Брюки: различия между версиями

Материал из Викицитатника
[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
с чего бы это?
нахал
Строка 44: Строка 44:
{{Q|Он так обрадовался, что у него в самых неожиданных местах объявились [[пульс]]ы. Все это вибрировало, раскачивалось и трещало под напором неслыханного счастья. Стал виден [[поезд]], приближающийся к [[Сен-Готард]]у. На открытой площадке последнего [[вагон]]а стоял Ипполит Матвеевич Воробьянинов в белых брюках и курил [[сигара|сигару]]. [[Эдельвейс]]ы тихо падали на его голову, снова украшенную блестящей [[алюминий|алюминиевой]] сединой. Ипполит Матвеевич катил в [[Эдем]].
{{Q|Он так обрадовался, что у него в самых неожиданных местах объявились [[пульс]]ы. Все это вибрировало, раскачивалось и трещало под напором неслыханного счастья. Стал виден [[поезд]], приближающийся к [[Сен-Готард]]у. На открытой площадке последнего [[вагон]]а стоял Ипполит Матвеевич Воробьянинов в белых брюках и курил [[сигара|сигару]]. [[Эдельвейс]]ы тихо падали на его голову, снова украшенную блестящей [[алюминий|алюминиевой]] сединой. Ипполит Матвеевич катил в [[Эдем]].
― А почему же двести тридцать, а не двести? ― услышал Ипполит Матвеевич. Это говорил Остап, вертя в руках квитанцию.<ref>[[Ильф и Петров|''Илья Ильф, Евгений Петров'']]. «Двенадцать стульев». — М.: Вагриус, 1997 г.</ref>|Автор=[[Ильф и Петров|Илья Ильф, Евгений Петров]], «[[Двенадцать стульев]]» (глава XXI), 1927}}
― А почему же двести тридцать, а не двести? ― услышал Ипполит Матвеевич. Это говорил Остап, вертя в руках квитанцию.<ref>[[Ильф и Петров|''Илья Ильф, Евгений Петров'']]. «Двенадцать стульев». — М.: Вагриус, 1997 г.</ref>|Автор=[[Ильф и Петров|Илья Ильф, Евгений Петров]], «[[Двенадцать стульев]]» (глава XXI), 1927}}

{{Q|Но вот [[нахал]]у нужно приобрести костюм. Как же нахал поступает?
Он идет в большой государственный магазин и, покрикивая на [[приказчик]]ов, начинает рыться в грудах панталон и пиджаков.
— Черт бы вас разодрал сверху донизу! — говорит нахал смущенному приказчику. — Да разве ж это качество продукции? Это [[извозчик|извозчичья]] кляча, а не пиджак. А это что? Я вас спрашиваю, что это та-ко-е?
— Брюки-с, — лепечет приказчик.
— Что? Как вы говорите? Я не расслышал.
— Брю…
— Ах, брюки! Так вас понимать? Ага! Так вы осмеливаетесь утверждать, что вот эти отбросы улицы, эти разрозненные кусочки [[навоз]]а, эти инфузории, эта эманация хлопчатой бумаги — и есть брюки? Оч-ч-чень хорошо!
— Молчать! — кричит нахал подошедшему да шум заведующему. — Вы у меня попрыгаете! Я вас… Сколько стоит этот загрязненный, бывший в употреблении [[мешок]], который вы называете костюмом? Что? Семьдесят пять? Без торгу? Что-о-о? Ну, ладно. Заверните. Деньги запишите за мной.<ref>''[[Ильф и Петров|Ильф И., Петров Е.]]'', Собрание сочинений: В пяти томах. Т. 5, стр.310. — М: ГИХЛ, 1961 г.</ref>|Автор=[[Евгений Петрович Петров|Евгений Петров]], «[[s:Нахал (Е. Петров)|Нахал]]», 1927}}


{{Q|― А [[море]]? ― спросил Сережа. ― Какое оно?
{{Q|― А [[море]]? ― спросил Сережа. ― Какое оно?

Версия от 17:47, 26 марта 2020

Штаны моряка

Брю́ки (нидерл. broek), штаны́ (заимствовано из тюркских языков: ыштан, išton), или портки́ (русск. пърты) — обиходный предмет верхней одежды, покрывающий часть туловища ниже пояса и обе ноги по отдельности с помощью двух штанин. В классическом варианте брюки внизу доходят до щиколоток или верхней части стопы. Традиционно носятся на талии, хотя многие современные модели имеют заниженную посадку и лопускаюся на бёдра. Для фиксации брюк на туловище могут быть использованы брючный ремень или подтяжки. Часто имеется ширинка, или гульфик — прорезь-клапан, которая застёгивается с помощью пуговиц, кнопок или молнии.

Слово «штаны» появилось в русском языке гораздо раньше, чем слово «брюки». В тюркских языках это слово означает кальсоны или подштанники. Слово «брюки» (от нидерл. broek) в России появилось в XVIII веке, в связи с петровскими реформами, и первоначально означало «штаны моряка». Изначально каждая штанина моряка была отдельным предметом, поэтому во многих языках название этого вида одежды является существительным множественного или двойственного числа. По-настоящему распространённым слово «брюки» стало лишь сто лет спустя. Поскольку брюки фактически являлись показателем социального статуса, то помимо придворных их носили также и представители высшей аристократии.

Брюки в публицистике и мемуарах

  •  

Про это всякий знает, кто попал в Берлин ― Берлин есть город стомостый! ― и на Варшавских брюках (Warschaver Brücke) по подземной дороге пересадка. «Брюки» ― это еще туда-сюда и теперь едва ли кого смутит, разве что Ю. И. Айхенвальда, и никакими «невыразимыми» и «продолжениями» нет нужды заменять. Но бывает, что слово неприличное, а для вещи ходовой.[1]

  Алексей Ремизов, «Кукха. Розановы письма», 1923
  •  

Если кактусы отвлекли вас от резьбы из дерева – да будут прокляты и сгниют! Дрянь кактусы. Иван Соловей-Ракицкий развёл их в саду кучу, всех сортов, шипы и колючки вонзаются в брюки мои…[2]:259

  — из письма Леониду Леонову, Сорренто. 21 октября 1928 г.
  •  

Ведь рядовой любитель ниоткуда достать какой-либо сорт не может, а вот в Киеве проживает некий Томаш-Унус (фамилия такая!), у него 250 видов, а живёт он рядом с прачечной, и сырая, гнусная, бельевая вонь сочится к нему в комнату, а вид у него дикий. Сальные, длинные волосы, замасленная куртка, взгляд потусторонний, брюки люстриновые, – он дал мне какой-то лохматок Dissocactus’а (который мне не нужен), долго всовывал его мне в ладонь и всё шептал: «Вы попробуйте только эти, только испытайте… редчайшее существо, поливая-поливая!..» Совсем спятил...[2]:258

  — из письма Леонида ЛеоноваМаксиму Горькому, Москва. 21 октября 1930 г.
  •  

Огнев: — Ну вот. Брюки повесим, завтра придёт девушка, погладит их, помялись.
Светлов, уже засыпая: — Старик, лучше сделаем так — пусть погладит меня, а брюки повисят сами…[3]

  Михаил Светлов, В гостинице, Литва, 1957

Брюки в художественной прозе

  •  

Теперешний портной, с которым я веду разговор, тоже побожился, что я хожу, одетый в «чистейшую лодзинскую бумагу» и, чтобы облегчить мое положение, принёс торжественную клятву употребить в дело всё самое английское…
— Ладно, — соглашаюсь я. — Снимайте мерку. Только брюки сшейте также, как эти. Я люблю такой фасон.
— Эти брюки с фасоном? Дай Бог вашему прежнему портному, чтобы он на том свете ходил в брюках с таким фасоном! Он ведь такие же короткие как зимний день в Санкт-Петербурге
— Потому, что вы их слишком давеча подтянули… Вот они так должны быть!
— Так? Ну — поздравляю вас… Они такие же длинные, как рука нашего околоточного… С таким фасоном можно каждую минуту запутаться и разбить, извините, нос. <...>
Тот портной, о котором я говорил сначала, принёс работу, просрочив только шесть дней. Когда я оделся в новое платье, то сразу увидел, что воротник поставлен неимоверно низко, что из-под него видна запонка на затылке, что жилет, собираясь в десятки складок, лезет тихо и настойчиво вверх к подбородку, а брюки так коротки, что весь мир сразу узнает цвет моих чулок…
Но портной восторженно хлопал руками, смотрел в кулак и, подмигивая мне, смеялся счастливым смехом:
— Ага! Это вам не Рубанович…
Чёрт знает что, — морщился я. — Брюки коротки, жилет лезет вверх и воротник сползает на самые лопатки…
— Где? — изумился портной. — Вы посмотрите! Одной рукой он поднимал кверху воротник, другой оттягивал жилет, и в это же время наклонял меня так, что края брюк спускались сантиметра на два ниже.
— Видите? Прекрасно![4]

  Аркадий Аверченко, «Рубановичи» (Из сборника «Весёлые устрицы»), 1910
  •  

Когда пароход вышел из александрийской гавани, мы, еще скучающие на новом месте, вдруг заметили молодого господина — рыжеватую веснушчатую личность с тщательно закрученными усиками и остолбенелыми глазами навыкате. Он, выпятив грудь, важно вышагивал по палубе тощими длинными ногами, облаченными в изумительной белизны фланелевые брюки, через каждые десять шагов останавливался, нагибался к этим брюкам и каждый раз осматривал их, прищурив один глаз, с затаенным восторгом и удивлением. Видимо, белизна и свежесть этих брюк доставляли ему много невинной радости.
Мы сразу обратили внимание на этого элегантного молодого господина, и певица после третьего тура белоногого незнакомца заявила нам самым категорическим тоном:
— Есть работа.
— Замётано! — отвечали мы, кивнув головами.
Художник, ни секунды не медля, взял меня под руку и повлек вслед за восторженно настроенным юношей.
— Какие чудесные брюки! — громко сказал я.
— Да, изумительные. Глаз нельзя отвести, — подхватил художник.
Долговязый юноша вздрогнул, как лошадь, получившая поощрительный удар хлыста, и его белые брюки еще быстрее замелькали на фоне бирюзового моря.
— По-моему, нужно иметь большой вкус, чтобы отыскать такие прекрасные брюки.
— У человека хорошего общества, батенька, вкус — всегда прирожденное свойство. Этого одними деньгами не достигнешь.
— По-моему, это граф.
Голубая кровь, сразу видно![5]

  Аркадий Аверченко, «Дама в сером», 1917
  •  

А он очень спешил и мазал наотмашь, как зря, так что кругом дёготь брызгал, чёрный такой, густой. Что ж мне, бросать, что ли, ведёрко было? Смотрю, он мне на брюки капнул раз, а потом капнул сразу много. Всё пропало: брюки серые были.[6]

  Борис Житков, «Джарылгач» из цикла рассказов «Морские истории», 1924
  •  

Он так обрадовался, что у него в самых неожиданных местах объявились пульсы. Все это вибрировало, раскачивалось и трещало под напором неслыханного счастья. Стал виден поезд, приближающийся к Сен-Готарду. На открытой площадке последнего вагона стоял Ипполит Матвеевич Воробьянинов в белых брюках и курил сигару. Эдельвейсы тихо падали на его голову, снова украшенную блестящей алюминиевой сединой. Ипполит Матвеевич катил в Эдем.
― А почему же двести тридцать, а не двести? ― услышал Ипполит Матвеевич. Это говорил Остап, вертя в руках квитанцию.[7]

  Илья Ильф, Евгений Петров, «Двенадцать стульев» (глава XXI), 1927
  •  

Но вот нахалу нужно приобрести костюм. Как же нахал поступает?
Он идет в большой государственный магазин и, покрикивая на приказчиков, начинает рыться в грудах панталон и пиджаков.
— Черт бы вас разодрал сверху донизу! — говорит нахал смущенному приказчику. — Да разве ж это качество продукции? Это извозчичья кляча, а не пиджак. А это что? Я вас спрашиваю, что это та-ко-е?
— Брюки-с, — лепечет приказчик.
— Что? Как вы говорите? Я не расслышал.
— Брю…
— Ах, брюки! Так вас понимать? Ага! Так вы осмеливаетесь утверждать, что вот эти отбросы улицы, эти разрозненные кусочки навоза, эти инфузории, эта эманация хлопчатой бумаги — и есть брюки? Оч-ч-чень хорошо!
— Молчать! — кричит нахал подошедшему да шум заведующему. — Вы у меня попрыгаете! Я вас… Сколько стоит этот загрязненный, бывший в употреблении мешок, который вы называете костюмом? Что? Семьдесят пять? Без торгу? Что-о-о? Ну, ладно. Заверните. Деньги запишите за мной.[8]

  Евгений Петров, «Нахал», 1927
  •  

― А море? ― спросил Сережа. ― Какое оно?
― Море, ― повторил дядя. ― Море? Как тебе сказать. Море есть море. Прекрасней моря нет ничего. Это надо увидеть своими глазами.
― А когда шторм, ― спросил Шурик, ― страшно?
― Шторм ― это прекрасно, ― ответил дядя. ― На море все прекрасно. ― Задумчиво качая головой, он прочитал стих: Не все ли равно, сказал он, где? Еще спокойней лежать в воде. И стал надевать брюки.[9]

  Вера Панова, «Серёжа», 1955

Брюки в стихах

  •  

Адам, не зная скуки и труда,
Как юный зверь резвился в кущах рая.
Он с Евой жил, не ведая стыда,
Блаженно жил, почти не вынимая
Ленивых рук из примитивных брюк…
(А впрочем, если верить старой книге,
Тогда еще не знали хитрых штук:
Под фиговым листом висели фиги![10]

  Довид Кнут. «Адам, не зная скуки и труда...», 1929
  •  

И стоит над ним лохматый
Вивисектор удалой,
Безобразный, волосатый,
Со щипцами и пилой.
Ты, подлец, носящий брюки,
Знай, что мёртвый таракан
Это мученик науки,
А не просто таракан.

  Николай Олейников, «Таракан», 1934
  •  

Во время гулянки под крики и топот
Она родилась.
И с этого времени
С грязью барака слилась.
Росла среди пьянки,
Разврата и скуки.
Раз муж дал ногой
Ей в живот
За то, что не глажены брюки.
Лежала в больнице.
Лечение не помогло.
Скончалась.
В семье удивлялись:
― С чего бы это могло?[11]

  Игорь Холин, «Во время гулянки под крики и топот...», 1980-е

Источники

  1. А. М. Ремизов. «Взвихренная Русь». ― Москва: Изд-во «Захаров», 2002 г.
  2. 1 2 Переписка Л. М. Леонова и А. М. Горького.
  3. Владимир Огнев. «О грустном юморе М. Светлова». «Литературная газета». № 2 — 2011 г.
  4. Аркадий Аверченко. Весёлые устрицы. — 3-е издание. — СПб: М. Г. Корнфельд, 1910 г.
  5. Аркадий Аверченко. Собрание сочинений: В 6 томах. Том 4: Сорные травы. — М.: Терра, Республика, 2000 г.
  6. Житков Б.С. «Джарылгач» (рассказы и повести). – Ленинград: Издательство «Детская литература», 1980 г.
  7. Илья Ильф, Евгений Петров. «Двенадцать стульев». — М.: Вагриус, 1997 г.
  8. Ильф И., Петров Е., Собрание сочинений: В пяти томах. Т. 5, стр.310. — М: ГИХЛ, 1961 г.
  9. Панова В.Ф., Собрание сочинений: В 5 т. Том 3. — Л.: «Художественная литература», 1987 г.
  10. Д. Кнут. Собрание Сочинений в 2 томах. — Иерусалим: Еврейский университет, 1997—1998 г.
  11. И.С.Холин. Избранное. — М.: Новое литературное обозрение, 1999 г.

См. также