерного обаяния Пушкина в том, что он в каждое мгновение жизни, в каждой ее песчинке видел, ощущал, переживал огромный, вечный, вселенский смысл. И потому он не просто любил жизнь во всех ее проявлениях, жизнь была для него величайшим таинством, величайшим действом. И потому он был велик во всем: и в своих надеждах, и в своих заблуждениях, и в своих победах, и в своей любви к людям, к природе, в любви к Родине, к ее истории, её будущему.

  Дмитрий Лихачёв, «Пушкин дорог нам всем», 1988
  •  

В эти полтора столетия соперничали и сменяли друг друга два взгляда на Пушкина и два стиля суждений о нем — то, что названо пушкинским мифом, и научное пушкиноведение.

  — С. Г. Бочаров, «Заклинатель и властелин многообразных стихий», 1999

Комментарии

  1. Стихотворение Пушкина «Mon Portrait» написано в оригинале по-французски, здесь приводится подстрочный (прозаический) перевод.

Источники

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 Мысли, афоризмы и шутки знаменитых мужчин (изд. 4-е, дополненное) / составитель Душенко К. В. — М.: Эксмо, 2004.
  2. Коллектив авторов СПбГУ под ред. Н.Ю. Семёнова, под рец. акад. Фурсенко. «Управленческая элита Российской Империи (1802-1917)». — С-Пб.: Лики России, 2008. — 696 с.
  3. Пушкин А. С. О втором томе «Истории русского народа» Н. А. Полевого // Собрание сочинений. В 10-ти томах. — М.: Художественная литература, 1976. — Т. 6. Критика и публицистика. Примечания Ю. Г. Оксмана. — С. 284. — 500000 экз.
  4. Пушкин А. С. О ничтожестве литературы русской // Собрание сочинений. В 10-ти томах. — М.: Художественная литература, 1976. — Т. 6. Критика и публицистика. Примечания Ю. Г. Оксмана. — С. 361. — 500000 экз.
  5. Пушкин А. С. Собрание сочинений. В 10-ти томах. — М.: Художественная литература, 1978. — Т. 10. Письма 1831—1837. Примечания И. Семенко. — С. 285—288. — 500000 экз.
  6. Ашукин Н. С., Ашукина М. Г. Крылатые слова. — 3-е изд. — М.: Худлит, 1966. — С. 627—628.
  7. Цит. по: П. К. Губер. Дон-Жуанский список Пушкина. — Петербург, 1923.
  8. Статья в критическом отделе журнала «Москвитянин». — 1841.
  9. Русская критика XVIII-XIX веков. Хрестоматия / сост. В. И. Кулешов. — М.: Просвещение, 1978.
  10. Аполлон Григорьев. Литературная критика. — М.: Художественная литература, 1967. С. 166.
  11. Д. И. Писарев. Пушкин и Белинский. Глава вторая. Лирика Пушкина.
  12. Русские писатели о Пушкине // Энциклопедия для детей. Русская литература. Т. 1. / глав. ред. М. Аксёнова — М: Аванта+, 1998. — С. 450.
  13. Впервые в: «Новое Время», 1914, 9 октября.
  14. Владислав Ходасевич. О пушкинизме // Возрождение. — Париж, 27 декабря 1932. — № 2767.
  15. М.И. Цветаева. Проза поэта. — М.: Вагриус, 2001 г.
  16. Берберова Н. Курсив мой. Автобиография. М., 1996, с. 247.