Александр Исаевич Солженицын: различия между версиями

Материал из Викицитатника
[досмотренная версия][досмотренная версия]
Содержимое удалено Содержимое добавлено
заказ
Белковский
Строка 47: Строка 47:
== Цитаты о Солженицыне ==
== Цитаты о Солженицыне ==
{{Q|...если говорить серьезно, долг каждого честного человека, оказавшегося в условиях, в которых оказался я, пользоваться каждым подвернувшимся случаем, чтоб говорить и доносить [[правда|ПРАВДУ]] до тех, кто лишен возможности знать ее. И каким лакеем или слугой империализма ни обзовет меня «[[Литературная газета|Литературка]]» или «[[Неделя (газета)|Неделя]]», стерплю. [[Улыбка|Улыбнусь]] только. Кстати, не пора ли уже на шестидесятом году жизни освежить как-то эти клише? Давайте подумаем. Что хуже ― [[слуга]] или [[лакей]]? Слуга все-таки народа, лакей же ― [[империализм]]а. А может, переменить? [[Леонид Ильич Брежнев|Леонид Ильич]] ― верный лакей народа. Нет, неточно. [[Метрдотель]] народа. Или еще лучше ― народный [[мажордом]] Советского Союза. По-моему, прекрасно. И главное ― ново. Повезло Солженицыну, ему придумали новое ― «литературный [[власовец]]». Пригвоздили! Но дальше этого не пошли. В который раз (а пора, пора б уже привыкнуть, и вот не привыкаешь) поражаешься тому, что в стране, в которой шестнадцать миллионов членов партии, не нашлось ни одного мало-мальски грамотно пишущего, который дал бы хоть как-то и чем-то обоснованную «достойную отповедь» этому вконец зарвавшемуся лжепророку и якобы обличителю (о! это «якобы», смертельно разящее «якобы»!), рядящемуся в тогу борца и псевдопроповедника (и «псевдо», «псевдо» тоже!), возомнившего себя к тому же [[писатель|писателем]]. На Западе с ним, Солженицыным, спорят, не соглашаются, обвиняют в различных грехах, иногда даже убедительно, а в советских газетах, кроме «литературного власовца», ничего и придумать не могут. Ну, из Литературной энциклопедии выкинули. Нет такого, мол, и всё! [[w:Софронов, Анатолий Владимирович|Софронов]], [[w:Собко, Вадим Николаевич|Собко]], [[w:Серебрякова, Галина Иосифовна|Серебрякова]], [[Сулейман Стальский]] есть, а Солженицына нет. Если и бродит где-то по свету и гавкает по каким-то там «Голосам», это его личное дело, к литературе же отношения не имеет. Точка. А то, что когда-то на Государственную премию «[[Один день Ивана Денисовича|Ивана Денисовича]]» выдвинули, так это ж при [[Никита Сергеевич Хрущёв|Хрущеве]] было, волюнтаристе… «[[Архипелаг ГУЛАГ|ГУЛАГ]]» же выпустили для внутреннего употребления, ну это просто так, [[бумага]] лишняя оказалась, девать было некуда…<ref>''[[w:Некрасов, Виктор Платонович|Виктор Некрасов]]''. «Записки зеваки». — М.: Вагриус, 2004 г.</ref>|Автор=[[w:Некрасов, Виктор Платонович|Виктор Некрасов]], «Взгляд и Нечто», 1977}}
{{Q|...если говорить серьезно, долг каждого честного человека, оказавшегося в условиях, в которых оказался я, пользоваться каждым подвернувшимся случаем, чтоб говорить и доносить [[правда|ПРАВДУ]] до тех, кто лишен возможности знать ее. И каким лакеем или слугой империализма ни обзовет меня «[[Литературная газета|Литературка]]» или «[[Неделя (газета)|Неделя]]», стерплю. [[Улыбка|Улыбнусь]] только. Кстати, не пора ли уже на шестидесятом году жизни освежить как-то эти клише? Давайте подумаем. Что хуже ― [[слуга]] или [[лакей]]? Слуга все-таки народа, лакей же ― [[империализм]]а. А может, переменить? [[Леонид Ильич Брежнев|Леонид Ильич]] ― верный лакей народа. Нет, неточно. [[Метрдотель]] народа. Или еще лучше ― народный [[мажордом]] Советского Союза. По-моему, прекрасно. И главное ― ново. Повезло Солженицыну, ему придумали новое ― «литературный [[власовец]]». Пригвоздили! Но дальше этого не пошли. В который раз (а пора, пора б уже привыкнуть, и вот не привыкаешь) поражаешься тому, что в стране, в которой шестнадцать миллионов членов партии, не нашлось ни одного мало-мальски грамотно пишущего, который дал бы хоть как-то и чем-то обоснованную «достойную отповедь» этому вконец зарвавшемуся лжепророку и якобы обличителю (о! это «якобы», смертельно разящее «якобы»!), рядящемуся в тогу борца и псевдопроповедника (и «псевдо», «псевдо» тоже!), возомнившего себя к тому же [[писатель|писателем]]. На Западе с ним, Солженицыным, спорят, не соглашаются, обвиняют в различных грехах, иногда даже убедительно, а в советских газетах, кроме «литературного власовца», ничего и придумать не могут. Ну, из Литературной энциклопедии выкинули. Нет такого, мол, и всё! [[w:Софронов, Анатолий Владимирович|Софронов]], [[w:Собко, Вадим Николаевич|Собко]], [[w:Серебрякова, Галина Иосифовна|Серебрякова]], [[Сулейман Стальский]] есть, а Солженицына нет. Если и бродит где-то по свету и гавкает по каким-то там «Голосам», это его личное дело, к литературе же отношения не имеет. Точка. А то, что когда-то на Государственную премию «[[Один день Ивана Денисовича|Ивана Денисовича]]» выдвинули, так это ж при [[Никита Сергеевич Хрущёв|Хрущеве]] было, волюнтаристе… «[[Архипелаг ГУЛАГ|ГУЛАГ]]» же выпустили для внутреннего употребления, ну это просто так, [[бумага]] лишняя оказалась, девать было некуда…<ref>''[[w:Некрасов, Виктор Платонович|Виктор Некрасов]]''. «Записки зеваки». — М.: Вагриус, 2004 г.</ref>|Автор=[[w:Некрасов, Виктор Платонович|Виктор Некрасов]], «Взгляд и Нечто», 1977}}

{{Q|Не буду раскрывать все карты ― посмотрите собрание русских сказок Афанасьева и можете сделать свой собственный выбор. Для примера назову тип [[мудрец]]а, [[гуру]], носителя некоей автохтонной [[мудрость|мудрости]], который не участвовал в социально-политическом водовороте последних лет. Этот тип некогда пытался реализовать ― увы, неудачно ― Александр Солженицын. Но в близком будущем ― причем уже в 2004 году ― этот тип тоже может быть задействован на [[выборы|выборах]]. Очевидно лишь то, что ни один носитель парадигмы «[[солдат]]а» на смену [[Владимир Владимирович Путин|Путину]] прийти не может: ни [[Трошев, Геннадий Николаевич|Трошев]], ни [[Шаманов, Владимир Анатольевич|Шаманов]] не будут преемниками нынешнего [[президент]]а. Это место уже занято, а менять [[шило на мыло]] ― не в привычках нашего народа. Здесь парадигма исчерпана, и ее можно только заменить другой парадигмой.<ref>''[[:w:Станислав Александрович Белковский|Станислав Белковский]]'', Политика ― театр тотемов (генеральный директор совета по национальной стратегии отвечает на вопросы наших корреспондентов). — М.: «Завтра», 18 февраля 2003 г.</ref>|Автор=[[Станислав Александрович Белковский|Станислав Белковский]], «Счастье возможно: роман нашего времени», 2008}}


{{Q|Цитата=Солженицын в своих произведениях (имеются в виду «Архипелаг Гулаг» и «Красное колесо») показывает, что собою представляет советский, красный период нашей истории, что происходило на русской земле в двадцатом веке, какими были главные действующие лица нашей трагедии, где был [[народ]], где — [[общество]], где — [[государство]]. Он срывает маски, высвечивает подлинные цели и побуждения, развенчивает мифы.
{{Q|Цитата=Солженицын в своих произведениях (имеются в виду «Архипелаг Гулаг» и «Красное колесо») показывает, что собою представляет советский, красный период нашей истории, что происходило на русской земле в двадцатом веке, какими были главные действующие лица нашей трагедии, где был [[народ]], где — [[общество]], где — [[государство]]. Он срывает маски, высвечивает подлинные цели и побуждения, развенчивает мифы.

Версия от 17:51, 5 мая 2020

Александр Солженицын
Статья в Википедии
Произведения в Викитеке
Медиафайлы на Викискладе

Алекса́ндр Иса́евич Солжени́цын (11 декабря 1918 — 3 августа 2008) — русский писатель, публицист, поэт, общественный и политический деятель, живший и работавший в СССР, Швейцарии, США и России. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1970). В течение нескольких десятилетий (1960—1980-е годы) активно выступал против коммунистических идей, политического строя СССР и политики его властей.

Цитаты

  • Образование ума не прибавляет.
  • Совсем не уровень благополучия делает счастье людей, а отношения сердец и наша точка зрения на нашу жизнь. И то и другое — всегда в нашей власти, а значит, человек всегда счастлив, если он хочет этого, и никто не может ему помешать.
  • Есть высокое наслаждение в верности. Может быть — самое высокое. И даже пусть о твоей верности не знают. И даже пусть не ценят.
  • Если б это было так просто! — что где-то есть чёрные люди, злокозненно творящие чёрные дела, и надо только отличить их от остальных и уничтожить. Но линия, разделяющая добро и зло, пересекает сердце каждого человека. И кто уничтожит кусок своего сердца?…
  • Всякий, кто однажды провозгласил насилие своим методом, неумолимо должен избрать ложь своим принципом (Нобелевская лекция)
  • Кто — оптимист? Кто говорит: вообще в стране всё плохо, везде — хуже, у нас ещё хорошо, нам повезло. И счастлив тем, что есть, и не терзается. Кто — пессимист? Кто говорит: вообще в нашей стране всё замечательно, везде — лучше, только у нас случайно плохо. («Раковый корпус»)
  • Интеллигент — это тот, чьи интересы к духовной стороне жизни настойчивы и постоянны, не понуждаемы внешними обстоятельствами и даже вопреки им. Интеллигент это тот, чья мысль не подражательна.
  • Всего на свете не узнаешь. Всё равно дураком помрёшь. (Олег Костоглотов, «Раковый корпус»)
  • Я говорю вам: пожалуйста, побольше вмешивайтесь в наши внутренние дела… Мы просим вас: вмешивайтесь!(«Русская мысль», 17 июля 1975)
  • Америка давно проявила себя как самая великодушная и щедрая страна в мире. («Русская мысль», 17 июля 1975)
  • Пленники в немецком плену узнали, что нет на свете нации более презренной, более покинутой, более чуждой и ненужной, чем русская. Архипелаг ГУЛаг», том 2, часть 3, глава 6.)
  • Инженер?! Мне пришлось воспитываться как раз в инженерной среде, и я хорошо помню инженеров двадцатых годов: этот открыто светящийся интеллект, этот свободный и необидный юмор, эта лёгкость и широта мысли, непринуждённость переключения из одной инженерной области в другую и вообще от техники к обществу, к искусству. Затем эту воспитанность, тонкость вкусов; хорошую речь, плавно согласованную и без сорных словечек; у одного немножко музицирование; у другого немножко живопись; и всегда у всех — духовная печать на лице.
  •  — Здесь, ребята, закон — тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать. («Один день Ивана Денисовича»)
  • В Бога я охотно верю. Только вот не верю я в рай и в ад. Зачем вы нас за дурачков считаете, рай и ад нам сулите? («Один день Ивана Денисовича»)
  • Истина мгновенно ускользает, как только ослабится напряжённость нашего взора, — и при этом оставляет нас в иллюзии, что мы продолжаем ей следовать. От этого вспыхивают многие разногласия. (Речь в Гарварде на ассамблее выпускников университета 8 июня 1978)
  • За все реформы мы берёмся как похуже — так и тут. Только губят дело и отбивают у людей последнюю веру в обещания власти.
  • Отказать деревне в частной собственности — значит закрыть её уже навсегда.
  • Хотя неотложно всё, откуда гибель сегодня, — а ещё неотложней закладка долгорастущего.
  • А скажем и так: государственное устройство — второстепеннее самого воздуха человеческих отношений. При людском благородстве — допустим любой добропорядочный строй, при людском озлоблении и шкурничестве — невыносима и самая разливистая демократия. Если в самих людях нет справедливости и честности — то это проявится при любом строе.
  • Политическая жизнь — совсем не главный вид жизни человека, политика — совсем не желанное занятие для большинства. Чем размашистей идёт в стране политическая жизнь — тем более утрачивается душевная. Политика не должна поглощать духовные силы и творческий досуг народа. Кроме ПРАВ человек нуждается отстоять и душу, освободить ее для жизни ума и чувств.
  • Источник силы или бессилия общества — духовный уровень жизни, а уже потом — уровень промышленности. Одна рыночная экономика и даже всеобщее изобилие — не могут быть венцом человечества. Чистота общественных отношений — основней, чем уровень изобилия. Если в нации иссякли духовные силы — никакое наилучшее государственное устройство и никакое промышленное развитие не спасёт её от смерти, с гнилым дуплом дерево не стоит. Среди всех возможных свобод — на первое место всё равно выйдет свобода бессовестности: её-то не запретишь, не предусмотришь никакими законами. Чистая атмосфера общества, увы, не может быть создана юридическими законами.
  • Страшно то, что развращённый правящий класс — многомиллионная партийно-государственная номенклатура — ведь не способна добровольно отказаться ни от какой из захваченных привилегий.
  • Западную Германию наполнило облако раскаяния — прежде, чем там наступил экономический расцвет. У нас — и не начали раскаиваться. У нас надо всею гласностью нависают гирляндами — прежние тяжёлые жирные гроздья лжи. А мы их — как будто не замечаем. Криво ж будет наше развитие.
  • Если мы не хотим над собой насильственной власти — каждый должен обуздывать и сам себя. Никакие конституции, законы и голосования сами по себе не сбалансируют общества, ибо людям свойственно настойчиво преследовать свои интересы. Большинство, если имеет власть расширяться и хватать — то именно так и делает. (Это и губило все правящие классы и группы истории.) Устойчивое общество может быть достигнуто не на равенстве сопротивлений — но на сознательном самоограничении: на том, что мы всегда обязаны уступать нравственной справедливости. Только при самоограничении сможет дальше существовать всё умножающееся и уплотняющееся человечество. И ни к чему было всё долгое развитие его, если не проникнуться духом самоограничения: свобода хватать и насыщаться есть и у животных. Человеческая же свобода включает добровольное самоограничение в пользу других. Наши обязательства всегда должны превышать предоставленную нам свободу.
  • Именно в наше время демократия из формы государственного устройства возвысилась как бы в универсальный принцип человеческого существования, почти в культ.
  • И ещё: все приёмы предвыборной борьбы требуют от человека одних качеств, а для государственного водительства — совершенно других, ничего общего с первыми. Редок случай, когда у человека есть и те и другие, вторые мешали бы ему в предвыборном состязании. А между тем, «представительство» становится как бы профессией человека, чуть не пожизненной. Образуется сословие «профессиональных политиков», для кого политика отныне — ремесло и средство дохода. Они лавируют в системе парламентских комбинаций — и где уж там «воля народа»…
  • Если правительство само отдастся бюрократизации, то оно потеряет способность вести страну.
  • А после всего, пережитого нами, всякая ВЛАСТЬ как понятие — уже в неизбывном долгу перед народом.
  • Все отдавать на голосование по большинству — значит устанавливать его диктатуру над меньшинством и над особыми мнениями, которые как раз наиболее ценны для поиска путей развития.
  • Слишком долго у нас всяким делом ведали и руководили те, кто ничего в нем не понимают. Наконец каждое дело должны вести знающие.
  • Просто у людей перевёрнуты представления — что хорошо и что плохо. Жить в пятиэтажной клетке, чтоб над твоей головой стучали и ходили, и радио со всех сторон, — это считается хорошо. А жить трудолюбивым земледельцем в глинобитной хатке на краю степи — это считается крайняя неудача.

Неподтверждённые цитаты

Авторство под сомнением. Пожалуйста, укажите источники.

  • В пятидесятые годы, после окончания войны, мое поколение буквально молилось на Запад как на солнце свободы, крепость духа, нашу надежду, нашего союзника. Мы все думали, что нам будет трудно освободиться, но Запад поможет нам восстать из рабства. — Яковлев Н. Н. ЦРУ против СССР — М., Правда, 1983. — С. 92.
  • Я говорю вам: пожалуйста, побольше вмешивайтесь в наши внутренние дела… Мы просим вас: вмешивайтесь! («Русская мысль», 17 июля 1975)

Статьи о произведениях

Цитаты о Солженицыне

  •  

...если говорить серьезно, долг каждого честного человека, оказавшегося в условиях, в которых оказался я, пользоваться каждым подвернувшимся случаем, чтоб говорить и доносить ПРАВДУ до тех, кто лишен возможности знать ее. И каким лакеем или слугой империализма ни обзовет меня «Литературка» или «Неделя», стерплю. Улыбнусь только. Кстати, не пора ли уже на шестидесятом году жизни освежить как-то эти клише? Давайте подумаем. Что хуже ― слуга или лакей? Слуга все-таки народа, лакей же ― империализма. А может, переменить? Леонид Ильич ― верный лакей народа. Нет, неточно. Метрдотель народа. Или еще лучше ― народный мажордом Советского Союза. По-моему, прекрасно. И главное ― ново. Повезло Солженицыну, ему придумали новое ― «литературный власовец». Пригвоздили! Но дальше этого не пошли. В который раз (а пора, пора б уже привыкнуть, и вот не привыкаешь) поражаешься тому, что в стране, в которой шестнадцать миллионов членов партии, не нашлось ни одного мало-мальски грамотно пишущего, который дал бы хоть как-то и чем-то обоснованную «достойную отповедь» этому вконец зарвавшемуся лжепророку и якобы обличителю (о! это «якобы», смертельно разящее «якобы»!), рядящемуся в тогу борца и псевдопроповедника (и «псевдо», «псевдо» тоже!), возомнившего себя к тому же писателем. На Западе с ним, Солженицыным, спорят, не соглашаются, обвиняют в различных грехах, иногда даже убедительно, а в советских газетах, кроме «литературного власовца», ничего и придумать не могут. Ну, из Литературной энциклопедии выкинули. Нет такого, мол, и всё! Софронов, Собко, Серебрякова, Сулейман Стальский есть, а Солженицына нет. Если и бродит где-то по свету и гавкает по каким-то там «Голосам», это его личное дело, к литературе же отношения не имеет. Точка. А то, что когда-то на Государственную премию «Ивана Денисовича» выдвинули, так это ж при Хрущеве было, волюнтаристе… «ГУЛАГ» же выпустили для внутреннего употребления, ну это просто так, бумага лишняя оказалась, девать было некуда…[1]

  Виктор Некрасов, «Взгляд и Нечто», 1977
  •  

Не буду раскрывать все карты ― посмотрите собрание русских сказок Афанасьева и можете сделать свой собственный выбор. Для примера назову тип мудреца, гуру, носителя некоей автохтонной мудрости, который не участвовал в социально-политическом водовороте последних лет. Этот тип некогда пытался реализовать ― увы, неудачно ― Александр Солженицын. Но в близком будущем ― причем уже в 2004 году ― этот тип тоже может быть задействован на выборах. Очевидно лишь то, что ни один носитель парадигмы «солдата» на смену Путину прийти не может: ни Трошев, ни Шаманов не будут преемниками нынешнего президента. Это место уже занято, а менять шило на мыло ― не в привычках нашего народа. Здесь парадигма исчерпана, и ее можно только заменить другой парадигмой.[2]

  Станислав Белковский, «Счастье возможно: роман нашего времени», 2008
  •  

Солженицын в своих произведениях (имеются в виду «Архипелаг Гулаг» и «Красное колесо») показывает, что собою представляет советский, красный период нашей истории, что происходило на русской земле в двадцатом веке, какими были главные действующие лица нашей трагедии, где был народ, где — общество, где — государство. Он срывает маски, высвечивает подлинные цели и побуждения, развенчивает мифы.
Он это делает в свободной форме, у него под одной обложкой и роман, и публицистика, и научные исследования. В памяти читателя остаются лица царя и царицы, думцев-болтунов, практичных и беспощадных большевиков, простодушных крестьян и озверелых матросов — и сведения о важнейших исторических событиях и обстоятельствах. Книги Солженицына просвещают и воспитывают читателя в совершенно определенном, заданном духе: антикоммунистическом, христианском и демократическом. (Впрочем, его книги так страстно написаны, что, перевернув последнюю страницу, читатель осознает себя скорее врагом марксизма-ленинизма-сталинизма, чем другом свободы и демократии.) Солженицынская проза и публицистика как нельзя более точно отвечают горячему народному желанию найти виноватых во всех русских бедах и покарать их хотя бы словом.
Важнейшее дело для Солженицына — донести до читателя свое понимание истории, свое объяснение беды, приключившейся с Россией под конец первой мировой войны. Его книги можно назвать особым, высшим учебником истории для народа. Так они задумывались, так они и работают. — Сходит затмение. М., 1991. С. 286-287.

  Анатолий Стреляный
  •  

То, за что он ценил среди прочего Россию — это ее духовность, то, как люди в России переносили страдания. В его глазах эти люди достигли понимания истины, чувства этики — чего, по его мнению, либо совсем не было в потребительском обществе Запада, либо было отодвинуто на второй план стремлением к счастью. Он всегда был благодарен Западу... за оказанную ему поддержку во времена, когда его преследовали в Советском Союзе. Но он также всегда чувствовал свою обязанность как русского писателя говорить правду. И в знаменитой Гарвардской речи он главным образом говорил о том, что Россия этики не Советский Союз, а именно Россия — и Запад представляют собой разные цивилизации.[3]

  — Ричард Темпест, 100 лет Солженицыну, 2018
  •  

В 1971 году Александр Солженицын, предположительно защищённый своей славой, пережил попытку отравления рицином в одной кондитерской в Новочеркасске, куда он поехал проводить расследование массовых беспорядков рабочих. Ему удалось выкарабкаться. Оружие ещё не доведено до совершенства. Однако в 1978 году болгарскому писателю-эмигранту Георгию Маркову повезло куда меньше. Он был уколот зонтиком одним прохожим, который вежливо извинился с легким славянским акцентом, тем же вечером он слёг и скончался через четыре дня в ужасных муках. При падении Берлинской стены генерал КГБ Олег Калугин рассказал, как болгарский руководитель Тодор Живков обращался к услугам российских отравителей.[4]

  — Лора Мандевиль, «Отравление — долгая и мрачная российская традиция», март 2018

Ссылки

  1. Виктор Некрасов. «Записки зеваки». — М.: Вагриус, 2004 г.
  2. Станислав Белковский, Политика ― театр тотемов (генеральный директор совета по национальной стратегии отвечает на вопросы наших корреспондентов). — М.: «Завтра», 18 февраля 2003 г.
  3. 100 лет Солженицыну. "Можно ужасно относиться к СССР и быть патриотом". Русская служба BBC. 11 декабря 2018, — Ричард Темпест, профессор факультета славянских языков и литературы Университета Иллинойса.
  4. Лора Мандевиль. «Отравление — долгая и мрачная российская традиция». — Париж: Le Figaro, 9 марта 2018 г.