Соляной столп: различия между версиями

Материал из Викицитатника
[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
Живаго
отрицание столба
Строка 23: Строка 23:


{{Q|«Москва под ударом» [[Андрей Белый|Белого]]: ― За [[сквер]]ом просером пылел [[тротуар]]… ― Там алашали… ― Пхамкал, и пхымкал… ― Протух в мерзи… ― Рукач и глупач… И так написана вся [[книга]]. Да, не оглядывайся назад ― превратишься в соляной столп! Не засматривайся в [[прошлое]]! Шестой (т. е. четвертый) час, ровно шумит [[дождь]], сплошь серое небо уже слилось вдали с затуманенной долиной. И будто близки [[сумерки]]. Семь часов, за окнами уже сплошное, ровное серое, тихо и ровно шумит дождь. Уже надо было зажечь [[электричество]].<ref>''[[Иван Алексеевич Бунин|И. Бунин]]''. Полное собрание сочинений в 13 томах. — М.: Воскресенье, 2006 г. — Т. 1. Стихотворения (1888—1911); Рассказы (1892—1901). — С. 455-456</ref>|Автор=[[Иван Алексеевич Бунин|Иван Бунин]], Дневники, 21 августа 1941 г.}}
{{Q|«Москва под ударом» [[Андрей Белый|Белого]]: ― За [[сквер]]ом просером пылел [[тротуар]]… ― Там алашали… ― Пхамкал, и пхымкал… ― Протух в мерзи… ― Рукач и глупач… И так написана вся [[книга]]. Да, не оглядывайся назад ― превратишься в соляной столп! Не засматривайся в [[прошлое]]! Шестой (т. е. четвертый) час, ровно шумит [[дождь]], сплошь серое небо уже слилось вдали с затуманенной долиной. И будто близки [[сумерки]]. Семь часов, за окнами уже сплошное, ровное серое, тихо и ровно шумит дождь. Уже надо было зажечь [[электричество]].<ref>''[[Иван Алексеевич Бунин|И. Бунин]]''. Полное собрание сочинений в 13 томах. — М.: Воскресенье, 2006 г. — Т. 1. Стихотворения (1888—1911); Рассказы (1892—1901). — С. 455-456</ref>|Автор=[[Иван Алексеевич Бунин|Иван Бунин]], Дневники, 21 августа 1941 г.}}

{{Q|― Смотрю я на тебя и не понимаю: du bist ja so harmonisch! Если ты не перестанешь бояться воды, которая есть элемент, [[стихия]], которая есть и в тебе, то вся твоя «гармония» нарушится, потому что она неустойчива; [[водобоязнь]] с годами, как всякая [[фобия]], перерастет самое себя, и ты волей-неволей откормишь в себе [[дракон]]а, который пожрет тебя и все твое равновесие. Не понимаю, как ты, которая не боишься жизни, боишься воды. Ты сама ― только [[вода]] и [[соль]]. Чего же ты боишься? Перестанешь бояться воды, и все в тебе встанет на место. Это надо успеть сделать.
― Вода и соль? ― сказала я. ― Кажется, это сейчас устарело?
― Не слыхала об этом. Если ты в себе отрицаешь воду, то ты превращаешься постепенно в соляной столп.<ref name="берб">''[[Нина Николаевна Берберова|Берберова Н.]]'' «Курсив мой». Автобиография. — М., 1996 г.</ref>|Автор=[[Нина Николаевна Берберова|Нина Берберова]], «[[Курсив мой]]», 1966}}


{{Q|Когда человеку пятьдесят шесть и на вопрос о самочувствии он отвечает «хуже, чем вчера, но лучше, чем завтра», тащить в [[Арктика|Арктику]] организм, не выслушав его [[аргумент]]ы, ― занятие легкомысленное. [[Врач]], которого я выбрал в посредники, долго и озабоченно качал головой, но все-таки пришел к выводу, что у меня еще имеются некоторые шансы потоптать землю ― если я брошу курить, не буду волноваться, сидеть на диете, гулять, спать, поменьше работать, пить [[валерьянка|валерьянку]], не превращаться в соляной столб при виде красивых женщин, принимать на [[ночь]] теплую ванну и глотать от семисот до тысячи таблеток в день. Один из своих рассказов [[Марк Твен]] заключил словами: «Так было дело. Кое-что, впрочем, я выдумал».<ref>''[[w:Санин, Владимир Маркович|Санин В.М.]]'' «Не говори ты Арктике — прощай». — Москва, «Советский писатель», 1989 г.</ref>|Автор=[[Владимир Маркович Санин|Владимир Санин]], «Не говори ты Арктике — прощай», 1987}}
{{Q|Когда человеку пятьдесят шесть и на вопрос о самочувствии он отвечает «хуже, чем вчера, но лучше, чем завтра», тащить в [[Арктика|Арктику]] организм, не выслушав его [[аргумент]]ы, ― занятие легкомысленное. [[Врач]], которого я выбрал в посредники, долго и озабоченно качал головой, но все-таки пришел к выводу, что у меня еще имеются некоторые шансы потоптать землю ― если я брошу курить, не буду волноваться, сидеть на диете, гулять, спать, поменьше работать, пить [[валерьянка|валерьянку]], не превращаться в соляной столб при виде красивых женщин, принимать на [[ночь]] теплую ванну и глотать от семисот до тысячи таблеток в день. Один из своих рассказов [[Марк Твен]] заключил словами: «Так было дело. Кое-что, впрочем, я выдумал».<ref>''[[w:Санин, Владимир Маркович|Санин В.М.]]'' «Не говори ты Арктике — прощай». — Москва, «Советский писатель», 1989 г.</ref>|Автор=[[Владимир Маркович Санин|Владимир Санин]], «Не говори ты Арктике — прощай», 1987}}

Версия от 14:35, 30 марта 2020

Соляной столп (Мёртвое море)

Соляно́й столп или Соляно́й столб (ивр. נציב מלּח) — цельный столб из каменной соли, в который, по библейской Книге Бытия, превратилась жена Лота при бегстве из Содома, когда ослушалась ангельского запрета и оглянулась назад (Быт. 19:15—26).

В мировой иудео-христианской культуре тема соляного столпа стала одним из расхожих символов наказания за нарушение священного запрета, а также знаком тщетности суетного <женского> любопытства.

Первоисточник


Когда взошла заря, Ангелы начали торопить Лота, говоря: встань, возьми жену твою и двух дочерей твоих, которые у тебя, чтобы не погибнуть тебе за беззакония города.

И как он медлил, то мужи те <Ангелы>, по милости к нему Господней, взяли за руку его и жену его, и двух дочерей его, и вывели его и поставили его вне города. Когда же вывели их вон, то один из них сказал: спасай душу свою; не оглядывайся назад и нигде не останавливайся в окрестности сей; спасайся на гору, чтобы тебе не погибнуть. <...> Солнце взошло над землею, и Лот пришел в Сигор. И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба, и ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и <все> произрастания земли.

Жена же Лотова оглянулась позади его, и стала соляным столпом.

Библия, «Бытие» (Глава 19: 15-17, 23-26), 15 век до н. э.

В мемуарах, публицистике и документальной прозе

  •  

Все те и прочия изрядныя женщины минувши, Христос велит едину поминати жену Лотову: поминайте жену Лотову. Слушаем, Спасителю мой, твоего повеления: но что в той жене Лотовой особеннаго паче иных женщин; Буде тое, что столпом сланым, что солью стала: многия суть и ныне жены такия, которыя в первых сахаром мужу своему бывают, а потом солью. Не то велит Христос, Спаситель наш, в жене Лотовой поминати: но сие, яко изшедши из Содомы, и повеление Божие восприемши, не озиратися вспять: паки обратися вспять, паки обрати очеса своя и усердие свое к Содоме, и бысть столп слан. Ах воспятаго озрения! за едино только, что бедная женщина, услышавши поражение и раззорение горящей Содомы, услышавши вопль и кличь людей погибающих, либо от страха, либо от жалости обратила очеса своя назад на Содому: за тое только едино в тот час гнев Божий изыде на ню, и бысть столп слан. Рцы нам, столпе сланый, рцы нам жено Лотова, что с твоею деется душею; Молчи столп сланый, но сказуют учителие: яко душа с темиж Содомлянами, на которых озреся, в веки погибе. Ах столп сланый, брашну духовному вельми потребный! Берите сию соль грешницы, на первые грехи возвращающиися, и сею солию брашна ваша услаждайте![1]

  митрополит Стефан (Яворский), Проповеди, 1710-е
  •  

Аще не время изведется, паки вспять озирается окаянная, паки желает возвратитися, и многажды возвращается, аки пес, на блевотины своя: того ради и в столп сланый озревшуюся жену Лотову изменил Бог всемогущий. А для чего не в столп каменный, не в столп железный, не в столп медный; Ведаете, яко соль раждает жажду. Чем больше кто употребляет соли, тем большую имеет жажду. Се убо имате тайну, для чего жену Лотову изменил Бог в столп сланый; Хотел нас тем сланым идолом устрашити и научити, яко нечистота, с сердце человеческом вкорененная и застарелая, ненасытна есть: всегда жажду терпит ненасытную.[1]

  митрополит Стефан (Яворский), Проповеди, 1710-е
  •  

Налево площадь Эразмова, так называемая по бронзовой статуе известного ученого Эразма. Подойдем к оной ближе: несчастный Эразм, отягощенный толстою книгою, закутанный в священническую тех времен одежду, к бесславию художника похож более на соляной столб, нежели на монумент славе Эразмовой. — Рассказать ли вам что-нибудь об Эразме? Он родился здесь в Роттердаме в 1467 году, девяти лет он уже удивлял всех соотечественников своих...[2]

  Николай Бестужев, «Записки о Голландии 1815 года», 1821
  •  

Да, вчера прочла ― перечла ― почти всю книгу Ахматовой и ― старо, слабо. Часто (плохая и верная примета) совсем слабые концы; сходящие (и сводящие) на нет. Испорчено стихотворение о жене Лота. Нужно было дать либо себя ― ею, либо ее ― собою, но ― не двух (тогда была бы одна: она). Но сердце мое никогда не забудет Отдавшую жизнь за единственный взгляд. Такая строка (формула) должна была даться в именительном падеже, а не в винительном. И что значит: сердце мое никогда не забудет… ― кому до этого дело? ― важно, чтобы мы не забыли, в наших очах осталась ― Отдавшая жизнь за единственный взгляд… Этой строке должно было предшествовать видение: Та, бывшая!.. та, ставшая солью, отдавшая жизнь за единственный взгляд ― соляной столб, от которого мы остолбенели. Да, еще и важное: будь я ― ею, я бы эту последнюю книгу озаглавила: «Соляной столб». И жена Лота, и перекличка с Огненным (высокая вечная верность) в двух словах вся беда и судьба. Ну, ладно… Просто, был 1916 год, и у меня было безмерное сердце, и была Александровская Слобода, и была малина (чудная рифма ― Марина), и была книжка Ахматовой…

  Марина Цветаева, Дневниковые записи: октябрь 1940 г.
  •  

«Москва под ударом» Белого: ― За сквером просером пылел тротуар… ― Там алашали… ― Пхамкал, и пхымкал… ― Протух в мерзи… ― Рукач и глупач… И так написана вся книга. Да, не оглядывайся назад ― превратишься в соляной столп! Не засматривайся в прошлое! Шестой (т. е. четвертый) час, ровно шумит дождь, сплошь серое небо уже слилось вдали с затуманенной долиной. И будто близки сумерки. Семь часов, за окнами уже сплошное, ровное серое, тихо и ровно шумит дождь. Уже надо было зажечь электричество.[3]

  Иван Бунин, Дневники, 21 августа 1941 г.
  •  

― Смотрю я на тебя и не понимаю: du bist ja so harmonisch! Если ты не перестанешь бояться воды, которая есть элемент, стихия, которая есть и в тебе, то вся твоя «гармония» нарушится, потому что она неустойчива; водобоязнь с годами, как всякая фобия, перерастет самое себя, и ты волей-неволей откормишь в себе дракона, который пожрет тебя и все твое равновесие. Не понимаю, как ты, которая не боишься жизни, боишься воды. Ты сама ― только вода и соль. Чего же ты боишься? Перестанешь бояться воды, и все в тебе встанет на место. Это надо успеть сделать.
― Вода и соль? ― сказала я. ― Кажется, это сейчас устарело?
― Не слыхала об этом. Если ты в себе отрицаешь воду, то ты превращаешься постепенно в соляной столп.[4]

  Нина Берберова, «Курсив мой», 1966
  •  

Когда человеку пятьдесят шесть и на вопрос о самочувствии он отвечает «хуже, чем вчера, но лучше, чем завтра», тащить в Арктику организм, не выслушав его аргументы, ― занятие легкомысленное. Врач, которого я выбрал в посредники, долго и озабоченно качал головой, но все-таки пришел к выводу, что у меня еще имеются некоторые шансы потоптать землю ― если я брошу курить, не буду волноваться, сидеть на диете, гулять, спать, поменьше работать, пить валерьянку, не превращаться в соляной столб при виде красивых женщин, принимать на ночь теплую ванну и глотать от семисот до тысячи таблеток в день. Один из своих рассказов Марк Твен заключил словами: «Так было дело. Кое-что, впрочем, я выдумал».[5]

  Владимир Санин, «Не говори ты Арктике — прощай», 1987
  •  

Я люблю Москву за то, что не люблю ее ― больше ее, увы, любить не за что: лишь за то, что нет в ней памятных мест моего прошлого. Этот роман ― моя манипуляция с пространством, по которому тосковал Бродский: Сжимая пространство до образа мест, где я пресмыкался от боли… И от унижения, хотя это и есть главная боль ― самая невыносимая. Жизнь, которая звалась Ленинград, кончилась, и я ставлю ей фанерное надгробие и грошовую свечу. И ноги моей больше не будет на этой могиле ― клянусь честью! Я стою на мосту между прошлым и будущим, я не стану соляным столпом, как Лотова жена ― мне не на что оглядываться, но и смотреть вперед нет ни сил, ни желания. Пусть прервется моя колея, посадите меня в тюрьму, остановите, чёрт побери, время ― я не хочу умереть в стране киммерийцев! Кочевая кровь моих предков гонит мои стада на Запад, в страну Ханаан![6]

  Владимир Соловьев, «Три еврея, или Утешение в слезах», 1998
  •  

Я запросто пойду в проститутки. Говорят, только надо найти хорошую мамку. У вас нет хорошей мамки, чтоб не обижала, чтоб медицина там и все такое? Я ― соляной столб. Я несчастная жена Лота, что оглянулась сдуру. ― Да не пугайтесь так. Я еще до этого не дошла. Иду, но не дошла. А квартира ваша подходит для другого. Мы у вас будем делать поминки. Больше не у кого… Я обошла всех.[7]

  Галина Щербакова, «Ангел Мертвого озера», 2002
  •  

Зачем она мне, эта тюрьма? Мы шли дальше. Но мама, удерживая мое плечо, то и дело останавливалась, оглядывалась на здание с зарешеченными окошками, и взгляд ее при этом был тосклив и памятлив, будто бы она хотела выкинуть напрочь из сердца это угрюмое здание, но не могла: слишком прочно угнездилось оно там. Теперь, из нынешних дней, добавлю, что на это нельзя было оглядываться, лучше б обойтись. Но жизнь напоминала ей об этом снова и снова. Куда денешься от воспоминаний? И она всё оглядывалась, подобно библейской жене Лота, перед тем как та превратилась в соляной столп.[8]

  Александр Рекемчук, «Мамонты», 2006

В художественной литературе

  •  

Речь свою кончила она таким предложением, что я совершенно окаменел от удивления, смешанного с величайшим негодованием. Пришед в себя, перекрестился и прочитал: «Да воскреснет бог!» ― ибо я истинно думал, что попал в ад нечестия. Вышед из комнаты дрожащими ногами, схватил я походную суму свою и бросился бежать что есть силы, боясь, чтобы огнь небесный не попалил и меня вместе с беззаконными. Я не смел даже оглянуться, чтобы по примеру жены Лотовой не превратиться в соляной столб. С тех пор принял я твердое намерение не брать на себя должности наставника и вести жизнь сообразную с моею склонностию и правилами: держаться правды, не льстить, не изгибаться, презирать все лишнее и ни в ком не иметь нужды.[9]

  Василий Нарежный, «Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова», 1814
  •  

Мы поговорили за чаем о каких-то пустяках и разошлись. Я целых две недели ничего не делал. Ходил только в академию писать свою программу на ужаснейшую библейскую тему: обращение жены Лота в соляной столб. Все у меня уже было готово ― и Лот и домочадцы его, но столба придумать я никак не мог. Сделать что-нибудь вроде могильного памятника или просто статую Лотовой супруги из каменной соли? Жизнь шла вяло. Получил два письма от Сони.[10]

  Всеволод Гаршин, «Надежда Николаевна», 1885
  •  

В таком-то роде шло воспитание со стороны родителей. Наряду с этим ученьем шло ученье и по книжкам; но все как-то урывками. Голова у Павлуши была свежа, а поэтому в короткое время, начиная с довольно глубокомысленных складо́в вроде фрю, хрю и пр., он достиг возможности рассказать св<ященную> историю вплоть до столпотворения вавилонского и во всех подробностях излагал, как жена Лота превратилась в соляной столб. Из арифметики знал, что счисление происходит от правой руки к левой, и с прописи выводил «Мудрость у разумного пред лицом, а глаза глупца ищут ее на конце света», или что-то в этом роде.[11]

  Глеб Успенский, Из цикла «Очерки переходного времени», 1889
  •  

— Да как же… Пущать никого не велено, а вы, прости Господи, лезете в барские комнаты без всякого спросу.
— У тебя, дурака, спрашивать, что ли?.. Вот скажу Василию Герасимовичу, он тебя живо прогонит. Ишь, наглец какой!.. Нагулял себе толстую морду… Давно бы пора на цепь посадить, чтобы не кусался.
Швейцар даже оторопел от такого приветствия и вместо ответа заморгал глазами. Наверху перенял ее Кузьма Степанович. Козьма Медичис даже руки расставил, желая не пустить ее к барину, но она, повернувшись бочком, отодвинула его прочь и при этом посоветовала:
— Ты бы, старичок, в богадельню… давно тебе пора… И помирать-то скоро, а ты вот все в господских фраках щеголяешь. Казаков превратился в соляной столб.
— Вам что угодно, мадам? — остановил было ее в дверях кабинета лакей.
— Не тебя… Ишь, вытянулся!.. Фонарь бы тебе на голову, да на улицу поставить — и гори! И, уж не обращая на него внимания, она постучалась в дверь.[12]

  Василий Немирович-Данченко, «Сластеновские миллионы», 1893
  •  

Эта Зоя способна заморозить всякий высокий порыв, веточка возмущена, но отступить она уже не может. Взяв Зою за руку, приблизив к ее уху свое разгоряченное лицо, Неточка шепчет:
― Я, Зоя… я… Я сочинила стихи, Зоя!
― Ну и что же? Этот вопрос способен превратить Неточку в соляной столб, в какой была превращена некогда жена библейского Лота. Ах, Боже мой! Вот этого она, конечно, никогда, никогда не ожидала. Нет, эта Зоя какое-то бесчувственное, холодное существо! Поэзии в ней столько же, сколько в гимназическом стороже Архипе. Ни чуточки поэзии[13]

  Лидия Чарская, «Тайна», 1908
  •  

Рыдания миссис Друк длились до тех пор, покуда блюдце в дрожащих ее руках не переполнялось свыше всякой меры. Молли тряслась всем телом, опуская в него язык, свернутый трубочкой. Но после двух-трех глотков она неистово фыркала, ощетинивалась и стрелой летела на кухню, прямо к лоханке, в надежде освежиться пресной водой. Увы! В мире, окружавшем миссис Друк, пресной воды не было. Влага, подвластная ее наблюдениям, оседала в желудке сталагмитами и сталактитами. Если б Молли знала библию, она могла бы сравнить свою хозяйку с женой Лота, превратившейся в соляной столб, заглядевшись на свое прошлое. Но Молли не знала библии и в одно прекрасное утро прыгнула в окно, оттуда на водосточную трубу, с трубы ― в чей-то цветочный горшок, с цветочного горшка ― кубарем по каменным выступам вниз, вниз, еще вниз, пока не вцепилась со всего размаху в пышную дамскую прическу из белокурых локонов, утыканных гребешками, шпильками и незабудками.[14]

  Мариэтта Шагинян, «Месс-Менд, или Янки в Петрограде», 1924
  •  

«Отберут… Сейчас отберут…» Тогда, как пойманный в капкан звереныш, я взвизгнул. Я вынул маузер, большим пальцем вздернул предохранитель и нажал спуск. Четыре пары рук, державших меня, мгновенно разжались. Я вскочил на подоконник. Оттуда я успел разглядеть белые, будто ватные лица учеников, желтую плиту каменного пола, разбитую выстрелом, и превратившегося в библейский соляной столб застрявшего в дверях отца Геннадия. Не раздумывая, я спрыгнул с высоты второго этажа на клумбы ярко-красных георгин.[15]

  Аркадий Гайдар, «Школа», 1929
  •  

— Побрезговал скотиной. А как потом каялся. Небось сами знаете, чем кончилось.
― Чем? ― полюбопытствовали из публики.
― Ладно, ― огрызнулась Устинья. ― Много будешь знать, скоро состаришься.
― Нет, так не годится. Ты скажи, чем, ― не унимался тот же голос.
― Чем да чем, репей неотвязчивый! В соляной столб обратился.
― Шалишь, кума! Это Лот. Лотова жена, ― раздались выкрики. Все засмеялись. Председатель призывал собрание к порядку.[16]

  Борис Пастернак, «Доктор Живаго», 1945

В поэзии

  •  

Красный бант в волосах!
Красный бант в волосах!
А мой друг дорогой ―
Часовой на часах.
Он под ветром холодным,
Под холодной луной,
У палатки походной ―
Что столб соляной.
Подкрадусь к нему тихо ―
Зычно крикнет: ― “Пароль! ” ―
Это я! ― Проходѝ-ка,
Здесь спит мой Король![17]

  Марина Цветаева, «Красный бант в волосах...», 10 октября 1918
  •  

В соединении ― строенье,
Великий подвиг бытия.
К работе бодрой станьте, звенья
Союзов дружеских куя.
Назад зовущим дети Лота
Напомнят горькой соли столп.
Нас ждет великая работа
И праздник озаренных толп.
И наше новое витийство,
Свободы гордость и оплот,
Не на коварное убийство,
На подвиг творческий зовет.[18]

  Фёдор Сологуб, «Тяжелый и разящий молот...», 15 марта 1917
  •  

Что же все-таки потом?
Может, сызнова потоп
Орегонский ливень длинный,
Дождь Юджинский обложной,
Ворон, голубь, лист маслины,
На плоту безгрешный Ной.
Может, Лотова жена
Скоро вновь по вышней воле
Будет преображена
В столп, изваянный из соли.[19]

  Александр Межиров, «Что же все-таки потом...» 1996

Источники

  1. 1 2 митрополит Стефан (Яворский). Проповеди. Сочинения. — Саратов, Издательство «Научная книга», 2014 г.
  2. Н. А. Бестужев. Избранная проза. — М.: «Советская Россия», 1983 г.
  3. И. Бунин. Полное собрание сочинений в 13 томах. — М.: Воскресенье, 2006 г. — Т. 1. Стихотворения (1888—1911); Рассказы (1892—1901). — С. 455-456
  4. Берберова Н. «Курсив мой». Автобиография. — М., 1996 г.
  5. Санин В.М. «Не говори ты Арктике — прощай». — Москва, «Советский писатель», 1989 г.
  6. Владимир Соловьев. «Три еврея, или Утешение в слезах». Роман с эпиграфами. — М.: Захаров, 2002 г. — 336 с.
  7. Галина Щербакова. «Ангел Мёртвого озера». — М.: «Новый Мир», №7, 2002 г.
  8. Рекемчук А. Е.. «Мамонты». — М.: МИК, 2006 г.
  9. В. Т. Нарежный, Собрание сочинений в 2 томах. Том 2. — М.: «Художественная литература», 1983 г.
  10. В. М. Гаршин. Сочинения. — Москва.: «Художественная литература», 1983 г.
  11. Успенский Г.И. Собрание сочинений в девяти томах. Том 8. — Москва, ГИХЛ, 1957 г.
  12. В. В. Немирович-Данченко. «Цари биржи». — СПб: ООО «Полиграф», 2013 г.
  13. Лидия Чарская, Полное собрание сочинений. том 24. — Приход храма сошествия Святаго Духа, «Русская миссия», 2007 г.
  14. Мариэтта Шагинян, «Месс-менд». — М.: Правда, 1988 г.
  15. А. Гайдар. Собрание сочинений в трёх томах. Том 2. — М.: изд. «Правда», 1986 г.
  16. Борис Пастернак. Доктор Живаго. — М.: «Художественная литература», 1990 г.
  17. М.И. Цветаева. Собрание сочинений: в 7 томах. — М.: Эллис Лак, 1994-1995 г.
  18. Ф. Сологуб. Собрание стихотворений в 8 томах. — М.: Навьи Чары, 2002 г.
  19. А.П. Межиров, «Артиллерия бьёт по своим» (избранное). — Москва, «Зебра», 2006 г.

См. также