Александр Трифонович Твардовский: различия между версиями

Материал из Викицитатника
[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
статью в порядок приводить надо, и рефы опять посыпались, небрежно поставленные
Строка 284: Строка 284:
== Примечания ==
== Примечания ==
{{примечания}}
{{примечания}}

== См. также ==
* «[[Василий Тёркин]]»
* «[[Я убит подо Ржевом]]»
* «[[По праву памяти]]»


{{DEFAULTSORT:Твардовский, Александр Трифонович}}
{{DEFAULTSORT:Твардовский, Александр Трифонович}}

Версия от 17:51, 15 декабря 2019

Файл:Aleksandr Trifonovich Tvardovsky (1).jpg
Портрет А.И. Твардовского на почтовой марке СССР, 1980 год

Алекса́ндр Три́фонович Твардо́вский (1910—1971) — русский советский поэт и писатель. Главный редактор журнала «Новый мир» (1950—1954; 1958—1970).

Цитаты

  •  

Мы его породили, а он нас убил.[1][2]:с.88о «Новом мире» и Солженицыне

  — 1969

Стихотворения

  •  

В тот день, когда окончилась война
И все стволы палили в счёт салюта,
В тот час на торжестве была одна
Особая для наших душ минута.

В конце пути, в далёкой стороне,
Под гром пальбы прощались мы впервые
Со всеми, что погибли на войне,
Как с мёртвыми прощаются живые.

  — «В тот день, когда окончилась война…», 1948
  •  

Но праздник свят и величав.
В огне полки сменяя,
Огонь врага огнём поправ,
Идёт страна родная.

Её святой, великий труд,
Её немые муки
Прославят и превознесут
Благоговейно внуки.

И скажут, честь воздав сполна,
Дивясь ушедшей были:
Какие были времена!
Какие люди были!

  — «Огонь», 1943
  •  

Не спеши, невеста,
Замуж за бойца:
Нынче неизвестна
Доля молодца.

То ли он героем
В дом придёт родной,
То ли не напишет
Строчки ни одной.

Да и где ты будешь
Ждать его тот срок,
Если немец дома
Грянет на порог?

Не спеши, невеста,
Замуж за бойца.
Это всё начало,
Погоди конца.

  — «Песенка», 1942
  •  

Я убит подо Ржевом,
Тот — ещё под Москвой…
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!

В городах миллионных,
В сёлах, дома — в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу…

Я вам жить завещаю -
Что я больше могу?

  — «Я убит подо Ржевом…», 1945-1946
  •  

Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но всё же, всё же, всё же…

  •  

Так торопливо всё он воспевает,
Что муха вслед за ним не поспевает.[3]

  — «Поспешишь — после шиш»
  •  

Покладисто Эхо —
И снова
Согласно и с тем, и с другим…
Как жаль, что последнее слово
Всегда остаётся за ним![3]

  — «Эхо»
  •  

Что ж, мы ― трава? Что ж, и они ― трава?
Нет, не избыть нам связи обоюдной.
Не мёртвых власть, а власть того родства,
Что даже смерти стало неподсудно.[4]

  — «В тот день, когда окончилась война», 1948
  •  

Мы знаем грядущему цену
И знаем, что юность права,
Не как молодая трава,
Что старой приходит на смену,
Чтоб так же отжить до зимы.[4]

  — «О Юности», 1951

Страна Муравия (1936)

  •  

Ведёт дорога длинная
Туда, где быть должна
Муравия, старинная
Муравская страна.

И в стороне далёкой той,
Знал точно Моргунок,
Стоит на горочке крутой,
Как кустик, хуторок.

Земля в длину и в ширину
Кругом своя.
Посеешь бубочку одну,
И та — твоя.

И никого не спрашивай,
Себя лишь уважай.
Косить пошёл — покашивай,
Поехал — поезжай.

И всё твоё перед тобой,
Ходи себе, поплёвывай.
Колодец твой, и ельник твой,
И шишки все еловые.

Весь год — и летом и зимой —
Ныряют утки в озере.
И никакой, ни боже мой,
Коммунии, колхозии!..

И всем крестьянским правилам
Муравия верна.
Муравия, Муравия!
Хо-рошая страна!..

  •  

На своём коне с дугой
Ехать подходяще:
Всякий видит, кто такой,
Житель настоящий.

На своём коне с дугой
Ехать знаменито.
Остановят:
— Кто такой?
— Моргунов Никита.

В чужедальней стороне
Едешь, смотришь смело:
Раз ты едешь на коне,
Значит, едешь делом.


  •  

— Кабы больше было воли.
Хочешь — здесь ты, хочешь — там…
— Кабы жалованье, что ли,
Положили мужикам.

— Кабы нам душа одна бы…
— Кабы жить нам не вразлад…
— Кабы если бы не бабы,
Бабы слушать не хотят!..

Василий Тёркин (1941—1945)

Основная статья: Василий Тёркин

Дом у дороги (1946)

  •  

Вам не случалось быть при том,
Когда в ваш дом родной
Входил, гремя своим ружьём,
Солдат земли иной?

Не бил, не мучил и не жёг, -
Далёко до беды.
Вступил он только на порог
И попросил воды.

И, наклонившись над ковшом,
С дороги весь в пыли,
Попил, утёрся и ушёл
Солдат чужой земли.

Не бил, не мучил и не жёг, -
Всему свой срок и ряд.
Но он входил, уже он мог
Войти, чужой солдат.

Чужой солдат вошёл в ваш дом,
Где свой не мог войти.
Вам не случилось быть при том?
И бог не приведи!

Но если было суждено
Всё это, всё в зачет,
Не доведись хоть то одно,
Чему ещё черед.

Не доведись вам за войну,
Жена, сестра иль мать,
Своих
Живых
Солдат в плену
Воочью увидать.


  •  

А мать родную не учить,
Как на куски кусок делить,
Какой кусок ни скудный,
Какой делёж ни трудный.


  •  

А где боец за столько лет
Себе жилья не строил!
Не только там, где лесу нет,
А нет земли порою.

Где нет земли, один песок,
А то, как камень, грунт жесток,
А то — болото. Мука!
А на земле — не штука.

За далью — даль (1953—1960)

  •  

Та память вынесенных мук
Жива, притихшая, в народе,
Как рана, что нет – нет – и вдруг
Заговорит к дурной погоде.

Но, люди, счастье наше в том,
Что счастья мы хотим упорно,
Что на века мы строим дом,
Свой мир живой и рукотворный.


  •  

Пусть трезвый опыт не перечит,
Что нам дорога – лучший быт.
Она трясет и бьет,
А – лечит.
И старит нас,
А – молодит.


  •  

Мы все – почти что поголовно -
Оттуда люди, от земли,
И дальше деда родословной
Не знаем: предки не вели,
Не беспокоились о древе,
Рождались, жили в свой черед,
Хоть род и мой – он так же древен,
Как, скажем, твой, читатель, род…


  •  

Глядишь, роман, и все в порядке:
Показан метод новой кладки,
Отсталый зам, растущий пред
И в коммунизм идущий дед;
Она и он — передовые,
Мотор, запущенный впервые,
Парторг, буран, прорыв, аврал,
Министр в цехах и общий бал…

И все похоже, все подобно
Тому, что есть иль может быть,
А в целом — вот как несъедобно,
Что в голос хочется завыть.

Дневники, письма, мемуары

  •  

Тема [репрессий] страшная, бросить нельзя — всё равно, что жить в комнате, где под полом труп члена семьи зарыт, а мы решили не говорить об этом и жить хорошо, и больше не убивать членов семьи.[5][2]:с.74

  — рабочая тетрадь, 1955
  •  

Мы не просто не верим в бога, но мы «предались сатане» — в угоду ему оскорбляем религиозные чувства людей, не довольствуясь всемирным процессом отхода от религии в связи с приобщением к культуре, а хотим немедленно поломать и низвергнуть старых богов и заменить их своими <…>. Мы насильственно, как только это делает вера завоевателей в отношении веры завоёванных, лишили жизнь людей нашей страны благообразия и поэзии неизменных и вечных её рубежей — рождения, венчания, похорон и т.п.[6]под влиянием книги Н. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма»[2]:с.96

  — рабочая тетрадь, 27 февраля 1966
  •  

Что делать мне с тобой, моя присяга,
Где взять слова, чтоб рассказать о том,
Как в сорок пятом нас встречала Прага
И как встречала в шестьдесят восьмом?..[3]

О Твардовском

  •  

Я считаю Твардовского единственным сейчас из официально признанных безусловным и сильным поэтом.

  Варлам Шаламов, письмо А. 3. Добровольскому, 30 марта 1956
  •  

Твардовский пытается зачеркнуть двадцатый век русской поэзии, и от того-то поэтический отдел «Нового мира» так беден и бледен.

  — Варлам Шаламов, <Твардовский. «Новый мир»>, 1960-е
  •  

Два человека сошлись в ненависти к ХрущёвуЭренбург и Твардовский, два сталинских любимца <…>.
Хрущёв сломал Твардовского и заставил служить антисталинизму. Твардовский этого никогда не простил и весь «Новый мир» после 18 октября 1964: только антихрущёвской политики, внимания, наблюдения. — резкая оценка Твардовского обусловлена отказом в публикации произведений Шаламова в «Новом мире» и неосведомлённостью о сложностях борьбы, которую Твардовский вёл с властью, будучи редактором[2]:с.71-76

  — Варлам Шаламов, записные книжки, 1966
  •  

Он был — богатырь, из тех немногих, кто перенёс русское национальное сознание через коммунистическую пустыню.[7]

  Александр Солженицын, «Богатырь»
  •  

Но главная эволюция ждала А. Т. впереди. Окружающие его интеллигенты между водкой и очередным партсобранием втолковали ему наконец (после 50 лет это не дается легко), что судьба мужицкая ― часть общей судьбы, и главное сейчас не там, в деревне, а здесь, в мире духовного прояснения и общественного самосознания. Этот личный для А. Т. процесс прозрения совпал с хрущевским дуро-ренессансом. Твардовский, мужицкий поэт, оказался близок, понятен Хрущеву. Твардовский воспользовался этим, сугубо личным благоволением власти, чтобы создать отличный журнал, восстановить критику, дать дорогу честной прозе. И, как апофеоз его деятельности, на страницах «Нового мира» возник Солженицын ― дитя глупой случайности для одних и дитя первой необходимости для всего честного в России. Для Европы Твардовский ― это тот, кто опубликовал Солженицына. Но мы знаем долгий и горький, сугубо русский путь Александра Трифоновича к высшей правде и преклоняем головы перед человеком, который не прельстился погремушками официального признания, перед человеком, который, увидевши луч света, смело пошел вперед навстречу солнцу правды. Его смерть тоже результат этого пути. Рак легкого вспыхнул сразу вслед за разгоном редколлегии «Нового мира». Сам я видел его только дважды в редакции «Нового мира», куда ходил вести переговоры о «Тысяче дней академика Вавилова», и в магазине на Аэропортовской, возле писательских домов. В магазине А. Т. покупал водку. И если первый разговор почти не оставил у меня воспоминаний, то встреча в магазине отпечаталась очень ясно. Запомнились совершенно пустые глаза хронического алкоголика, глаза белые, мертвые и в то же время алчущие.[8]

  Марк Поповский, «Семидесятые. Записки максималиста», 1971

Примечания

  1. Кондратович А. Новомирский дневник. — М., 1990. — С.450.
  2. 1 2 3 4 Есипов В. В. Варлам Шаламов и его современники. — Вологда: «Книжное наследие», 2007 г.
  3. 1 2 3 Эпиграмма. Антология Сатиры и Юмора России ХХ века. Т. 41. — М.: Эксмо, 2005. — С. 279. — Тираж: 8000 экз.
  4. 1 2 А.Т.Твардовский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта (большая серия). — Л.: Советский писатель, 1986 г.
  5. Твардовский А. Из рабочих тетрадей // Знамя. — 1989 г. — № 7.
  6. Александр Твардовский. Рабочие тетради 60-х годов. Публикация В. А. и О. А. Твардовских // Знамя. — 2002. — №4. — С.151.
  7. Новый мир. — 2000. — №6.
  8. Марк Поповский. «Семидесятые. Записки максималиста». — Нью-Йорк: «Новый Журнал» №228, 2002 г.

См. также