Александр Трифонович Твардовский: различия между версиями
[досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
крестьянская порода |
|||
Строка 271: | Строка 271: | ||
==О Твардовском== |
==О Твардовском== |
||
<!-- цитаты в хронологическом порядке --> |
|||
{{Q|Я считаю Твардовского единственным сейчас из официально признанных безусловным и сильным поэтом.|Автор=[[Варлам Шаламов]], [[письма Варлама Шаламова|письмо А. 3. Добровольскому]], 30 марта 1956}} |
{{Q|Я считаю Твардовского единственным сейчас из официально признанных безусловным и сильным поэтом.|Автор=[[Варлам Шаламов]], [[письма Варлама Шаламова|письмо А. 3. Добровольскому]], 30 марта 1956}} |
||
{{Q|Твардовский пытается зачеркнуть двадцатый век русской поэзии, и от того-то поэтический отдел «Нового мира» так беден и бледен.|Автор=Варлам Шаламов, [[эссе Варлама Шаламова#1960-е|<Твардовский. «Новый мир»>]], 1960-е}} |
{{Q|Твардовский пытается зачеркнуть двадцатый век русской поэзии, и от того-то поэтический отдел «Нового мира» так беден и бледен.|Автор=Варлам Шаламов, [[эссе Варлама Шаламова#1960-е|<Твардовский. «Новый мир»>]], 1960-е}} |
||
{{Q|Кстати о Твардовском. Один из лучших видов воспитанности ― крестьянская [[воспитание|воспитанность]]. К сожалению, она проявляется лишь в таких важных и крайних случаях, как [[рождение]] или [[смерть]]. Все присутствующие на похоронах [[евреи]], а их было большинство, находились в смятении, когда надо снять, а когда одеть [[шляпа|шляпу]], можно ли двигаться, или надо стоять в [[скорбь|скорбном]] безмолвии. Твардовский же во всех своих действиях был безукоризнен. Он точно вовремя обнажил голову, он надел [[шапка|шапку]] как раз тогда, когда это надо было сделать. Он подошел к [[гроб]]у, когда стоять на месте было бы [[равнодушие]]м к [[покойник]]у, он без всякого напряжения сохранял неподвижность [[соляной столп|соляного столпа]], когда по народной традиции должен пролететь тихий [[ангел]]. Он даже закурил уместно ― словно дав выход суровой мужской скорби. Когда комья земли стали уже неслышно падать в [[могила|могилу]], к ограде продрался [[w:Ротницкий, Арий Давидович|Арий Давыдович]] и неловким, бабьим жестом запустил в могилу комком земли. Его неловкий жест на миг обрел значительность [[символ]]а: последний комок [[грязь|грязи]], брошенный в [[Андрей Платонов|Платонова]]. Наглядевшись на эти самые пристойные, какие только могут быть [[похороны]], я дал себе слово никогда не умирать…<ref>''[[Юрий Маркович Нагибин|Юрий Нагибин]]'', Дневник. — М.: «Книжный сад», 1996 г.</ref>|Автор=[[Юрий Маркович Нагибин|Юрий Нагибин]], «Дневник», 1962}} |
|||
{{Q|Два человека сошлись в ненависти к [[Хрущёв]]у — [[Илья Эренбург|Эренбург]] и Твардовский, два сталинских любимца <…>. |
{{Q|Два человека сошлись в ненависти к [[Хрущёв]]у — [[Илья Эренбург|Эренбург]] и Твардовский, два сталинских любимца <…>. |
||
Хрущёв сломал Твардовского и заставил служить антисталинизму. Твардовский этого никогда не простил и весь «Новый мир» после 18 октября 1964: только антихрущёвской политики, внимания, наблюдения.|Комментарий=резкая оценка Твардовского обусловлена отказом в публикации произведений Шаламова в «Новом мире» и неосведомлённостью о сложностях борьбы, которую Твардовский вёл с властью, будучи редактором<ref name="е"/>{{rp|с.71-76}}|Автор=Варлам Шаламов, [[Записные книжки (Шаламов)#1966|записные книжки]], 1966}} |
Хрущёв сломал Твардовского и заставил служить антисталинизму. Твардовский этого никогда не простил и весь «Новый мир» после 18 октября 1964: только антихрущёвской политики, внимания, наблюдения.|Комментарий=резкая оценка Твардовского обусловлена отказом в публикации произведений Шаламова в «Новом мире» и неосведомлённостью о сложностях борьбы, которую Твардовский вёл с властью, будучи редактором<ref name="е"/>{{rp|с.71-76}}|Автор=Варлам Шаламов, [[Записные книжки (Шаламов)#1966|записные книжки]], 1966}} |
||
{{Q|Он был — богатырь, из тех немногих, кто перенёс русское национальное сознание через коммунистическую пустыню.<ref>Новый мир. — 2000. — №6.</ref>|Автор=[[Александр Солженицын]], «Богатырь»}} |
{{Q|Он был — [[богатырь]], из тех немногих, кто перенёс русское национальное сознание через коммунистическую пустыню.<ref>Новый мир. — 2000. — №6.</ref>|Автор=[[Александр Солженицын]], «Богатырь»}} |
||
{{Q|Но главная [[эволюция]] ждала А. Т. впереди. Окружающие его [[интеллигент]]ы между [[водка|водкой]] и очередным партсобранием втолковали ему наконец (после 50 лет это не дается легко), что [[судьба]] мужицкая ― часть общей судьбы, и главное сейчас не там, в деревне, а здесь, в мире духовного прояснения и общественного самосознания. Этот личный для А. Т. процесс прозрения совпал с [[Никита Сергеевич Хрущёв|хрущевским]] дуро-ренессансом. Твардовский, мужицкий [[поэт]], оказался близок, понятен Хрущеву. Твардовский воспользовался этим, сугубо личным благоволением власти, чтобы создать отличный журнал, восстановить критику, дать дорогу честной прозе. И, как апофеоз его деятельности, на страницах «Нового мира» возник Солженицын ― дитя глупой случайности для одних и дитя первой необходимости для всего честного в России. Для Европы Твардовский ― это тот, кто опубликовал Солженицына. Но мы знаем долгий и горький, сугубо русский путь Александра Трифоновича к высшей правде и преклоняем головы перед [[человек]]ом, который не прельстился погремушками официального признания, перед человеком, который, увидевши луч [[свет]]а, смело пошел вперед навстречу солнцу правды. Его смерть тоже результат этого пути. Рак легкого вспыхнул сразу вслед за разгоном редколлегии «Нового мира». Сам я видел его только дважды в редакции «Нового мира», куда ходил вести переговоры о «Тысяче дней академика Вавилова», и в магазине на Аэропортовской, возле писательских домов. В магазине А. Т. покупал водку. И если первый разговор почти не оставил у меня воспоминаний, то встреча в магазине отпечаталась очень ясно. Запомнились совершенно пустые глаза хронического алкоголика, глаза белые, мертвые и в то же время алчущие.<ref>''[[:w:Поповский, Марк Александрович|Марк Поповский]]''. «Семидесятые. Записки максималиста». — Нью-Йорк: «Новый Журнал» №228, 2002 г.</ref>|Автор=[[:w:Поповский, Марк Александрович|Марк Поповский]], «Семидесятые. Записки максималиста», 1971}} |
{{Q|Но главная [[эволюция]] ждала А. Т. впереди. Окружающие его [[интеллигент]]ы между [[водка|водкой]] и очередным партсобранием втолковали ему наконец (после 50 лет это не дается легко), что [[судьба]] мужицкая ― часть общей судьбы, и главное сейчас не там, в деревне, а здесь, в мире духовного прояснения и общественного самосознания. Этот личный для А. Т. процесс прозрения совпал с [[Никита Сергеевич Хрущёв|хрущевским]] дуро-ренессансом. Твардовский, мужицкий [[поэт]], оказался близок, понятен Хрущеву. Твардовский воспользовался этим, сугубо личным благоволением власти, чтобы создать отличный журнал, восстановить критику, дать дорогу честной прозе. И, как апофеоз его деятельности, на страницах «Нового мира» возник Солженицын ― дитя глупой случайности для одних и дитя первой необходимости для всего честного в России. Для Европы Твардовский ― это тот, кто опубликовал Солженицына. Но мы знаем долгий и горький, сугубо русский путь Александра Трифоновича к высшей правде и преклоняем головы перед [[человек]]ом, который не прельстился погремушками официального признания, перед человеком, который, увидевши луч [[свет]]а, смело пошел вперед навстречу солнцу правды. Его смерть тоже результат этого пути. Рак легкого вспыхнул сразу вслед за разгоном редколлегии «Нового мира». Сам я видел его только дважды в редакции «Нового мира», куда ходил вести переговоры о «Тысяче дней академика Вавилова», и в магазине на Аэропортовской, возле писательских домов. В магазине А. Т. покупал водку. И если первый разговор почти не оставил у меня воспоминаний, то встреча в магазине отпечаталась очень ясно. Запомнились совершенно пустые глаза хронического алкоголика, глаза белые, мертвые и в то же время алчущие.<ref>''[[:w:Поповский, Марк Александрович|Марк Поповский]]''. «Семидесятые. Записки максималиста». — Нью-Йорк: «Новый Журнал» №228, 2002 г.</ref>|Автор=[[:w:Поповский, Марк Александрович|Марк Поповский]], «Семидесятые. Записки максималиста», 1971}} |
Версия от 16:08, 30 марта 2020
Алекса́ндр Три́фонович Твардо́вский (1910—1971) — русский советский поэт и писатель. Главный редактор журнала «Новый мир» (1950—1954; 1958—1970).
Цитаты
Мы его породили, а он нас убил.[1][2] — о «Новом мире» и Солженицыне | |
— 1969 |
Стихотворения
В тот день, когда окончилась война | |
— «В тот день, когда окончилась война…», 1948 |
Но праздник свят и величав. | |
— «Огонь», 1943 |
Не спеши, невеста, | |
— «Песенка», 1942 |
Я убит подо Ржевом, | |
— «Я убит подо Ржевом…», 1945-1946 |
Я знаю, никакой моей вины |
Так торопливо всё он воспевает, | |
— «Поспешишь — после шиш» |
Покладисто Эхо — | |
— «Эхо» |
— «В тот день, когда окончилась война», 1948 |
— «О Юности», 1951 |
Страна Муравия (1936)
Ведёт дорога длинная |
На своём коне с дугой |
— Кабы больше было воли. |
Василий Тёркин (1941—1945)
Дом у дороги (1946)
Вам не случалось быть при том, |
А мать родную не учить, |
А где боец за столько лет |
За далью — даль (1953—1960)
Та память вынесенных мук |
Пусть трезвый опыт не перечит, |
Мы все – почти что поголовно - |
Глядишь, роман, и все в порядке: |
Дневники, письма, мемуары
— рабочая тетрадь, 1955 |
Мы не просто не верим в бога, но мы «предались сатане» — в угоду ему оскорбляем религиозные чувства людей, не довольствуясь всемирным процессом отхода от религии в связи с приобщением к культуре, а хотим немедленно поломать и низвергнуть старых богов и заменить их своими <…>. Мы насильственно, как только это делает вера завоевателей в отношении веры завоёванных, лишили жизнь людей нашей страны благообразия и поэзии неизменных и вечных её рубежей — рождения, венчания, похорон и т.п.[6] — под влиянием книги Н. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма»[2] | |
— рабочая тетрадь, 27 февраля 1966 |
Что делать мне с тобой, моя присяга, |
О Твардовском
Я считаю Твардовского единственным сейчас из официально признанных безусловным и сильным поэтом. | |
— Варлам Шаламов, письмо А. 3. Добровольскому, 30 марта 1956 |
Твардовский пытается зачеркнуть двадцатый век русской поэзии, и от того-то поэтический отдел «Нового мира» так беден и бледен. | |
— Варлам Шаламов, <Твардовский. «Новый мир»>, 1960-е |
Кстати о Твардовском. Один из лучших видов воспитанности ― крестьянская воспитанность. К сожалению, она проявляется лишь в таких важных и крайних случаях, как рождение или смерть. Все присутствующие на похоронах евреи, а их было большинство, находились в смятении, когда надо снять, а когда одеть шляпу, можно ли двигаться, или надо стоять в скорбном безмолвии. Твардовский же во всех своих действиях был безукоризнен. Он точно вовремя обнажил голову, он надел шапку как раз тогда, когда это надо было сделать. Он подошел к гробу, когда стоять на месте было бы равнодушием к покойнику, он без всякого напряжения сохранял неподвижность соляного столпа, когда по народной традиции должен пролететь тихий ангел. Он даже закурил уместно ― словно дав выход суровой мужской скорби. Когда комья земли стали уже неслышно падать в могилу, к ограде продрался Арий Давыдович и неловким, бабьим жестом запустил в могилу комком земли. Его неловкий жест на миг обрел значительность символа: последний комок грязи, брошенный в Платонова. Наглядевшись на эти самые пристойные, какие только могут быть похороны, я дал себе слово никогда не умирать…[7] | |
— Юрий Нагибин, «Дневник», 1962 |
Два человека сошлись в ненависти к Хрущёву — Эренбург и Твардовский, два сталинских любимца <…>. | |
— Варлам Шаламов, записные книжки, 1966 |
— Александр Солженицын, «Богатырь» |
Но главная эволюция ждала А. Т. впереди. Окружающие его интеллигенты между водкой и очередным партсобранием втолковали ему наконец (после 50 лет это не дается легко), что судьба мужицкая ― часть общей судьбы, и главное сейчас не там, в деревне, а здесь, в мире духовного прояснения и общественного самосознания. Этот личный для А. Т. процесс прозрения совпал с хрущевским дуро-ренессансом. Твардовский, мужицкий поэт, оказался близок, понятен Хрущеву. Твардовский воспользовался этим, сугубо личным благоволением власти, чтобы создать отличный журнал, восстановить критику, дать дорогу честной прозе. И, как апофеоз его деятельности, на страницах «Нового мира» возник Солженицын ― дитя глупой случайности для одних и дитя первой необходимости для всего честного в России. Для Европы Твардовский ― это тот, кто опубликовал Солженицына. Но мы знаем долгий и горький, сугубо русский путь Александра Трифоновича к высшей правде и преклоняем головы перед человеком, который не прельстился погремушками официального признания, перед человеком, который, увидевши луч света, смело пошел вперед навстречу солнцу правды. Его смерть тоже результат этого пути. Рак легкого вспыхнул сразу вслед за разгоном редколлегии «Нового мира». Сам я видел его только дважды в редакции «Нового мира», куда ходил вести переговоры о «Тысяче дней академика Вавилова», и в магазине на Аэропортовской, возле писательских домов. В магазине А. Т. покупал водку. И если первый разговор почти не оставил у меня воспоминаний, то встреча в магазине отпечаталась очень ясно. Запомнились совершенно пустые глаза хронического алкоголика, глаза белые, мертвые и в то же время алчущие.[9] | |
— Марк Поповский, «Семидесятые. Записки максималиста», 1971 |
Примечания
- ↑ Кондратович А. Новомирский дневник. — М., 1990. — С.450.
- ↑ 1 2 3 4 Есипов В. В. Варлам Шаламов и его современники. — Вологда: «Книжное наследие», 2007 г.
- ↑ 1 2 3 Эпиграмма. Антология Сатиры и Юмора России ХХ века. Т. 41. — М.: Эксмо, 2005. — С. 279. — Тираж: 8000 экз.
- ↑ 1 2 А.Т.Твардовский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта (большая серия). — Л.: Советский писатель, 1986 г.
- ↑ Твардовский А. Из рабочих тетрадей // Знамя. — 1989 г. — № 7.
- ↑ Александр Твардовский. Рабочие тетради 60-х годов. Публикация В. А. и О. А. Твардовских // Знамя. — 2002. — №4. — С.151.
- ↑ Юрий Нагибин, Дневник. — М.: «Книжный сад», 1996 г.
- ↑ Новый мир. — 2000. — №6.
- ↑ Марк Поповский. «Семидесятые. Записки максималиста». — Нью-Йорк: «Новый Журнал» №228, 2002 г.