Нырок: различия между версиями

Материал из Викицитатника
[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
чик - и готово
и дальше тоже - чик
Строка 17: Строка 17:
{{Q|Мы скоро перебирались с [[дед]]ом по верхней тетиве сети, мелькнула пара, будто широкие [[лист]]ья, прилипших карасей, затем вразброс явилось еще несколько штук, измученных, правда, истасканных, забитых. Наперебой твердили мы друг дружке, что если уж возле берега напутался [[карась]], то дальше и подумать страшно, сколь его… Старый и малый хитрили, обманывали себя, руками, сердцем чуя, да и [[глаза]]ми уже видя: надежды рухнули, вляпались мы с дедом, попали в проруху, но так не хотелось с этим соглашаться. А уж пошла сеть свитой, перепутанной, из глубин черной головешкой возник [[покойник|успокоенный]] нырок. Долго сопротивлялся, горемыка, собрал на себя почти всю сеть, запутался так, что нечего было и браться вынимать его из сети, резать полотно мережи ― один-разъединственный способ достать утку эту разнесчастную, почти что никому, кроме себя, не нужную. Если бы в мережку угодил один нырок ― делов-то: часок посидеть с деревянной иглою в избушке ― и дыры как не бывало! Но к середине озера ничего разобрать уже нельзя: где кибасья, где наплавки, где ячеи, где тетивы, где сеть вообще длиной сажен двадцать? Комок из [[водоросли|водорослей]], листьев, голых стеблей [[кувшинка|кувшинок]] и [[лилия|лилий]], из ниток, веревок, в которые запеленаты тушки уток, ― все увязано в крепкие узлы, и для насмешки, для полного уж изгальства, в путанице мережи и в тине реденько шевелились, пошептывали чего-то квашеными ртами караси.<ref>''[[Виктор Петрович Астафьев|В. П. Астафьев]]''. Собрание сочинений в пятнадцати томах. Том 5. — Красноярск, Офсет, 1997 г. г.</ref>|Автор=[[Виктор Петрович Астафьев|Виктор Астафьев]], «Последний поклон», 1991}}
{{Q|Мы скоро перебирались с [[дед]]ом по верхней тетиве сети, мелькнула пара, будто широкие [[лист]]ья, прилипших карасей, затем вразброс явилось еще несколько штук, измученных, правда, истасканных, забитых. Наперебой твердили мы друг дружке, что если уж возле берега напутался [[карась]], то дальше и подумать страшно, сколь его… Старый и малый хитрили, обманывали себя, руками, сердцем чуя, да и [[глаза]]ми уже видя: надежды рухнули, вляпались мы с дедом, попали в проруху, но так не хотелось с этим соглашаться. А уж пошла сеть свитой, перепутанной, из глубин черной головешкой возник [[покойник|успокоенный]] нырок. Долго сопротивлялся, горемыка, собрал на себя почти всю сеть, запутался так, что нечего было и браться вынимать его из сети, резать полотно мережи ― один-разъединственный способ достать утку эту разнесчастную, почти что никому, кроме себя, не нужную. Если бы в мережку угодил один нырок ― делов-то: часок посидеть с деревянной иглою в избушке ― и дыры как не бывало! Но к середине озера ничего разобрать уже нельзя: где кибасья, где наплавки, где ячеи, где тетивы, где сеть вообще длиной сажен двадцать? Комок из [[водоросли|водорослей]], листьев, голых стеблей [[кувшинка|кувшинок]] и [[лилия|лилий]], из ниток, веревок, в которые запеленаты тушки уток, ― все увязано в крепкие узлы, и для насмешки, для полного уж изгальства, в путанице мережи и в тине реденько шевелились, пошептывали чего-то квашеными ртами караси.<ref>''[[Виктор Петрович Астафьев|В. П. Астафьев]]''. Собрание сочинений в пятнадцати томах. Том 5. — Красноярск, Офсет, 1997 г. г.</ref>|Автор=[[Виктор Петрович Астафьев|Виктор Астафьев]], «Последний поклон», 1991}}


{{Q|Чик шагал по воде и смотрел на дно. Вдруг из-за зеленых водорослей, как из-за крепостной стены, пыхнули мальки и разлетелись, как стрелы. Чик поплыл. Метров через десять Чик увидел, как впереди него из воды появился нырок. Головка нырка на длинной шее торчала из воды, как вопросительный знак. Чик поплыл на него. Чик, с одной стороны, знал, что нырок унырнет от него, но, с другой стороны, он никак не мог понять: нырок замечает его или сам по своим надобностям ныряет? До того у него был самостоятельный вид. Когда Чик приблизился метров на пять, нырок преспокойно клюнул воду и исчез в глубине. Минут через пять нырок вынырнул метрах в десяти впереди Чика. Чик снова поплыл на него. Но нырок, медленно поводя головой, как будто бы присматривался к небу: нет ли поблизости морского [[ястреб]]а, а Чик его совершенно не [[интерес]]овал.<ref>''[[Фазиль Абдулович Искандер|Фазиль Искандер]]''. «Чик и белая курица». — М.: «Знамя», №1, 2000 г.</ref>|Автор=[[Фазиль Абдулович Искандер|Фазиль Искандер]], «Чик и белая курица», 2000}}
{{Q|Чик шагал по воде и смотрел на дно. Вдруг из-за зеленых водорослей, как из-за крепостной стены, пыхнули мальки и разлетелись, как стрелы. Чик поплыл. Метров через десять Чик увидел, как впереди него из воды появился нырок. Головка нырка на длинной шее торчала из воды, как [[вопросительный знак]]. Чик поплыл на него. Чик, с одной стороны, знал, что нырок унырнет от него, но, с другой стороны, он никак не мог понять: нырок замечает его или сам по своим надобностям ныряет? До того у него был самостоятельный вид. Когда Чик приблизился метров на пять, нырок преспокойно клюнул воду и исчез в глубине. Минут через пять нырок вынырнул метрах в десяти впереди Чика. Чик снова поплыл на него. Но нырок, медленно поводя головой, как будто бы присматривался к небу: нет ли поблизости морского [[ястреб]]а, а Чик его совершенно не [[интерес]]овал. Чик поплыл на него. Метрах в пяти от Чика нырок снова клюнул [[море]] и исчез под водой как бы по собственным рыболовным надобностям. Чик подплыл к тому месту, где он нырнул, и стал ждать. Нырок долго не появлялся. Очень долго. Уж не дышит ли он еще и [[жабры|жабрами]], подумал Чик. А может, его схватила черная морская акула ― [[катран]]? Маленькая такая [[акула]], не опасная для людей. Только Чик об этом подумал, как нырок появился над водой впереди Чика. Он поворачивал голову во все стороны. Только не в сторону Чика: мол, этот не представляет из себя [[опасность|опасности]]. Чик самым плавным брассом, почти не высовывая голову из воды, поплыл на него. На этот раз до нырка оставалось метра два, и Чик хотел могучим броском накрыть его. Но нырок опять, ничуть не обеспокоенный Чиком, клюнул море и исчез. Так повторялось еще несколько раз, и нырок каждый раз ― клюк! ― клюнет море и исчезнет в глубине, как бы совершенно не замечая Чика. Или в самом деле не замечал? <ref>''[[Фазиль Абдулович Искандер|Фазиль Искандер]]''. «Чик и белая курица». — М.: «Знамя», №1, 2000 г.</ref>|Автор=[[Фазиль Абдулович Искандер|Фазиль Искандер]], «Чик и белая курица», 2000}}


== Нырок в поэзии ==
== Нырок в поэзии ==

Версия от 16:08, 17 июля 2019

Селезень красноносого нырка (Англия)

Ныро́к, нырки́ (лат. Netta) — общее название для рода небольших водоплавающих птиц из семейства утиных. Нырки имеют средний размер (меньше кряквы), большую голову и короткую шею. На берег выходят редко, большую часть времени проводят на открытых плёсах. Плавая, держат хвост опущенным, посадка на воде низкая. Кормясь, то и дело ныряют, за что и получили своё название.

Род нырок включает в себя три вида. В более общем смысле выделяют также нырковых уток, включая в их число все виды, добывающие себе пищу, ныряя в воду. Например, к числу нырковых уток относится мраморный чирок и все чернети. Писатели-беллетристы в своих текстах об охоте или природе чаще всего не уточняют, какого именно нырка имели в виду.

Нырок в прозе

  •  

Евсей Стахеевич повел глазами по красному углу, по хазовому концу гостиной, где малиновские покровительницы сияли и блистали шёлком, бронзой, золотом, тяжеловесами и даже алмазами, и еще подумал про себя: «А женский пол наших обществ, цвет и душу собраний, надобно сравнивать только с птицами: женщины так же нарядны, так же казисты, так же нежны, легкоперы, вертлявы и голосисты. Например, вообразим, что это все уточки, и посмотрим, к какому виду этого богатого рода принадлежит каждая: председательша наша ― это кряковая утица, крикуша, дородная, хлебная утка; прокурорша ― это широконоска, цареградская, или так называемая саксонка; вот толстоголовая белоглазая чернеть, а вот чернеть красноголовая; вон докучливая лысуха, которая не стоит и заряда; вон крохаль хохлатый, вон и гоголь, рыженький зобок; вон остроносый нырок, или запросто поганка...[1]

  Владимир Даль, «Бедовик», 1839
  •  

Нырок. Небольшая, но крепкая, складная и мясистая утка. Кличка ей дана, как говорится, по шерсти, хотя, правду сказать, гагара не уступает нырку, а гоголь превосходит его в искусстве или способности нырять. Нырки пером пестры, а говоря точнее, их можно назвать пегими; цвет пежин однообразный и траурный ― черный с белым; селезень пестрее и красивее утки. Полёт их очень быстр, и от частого маханья крыльями происходит особенный звук, похожий не на чистый свист, а на какое-то дрожанье свиста, которое нельзя передать словами; подобный звук слышен отчасти в полете стрепета. Охотникам он хорошо знаком. Нырок не вдруг поднимается с воды, завидя человека: он сейчас начинает так проворно нырять, что на широкой воде в одну минуту очутится в безопасном расстоянии от выстрела. Если же это случится не на широкой реке и нырку придется нырять вниз по течению, то он производит с таким проворством свое подводное плаванье, что стрелок, если захочет догнать его, должен бежать, как говорится, во все лопатки. Наконец, когда охотник внезапно явится слишком близко к вынырнувшему нырку, забежав вперед за излучину или колено реки, ― нырок поднимается; сначала отделяется от воды довольно трудно, летит, шлепая крыльями по водяной поверхности, но скоро разлетится, полетит очень быстро и поднимется высоко.
Нырки прилетают весной ранее всех уток. В исходе марта иногда стоит в Оренбургской губернии глубокая зима: ни малейших признаков наступающей весны, кроме ослепительного блеска, которым стекленеется поверхность снегов!.. И вдруг охотник слышит, что в вышине, под облаками, раздаются какие-то особенные звуки; он легко узнает их: это дребезжащий свист или шум от резкого полета огромных стай нырков. Поглядев пристально, зоркими глазами можно увидеть их, быстро и высоко летящих подобно облаку или серой тучке, гонимой сильным ветром. Трудно пересказать, какое сладкое впечатление производят на сердце охотника эти неясные звуки, этот неопределенный шум, означающий начало прилета птицы, обещающий скорое наступление весны после долгой нестерпимо надоевшей зимы, которая доводила до отчаяния охотника своею бесконечностью… Вот пример, как иногда бывает длинна зима в Оренбургской губернии: в 1807 году 1 апреля перед солнечным восходом было двадцать градусов мороза по Реомюру! Это так красноречиво, что ничего прибавлять не нужно и, несмотря на первое апреля, ― совершенно верно, ибо с точностью записано мною в моих охотничьих записках. Не знаю, как другие охотники, но я всегда встречал с восхищением прилет нырков и, в благодарность за раннее появление и радостное чувство, тогда испытанное мною, постоянно сохранял к ним некоторое уважение и стрелял их, когда попадались… Хороша благодарность и уважение, скажут не охотники, но у нас своя логика: чем более уважается птица, тем более стараются добыть ее. Сначала большие стаи нырков пролетают, не опускаясь, да и некуда им опускаться; вслед за ними появляются нырки парами везде, где река или материк в пруде очистились от льда, а на больших реках ― по полыньям; потом до лета нырки продолжают держаться по рекам и прудам, парами и в одиночку. В продолжение лета нырков встречаешь мало, и то селезней, а осенью они опять собираются к отлету большими стаями. Никогда не нахаживал я их гнезд, но выводки мне попадались. Кажется, можно сказать утвердительно, что нырки не вьют гнезд на твердой земле, как все предыдущие, описанные мною утиные породы, а, подобно другим рыболовным уткам, ухитряются класть свои гнезда в камышах или высокой густой осоке, на воде или над водою. Я нашел два такие гнезда, и они будут описаны в своем месте. С нырка начинаются утиные породы, которые почти лишены способности ходить по земле: лапы их так устроены, что ими ловко только плавать, то есть гресть, как веслами; они посажены очень близко к хвосту и торчат в заду. У нырка эта особенность еще не так резко выдается, и он составляет как будто переходную породу. Нос у него обыкновенного устройства, черноватый, не узенький и не бледно-рогового цвета, как у всех остальных пород рыбалок, кроме черни. Все водоплавающие птицы снабжены от заботливой природы густым и длинным пухом, не пропускающим ни капли воды до их тела, но утки-рыбалки, начиная с нырка до гоголя включительно (особенно последний), предназначенные всю жизнь проводить на воде, снабжены предпочтительно самым густым пухом. Нырок всегда на воде: с утра до вечера ловит мелкую рыбешку, не брезгуя, впрочем, никакими водяными мелкими гадинами и насекомыми. Утки с утятами, которые изумительно проворны, держатся упорно в камыше, и трудно выгнать их на открытую воду. Нырки всегда довольно сыты, а осенью бывают даже очень жирны; мясо их было бы сочно, мягко и вкусно, если б не пахло сильно рыбой. Я встречал людей, которым этот запах был не противен, и они считали нырков за лакомое кушанье. Если с нырка содрать кожу, выскоблить начисто его внутренности, хорошенько выполоскать, помочить часа два в солёной воде и потом зажарить, то рыбного запаху останется очень мало, и у кого хорош аппетит, тот может кушать его с удовольствием. Нырок довольно крепок к ружью и требует настоящей утиной дроби, не мельче 4-го нумера. Есть точно такие же маленькие нырки, не более чирка, и есть еще нырки большие, с красными головами, широким носом пепельного цвета и широкими лапами абрикосового цвета. И тех и других мне видеть близко не удалось.[2]

  Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852
  •  

Один на нос лодки сел с ружьём, курки поднял, чтобы, как только она покажется, сейчас стрелять, пока опять не нырнула. Другой в веслах. А моя обязанность ― как она где вынырнет, сейчас лодку ставить так, чтобы тому с носу удобно стрелять было. Беда, до чего он хитер, подраненный нырок! Вся-то гоглюшка нам и не показывалась: выставит из воды одну голову, наберет полную грудь воздуха ― и назад. Носовой в нее ― бах! бах! ― двустволка у него. Да куда там! Умудрись-ка, попади ей в головенку. Головенка-то и вся меньше спичечного коробка.[3]

  Виталий Бианки, «Лесные были и небылицы», 1958
  •  

А трудное место в рассказе приближалось, а темное озерцо уже посверкивало в проеме сосен, а милиционер Прохоров смотрел так, словно просвечивал Никиту Суворова насквозь, и все было так страшно, что страдальческие глаза тракториста спрашивали: «Зачем все это, для чего?»
Утки в Круглом озере ― невпроворот! ― радовался отдыху Никита Суворов. ― Ну, чирка там видимо-невидимо, нырка помене будет, но тоже есть ― садится, быват, и нырок. Крякуша, само собой, водится, однако черноклювика не видать. Черноклювик, он больше на луговине, на сорах или на болотине… ― Никита Суворов ни на секунду не приостановился.[4]

  Виль Липатов, «И это все о нем», 1984
  •  

Мы скоро перебирались с дедом по верхней тетиве сети, мелькнула пара, будто широкие листья, прилипших карасей, затем вразброс явилось еще несколько штук, измученных, правда, истасканных, забитых. Наперебой твердили мы друг дружке, что если уж возле берега напутался карась, то дальше и подумать страшно, сколь его… Старый и малый хитрили, обманывали себя, руками, сердцем чуя, да и глазами уже видя: надежды рухнули, вляпались мы с дедом, попали в проруху, но так не хотелось с этим соглашаться. А уж пошла сеть свитой, перепутанной, из глубин черной головешкой возник успокоенный нырок. Долго сопротивлялся, горемыка, собрал на себя почти всю сеть, запутался так, что нечего было и браться вынимать его из сети, резать полотно мережи ― один-разъединственный способ достать утку эту разнесчастную, почти что никому, кроме себя, не нужную. Если бы в мережку угодил один нырок ― делов-то: часок посидеть с деревянной иглою в избушке ― и дыры как не бывало! Но к середине озера ничего разобрать уже нельзя: где кибасья, где наплавки, где ячеи, где тетивы, где сеть вообще длиной сажен двадцать? Комок из водорослей, листьев, голых стеблей кувшинок и лилий, из ниток, веревок, в которые запеленаты тушки уток, ― все увязано в крепкие узлы, и для насмешки, для полного уж изгальства, в путанице мережи и в тине реденько шевелились, пошептывали чего-то квашеными ртами караси.[5]

  Виктор Астафьев, «Последний поклон», 1991
  •  

Чик шагал по воде и смотрел на дно. Вдруг из-за зеленых водорослей, как из-за крепостной стены, пыхнули мальки и разлетелись, как стрелы. Чик поплыл. Метров через десять Чик увидел, как впереди него из воды появился нырок. Головка нырка на длинной шее торчала из воды, как вопросительный знак. Чик поплыл на него. Чик, с одной стороны, знал, что нырок унырнет от него, но, с другой стороны, он никак не мог понять: нырок замечает его или сам по своим надобностям ныряет? До того у него был самостоятельный вид. Когда Чик приблизился метров на пять, нырок преспокойно клюнул воду и исчез в глубине. Минут через пять нырок вынырнул метрах в десяти впереди Чика. Чик снова поплыл на него. Но нырок, медленно поводя головой, как будто бы присматривался к небу: нет ли поблизости морского ястреба, а Чик его совершенно не интересовал. Чик поплыл на него. Метрах в пяти от Чика нырок снова клюнул море и исчез под водой как бы по собственным рыболовным надобностям. Чик подплыл к тому месту, где он нырнул, и стал ждать. Нырок долго не появлялся. Очень долго. Уж не дышит ли он еще и жабрами, подумал Чик. А может, его схватила черная морская акула ― катран? Маленькая такая акула, не опасная для людей. Только Чик об этом подумал, как нырок появился над водой впереди Чика. Он поворачивал голову во все стороны. Только не в сторону Чика: мол, этот не представляет из себя опасности. Чик самым плавным брассом, почти не высовывая голову из воды, поплыл на него. На этот раз до нырка оставалось метра два, и Чик хотел могучим броском накрыть его. Но нырок опять, ничуть не обеспокоенный Чиком, клюнул море и исчез. Так повторялось еще несколько раз, и нырок каждый раз ― клюк! ― клюнет море и исчезнет в глубине, как бы совершенно не замечая Чика. Или в самом деле не замечал? [6]

  Фазиль Искандер, «Чик и белая курица», 2000

Нырок в поэзии

  •  

«Все друзья мои ― все змеи!
Слушай ― кожей соколиной
Я тряхну над головою!
Манг, нырок, тебя убью я,
Прострелю стрелою сердце!
Брат мой! Встань, исполнись силы,
Исцелись, о Гайавата!»[7]

  Иван Бунин, «Песня о Гайавате» (XV. Плач Гайаваты), 1903

Источники

  1. В.И.Даль (Казак Луганский), Повести. Рассказы. Очерки. Сказки. — М.-Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1961 г.
  2. Аксаков С.Т. «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии». Москва, «Правда», 1987 г.
  3. Бианки В.В. Лесные были и небылицы (1923-1958). Ленинград, «Лениздат», 1969 г.
  4. Виль Липатов. Собрание сочинений: в 4-х томах. Том 3. — М.: Молодая гвардия, 1984 г.
  5. В. П. Астафьев. Собрание сочинений в пятнадцати томах. Том 5. — Красноярск, Офсет, 1997 г. г.
  6. Фазиль Искандер. «Чик и белая курица». — М.: «Знамя», №1, 2000 г.
  7. И. Бунин. Стихотворения. Библиотека поэта. — Л.: Советский писатель, 1956 г.

См. также