Алексей Васильевич Кольцов: различия между версиями
[досмотренная версия] | [досмотренная версия] |
из начала |
Нет описания правки |
||
Строка 1: | Строка 1: | ||
[[Файл:Koltsov AV.jpg|thumb|222px|<center> Алексей Кольцов (1838 год). <br /> ''Портрет работы А. К. Горбунова'']] |
[[Файл:Koltsov AV.jpg|thumb|222px|<center> Алексей Кольцов (1838 год). <br /> ''Портрет работы А. К. Горбунова'']] |
||
{{Навигация |
{{Навигация |
||
|Тема |
|Тема = Алексей Васильевич Кольцов |
||
|Портал |
|Портал = Персоналии |
||
|Википедия = Кольцов, Алексей Васильевич |
|Википедия = Кольцов, Алексей Васильевич |
||
|Викиучебник = |
|||
|Викицитатник = Алексей Васильевич Кольцов |
|Викицитатник = Алексей Васильевич Кольцов |
||
|Викитека |
|Викитека = Алексей Васильевич Кольцов |
||
⚫ | |||
|Викивиды = |
|||
⚫ | |||
|Викиновости = |
|||
⚫ | |||
|Метавики = |
|||
}} |
|||
⚫ | |||
== Цитаты |
== Цитаты == |
||
{{Q|[[Телескоп (журнал)|«Телескоп»]], я слышал, понёсся шибко, да [[Философические письма|наехал на пень]]. Жаль «Телескопа», — славной был малой!|Автор=письмо [[Андрей Александрович Краевский|А. А. Краевскому]] 27 ноября 1836}} |
|||
===Поэзия=== |
|||
<poem>«Косарь» |
|||
* см. [[s:Пишу не для мгновенной славы (Кольцов)|«Пишу не для мгновенной славы…»]], 14 декабря 1829 |
|||
⚫ | |||
…Раззудись, плечо! |
|||
⚫ | |||
⚫ | |||
⚫ | |||
⚫ | |||
⚫ | |||
⚫ | |||
⚫ | |||
{{Q|Раззудись, плечо! |
|||
Размахнись, рука! |
Размахнись, рука! |
||
Ты пахни в лицо, |
Ты пахни в лицо, |
||
Строка 24: | Строка 30: | ||
Освежи, взволнуй |
Освежи, взволнуй |
||
Степь просторную! |
Степь просторную! |
||
Зажужжи, коса, |
Зажужжи, [[коса]], |
||
Как пчелиный рой!.. |
Как пчелиный рой!..|Автор=[[s:Косарь (Кольцов)|«Косарь»]], 1836}} |
||
</poem> |
|||
* см. [[s:Лес (Что, дремучий лес, призадумался — Кольцов)|«Лес»]], 1837<ref>[[Дмитрий Мережковский]] написал в статье [[Пушкин (Мережковский)|«Пушкин»]], 1896: «Для Кольцова [[Пушкин]]— последний русский богатырь. Не христианское смирение и покорность, не «беспорывная» кротость русской природы, — народного певца в Пушкине пленяет избыток радостной жизни, «сила гордая, доблесть царская» <…>. И символизм пьесы вдруг необъятно расширяется, делается пророческим: кажется, что певец говорит уже не о случайной смерти поэта от пули [[Дантес]]а, а о более трагической, теперешней смерти Пушкина в самом сердце, в самом духе русской литературы…»</ref> |
|||
<poem>* * * |
|||
Пишу не для мгновенной славы: |
|||
Для развлеченья, для забавы, |
|||
Для милых, искренних друзей, |
|||
Для памяти минувших дней.</poem> |
|||
{{Q|Она в [[терем]]е, что зорюшка, |
{{Q|Она в [[терем]]е, что зорюшка, |
||
Под [[окно]]м сидит растворённым, |
Под [[окно]]м сидит растворённым, |
||
Поёт [[песня|песни]] задушевные, |
Поёт [[песня|песни]] задушевные, |
||
Наши [[брат]]ские-отцовские. |
Наши [[брат]]ские-отцовские.|Автор=[[s:Стенька Разин (Кольцов)|«Стенька Разин»]], 1838}} |
||
⚫ | |||
⚫ | |||
{{Q|У меня был Кольцов, некогда добрый, умный, простодушный Кольцов, автор прекрасных по своей простоте и задушевности стихотворений. К несчастию, он сблизился с [[Андрей Александрович Краевский |редактором]] и [[Виссарион Белинский|главным сотрудником]] [[Отечественные записки|«Отечественных записок»]]: они его развратили. Бедный Кольцов начал бредить субъектами и объектами и путаться в отвлечённостях [[гегельянство|гегелевской философии]]. <…> Неучёный и неопытный, без оружия против школьных мудрствований своих «покровителей», он, пройдя сквозь их руки, утратил своё драгоценнейшее богатство: простое, искреннее чувство и здравый смысл. [[w:Строев, Владимир Михайлович|Владимир Строев]], который также был у меня, даже заподозрил его в нетрезвости и осведомился, часто ли он бывает таким?|Автор=[[Александр Васильевич Никитенко|Александр Никитенко]], [[Дневник Александра Никитенко#1830-е|дневник]], 20 ноября 1840}} |
|||
⚫ | |||
⚫ | |||
⚫ | |||
⚫ | |||
⚫ | |||
⚫ | |||
⚫ | |||
{{Q|Кольцов был истинный сын народа. <…> попытки подражания давали ложное направление его поэтическому инстинкту. Наконец проявил себя подлинный его дар; он создал народные песни, их немного, но каждая — шедевр. Это настоящие песни русского народа. В них чувствуется тоска, которая составляет характерную их черту, раздирающая душу печаль, бьющая через край жизнь (''удаль молодецкая''). Кольцов показал, что в душе русского народа кроется много поэзии, что после долгого и глубокого сна в его груди осталось что-то живое. У нас есть ещё и другие поэты, государственные мужи и художники, вышедшие из народа, но они вышли из него в буквальном смысле слова, порвав с ним всякую связь. <…> Кольцов и [[Лермонтов]] вступили в литературу и скончались почти в одно и то же время. После них русская поэзия онемела.|Автор=[[Александр Герцен]], «[[Литература и общественное мнение после 14 декабря 1825 года]]», 1851}} |
|||
⚫ | |||
⚫ | |||
⚫ | Эта [[надежда]] на что-то случайное, внешнее, неразумное составляет одну из характеристических черт народа, находящегося |
||
⚫ | Тем не менее так как народный характер слагается не из одной только стихии, так как, напротив того, элементы, его составляющие, чрезвычайно сложны и разнообразны, то они необходимо должны были отразиться во всей полноте и в поэзии Кольцова, возращенной на почве народной. Прочтите его «Песню пахаря», и вы убедитесь, что русскому человеку доступно не только отрицательное и ироническое, но и прямое и плодотворное отношение к жизни. |
||
::::Ну, тащися, сивка, |
|||
::::Пашней, десятиной, |
|||
::::Выбелим [[железо]] |
|||
::::О сырую землю. |
|||
::::::Красавица [[зорька]] |
|||
::::::В небе загорелась, |
|||
::::::Из большого леса |
|||
::::::Солнышко выходит |
|||
::::::::Весело на пашне; |
|||
::::::::Ну, тащися, сивка! |
|||
::::::::Я сам-друг с тобою, |
|||
::::::::[[Слуга]] и хозяин.<ref>''[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|М.Е. Салтыков-Щедрин]]''. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 5. — С. 20-21. — Москва, Художественная литература, 1972 г.</ref>|Автор=[[Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин|Михаил Салтыков-Щедрин]], «Стихотворения Кольцова», 1856}} |
|||
{{Q|Прочтите [[s:Песни лихача Кудрявича (Кольцов)|обе песни «Лихача-Кудрявича»]], и вы вполне убедитесь, что нужно было самому с молоком матери принять эти инстинкты, чтоб выразить их так верно и отчётливо. <...> |
|||
== Источники == |
|||
⚫ | Действительно, жизнь бьёт таким обильным ключом в этой крепкой, неиспорченной натуре, что является настоятельная потребность каким бы то ни было образом истратить её, и так как разумно-деятельного поприща для неё не представляется, то безрасчётная трата сил становится явлением законным, оправдываемым самою необходимостью. И нельзя сказать, чтобы Лихач-Кудрявич не сознавал хоть изредка всей неестественности этого положения. Нет, он сознаёт его, но и самое это сознание выражается у него как-то не положительно, а в виде иронии, которую, пожалуй, можно с непривычки принять и за довольство самим собою и своим положением. <...> |
||
⚫ | Эта [[надежда]] на что-то случайное, внешнее, неразумное составляет одну из характеристических черт народа, находящегося ещё в младенчестве. Кольцов необыкновенно живо подметил эту черту и выразил её, как истинный художник, в ясных и отчётливых образах, не примешивая никаких рассуждений от своего лица, не пускаясь в изыскания причин такого странного явления. |
||
⚫ | Тем не менее так как народный характер слагается не из одной только стихии, так как, напротив того, элементы, его составляющие, чрезвычайно сложны и разнообразны, то они необходимо должны были отразиться во всей полноте и в поэзии Кольцова, возращенной на почве народной. Прочтите его [[s:Песня пахаря (Кольцов)|«Песню пахаря»]], и вы убедитесь, что русскому человеку доступно не только отрицательное и ироническое, но и прямое и плодотворное отношение к жизни.|Автор=[[Михаил Салтыков-Щедрин]], [[рецензии Михаила Салтыкова-Щедрина|«Стихотворения Кольцова»]], 1856}} |
||
{{Q|Стоит только стихии вырваться из центра на периферию, чтобы, по общему закону организмов, она стала обособляться, сосредоточиваться около собственного центра и получила своё отдельное, цельное и реальное бытие… |
|||
И тогда — горе заклинателю, который выпустил её из центра <…>. Кольцова скосила <…> та раздражительная и начинавшая во всём сомневаться стихия, которую тщетно заклинал он своими «Думами».|Автор=[[Аполлон Григорьев]], «[[Пушкин — Грибоедов — Гоголь — Лермонтов]]», 1859}} |
|||
===[[Виссарион Белинский]]=== |
|||
* см. [[Рецензии Виссариона Белинского 1831—1835 годов#Декабрь|рецензию]] на «Стихотворения Кольцова» декабря 1835 |
|||
{{Q|Что поэзия есть не плод науки, а счастливый дар природы, — этому лучшим доказательством Кольцов, и по сю пору [[wikt:прасол|прасол]], и по сю пору не знающий русской орфографии. Что делать? Русской, как и всякой орфографии, можно выучиться и не выучиться, смотря по обстоятельствам и условиям внешней жизни человека, так же, как и быть или не быть прасолом; но нельзя не иметь глубокого духа, непосредственно обнимающего всё, <…> если природа дала их вам, точно так же, как нельзя их приобресть, <…> если природа отказала вам в них. <…> |
|||
Перечтите его [[s:Деревенская беда (Кольцов)|«Деревенскую беду»]], [[s:Лес (Кольцов)|«Лес»]] — и подивитесь этой богатырской силе могучего духа! И какое разнообразие даже в самом однообразии его поэзии! <…> |
|||
Вот она, простодушная, девственная и могучая народная поэзия. Вот она, задушевная песнь великого таланта, замкнутого в естественной непосредственности, не вышедшего из себя развитием, не подозревающего своей богатырской мощи! Найдите хоть одно ложное чувство, хоть одно выражение, которого бы не мог сказать крестьянин!..|Автор=[[Рецензии Виссариона Белинского 1840 года#Май|рецензия]] на «Новые досуги Фёдора Слепушкина», май 1840}} |
|||
{{Q|Кольцов обратил на себя общее внимание, но не столько достоинством и сущностию своих созданий, сколько своим качеством поэта-самоучки, поэта-прасола. Он и доселе не понят, не оценён как поэт, вне его личных обстоятельств, и только немногие сознают всю глубину, обширность и богатырскую мощь его таланта и видят в нём не эфемерное, хотя и примечательное явление периодической литературы, а истинного жреца высокого искусства. |
|||
<…> обратимся к ''живым''. Но и из них только один Кольцов обещает жизнь, которая не боится смерти, ибо его поэзия есть не современно важное, но безотносительно примечательное явление. Никого из явившихся вместе с ним и после него нельзя поставить с ним наряду, и долго стоял он в просторном отдалении от всех других, как вдруг на горизонте нашей поэзии взошло новое яркое светило и тотчас оказалось звездою первой величины. <…> [[Лермонтов]]. <…> при всей глубине мыслей, энергии выражения, разнообразии содержания, по которым Кольцову едва ли можно бояться чьего-нибудь соперничества, форма его стихотворений, несмотря на свою художественность, всегда однообразна, всегда одинаково безыскусственна. Кольцов не есть только ''народный'' поэт: нет, он стоит выше, ибо если его ''песни'' понятны всякому простолюдину, то его ''думы'' недоступны никакому; но в то же время он не может назваться и поэтом национальным, ибо его могучий талант не может выйти из магического круга народной непосредственности. Это гениальный простолюдин, в душе которого возникают вопросы, свойственные только людям, развитым наукою и образованием, и который высказывает эти глубокие вопросы в форме народной поэзии. Поэтому он непереводим ни на какой язык…|Автор=[[Герой нашего времени (Белинский)|«Герой нашего времени»]], июнь 1840}} |
|||
{{Q|Талант Лермонтова не совсем одинок: подле него блестит в могучей красоте самородный талант Кольцова;..|Автор=[[Стихотворения М. Лермонтова (Белинский, 1840)|«Стихотворения М. Лермонтова»]], осень 1840}} |
|||
{{Q|Об отце Кольцова думать нечего: такой случай мог бы вооружить перо энергическим, громоносным негодованием где-нибудь, а не у нас. Да и чём виноват этот отец, что он — мужик? И что он сделал особенного? Воля твоя, а я не могу питать враждебности против волка, медведя или бешеной собаки, хотя бы кто из них растерзал чудо гения или чудо красоты, так же, как не могу питать враждебности к паровозу, раздавившему на пути своём человека. <…> И {{comment|что напишешь|в нижеприведённом некрологе}} об отце Кольцова и как напишешь? Во-1-х, и написать нельзя, во-2-х, и напиши — он ведь не прочтёт, а если и прочтёт — не поймёт, а если и поймёт — не убедится.|Автор=[[Письма Виссариона Белинского Василию Боткину#9 декабря|письмо В. П. Боткину]] 9 декабря 1842}} |
|||
{{Q|С ранних лет ринутый в жизнь действительную, он коротко знал, глубоко понимал её, — и, судя по его практическому такту, его иронической улыбке, его осторожному разговору, многие дивились, как он в то же время мог быть поэтом… Есть люди, которые смотрят на поэта, как на птицу в клетке, и заговаривают с ним для того только, чтоб заставить его петь: так любители соловьев трут ножик о ножик, чтоб звуками этого трения вызвать птицу на пение… Зная хорошо действительную жизнь, участвуя, поневоле, в её дрязгах, Кольцов не загрязнил души своей этими дрязгами: его душа всегда оставалась чиста, возвышенна, благородна, хотя ироническая улыбка никогда не сходила с уст его… Противоречие между действительностию, в которую бросила его судьба, и между внутренними потребностями души, — вот что всегда было причиною его страданий, и вот что наконец свело его в раннюю могилу. Одарённый характером сильным, Кольцов умел терпеть; но всякому терпению бывает конец: он всё мог перенести, только не ядовитую ненависть тех, кого любил и от кого оторваться навсегда у него не было внешних средств… |
|||
Как поэт Кольцов был явлением весьма примечательным. Он обладал талантом сильным, глубоким и энергическим и, несмотря на то, должен был оставаться в довольно ограниченной сфере искусства — сфере поэзии народной.|Автор=«Алексей Васильевич Кольцов» (некролог), декабрь 1842}} |
|||
{{Q|Кольцов потому и имел наклонность к философско-религиозной думе, что самобытным стремлением своей мощной натуры совершенно оторвался от всякой нравственной связи с простонародьем, среди которого возрос.|Автор=[[Литературные и журнальные заметки (Белинский)#1843|«Литературные и журнальные заметки. Несколько слов „Москвитянину“»]], июль 1843}} |
|||
{{Q|… поэзия Кольцова относится к поэзии Пушкина, как родник, который поит деревню, относится к Волге, которая поит более, чем половину России…|Автор=[[Иван Андреевич Крылов (Белинский)|«Иван Андреевич Крылов»]], январь 1845}} |
|||
* см. «[[О жизни и сочинениях Кольцова]]», осень 1846 |
|||
{{Q|Истинным приобретением для русской литературы вообще было вышедшее в прошлом году издание стихотворений Кольцова. <…> Эта книжка — капитальное, классическое приобретение русской литературы, не имеющее ничего общего с теми эфемерными явлениями, которые, даже и не будучи лишены относительных достоинств, перелистываются как новость для того, чтоб быть потом забытыми. <…> |
|||
Он сделался поэтом, сам не зная как, и умер с искренним убеждением, что если ему и удалось написать две-три порядочные пьески, всё-таки он был поэт посредственный и жалкий… Восторги и похвалы друзей не много действовали на его самолюбие… Будь он жив теперь, он в первый раз вкусил бы наслаждение уверившегося в самом себе достоинства, но судьба отказала ему в этом законном вознаграждении за столько мук и сомнений…|Автор=«[[Взгляд на русскую литературу 1846 года]]», декабрь}} |
|||
== Примечания == |
|||
{{примечания}} |
{{примечания}} |
||
{{DEFAULTSORT:Кольцов, Алексей Васильевич}} |
{{DEFAULTSORT:Кольцов, Алексей Васильевич}} |
||
[[Категория:Персоналии по алфавиту]] |
[[Категория:Персоналии по алфавиту]] |
||
[[Категория:Поэты по алфавиту]] |
[[Категория:Поэты по алфавиту]] |
Версия от 20:43, 24 июля 2021
Алексей Васильевич Кольцо́в (3 [15] октября 1809 — 19 или 29 октября [10 ноября] 1842) — русский поэт.
Цитаты
«Телескоп», я слышал, понёсся шибко, да наехал на пень. Жаль «Телескопа», — славной был малой! | |
— письмо А. А. Краевскому 27 ноября 1836 |
Поэзия
- см. «Пишу не для мгновенной славы…», 14 декабря 1829
— «Утешение», 1830 |
Раззудись, плечо! | |
— «Косарь», 1836 |
— «Стенька Разин», 1838 |
О Кольцове
У меня был Кольцов, некогда добрый, умный, простодушный Кольцов, автор прекрасных по своей простоте и задушевности стихотворений. К несчастию, он сблизился с редактором и главным сотрудником «Отечественных записок»: они его развратили. Бедный Кольцов начал бредить субъектами и объектами и путаться в отвлечённостях гегелевской философии. <…> Неучёный и неопытный, без оружия против школьных мудрствований своих «покровителей», он, пройдя сквозь их руки, утратил своё драгоценнейшее богатство: простое, искреннее чувство и здравый смысл. Владимир Строев, который также был у меня, даже заподозрил его в нетрезвости и осведомился, часто ли он бывает таким? | |
— Александр Никитенко, дневник, 20 ноября 1840 |
Кольцов был истинный сын народа. <…> попытки подражания давали ложное направление его поэтическому инстинкту. Наконец проявил себя подлинный его дар; он создал народные песни, их немного, но каждая — шедевр. Это настоящие песни русского народа. В них чувствуется тоска, которая составляет характерную их черту, раздирающая душу печаль, бьющая через край жизнь (удаль молодецкая). Кольцов показал, что в душе русского народа кроется много поэзии, что после долгого и глубокого сна в его груди осталось что-то живое. У нас есть ещё и другие поэты, государственные мужи и художники, вышедшие из народа, но они вышли из него в буквальном смысле слова, порвав с ним всякую связь. <…> Кольцов и Лермонтов вступили в литературу и скончались почти в одно и то же время. После них русская поэзия онемела. | |
— Александр Герцен, «Литература и общественное мнение после 14 декабря 1825 года», 1851 |
Прочтите обе песни «Лихача-Кудрявича», и вы вполне убедитесь, что нужно было самому с молоком матери принять эти инстинкты, чтоб выразить их так верно и отчётливо. <...> | |
— Михаил Салтыков-Щедрин, «Стихотворения Кольцова», 1856 |
Стоит только стихии вырваться из центра на периферию, чтобы, по общему закону организмов, она стала обособляться, сосредоточиваться около собственного центра и получила своё отдельное, цельное и реальное бытие… | |
— Аполлон Григорьев, «Пушкин — Грибоедов — Гоголь — Лермонтов», 1859 |
Виссарион Белинский
- см. рецензию на «Стихотворения Кольцова» декабря 1835
Что поэзия есть не плод науки, а счастливый дар природы, — этому лучшим доказательством Кольцов, и по сю пору прасол, и по сю пору не знающий русской орфографии. Что делать? Русской, как и всякой орфографии, можно выучиться и не выучиться, смотря по обстоятельствам и условиям внешней жизни человека, так же, как и быть или не быть прасолом; но нельзя не иметь глубокого духа, непосредственно обнимающего всё, <…> если природа дала их вам, точно так же, как нельзя их приобресть, <…> если природа отказала вам в них. <…> | |
— рецензия на «Новые досуги Фёдора Слепушкина», май 1840 |
Кольцов обратил на себя общее внимание, но не столько достоинством и сущностию своих созданий, сколько своим качеством поэта-самоучки, поэта-прасола. Он и доселе не понят, не оценён как поэт, вне его личных обстоятельств, и только немногие сознают всю глубину, обширность и богатырскую мощь его таланта и видят в нём не эфемерное, хотя и примечательное явление периодической литературы, а истинного жреца высокого искусства. | |
— «Герой нашего времени», июнь 1840 |
Талант Лермонтова не совсем одинок: подле него блестит в могучей красоте самородный талант Кольцова;.. | |
— «Стихотворения М. Лермонтова», осень 1840 |
Об отце Кольцова думать нечего: такой случай мог бы вооружить перо энергическим, громоносным негодованием где-нибудь, а не у нас. Да и чём виноват этот отец, что он — мужик? И что он сделал особенного? Воля твоя, а я не могу питать враждебности против волка, медведя или бешеной собаки, хотя бы кто из них растерзал чудо гения или чудо красоты, так же, как не могу питать враждебности к паровозу, раздавившему на пути своём человека. <…> И что напишешь об отце Кольцова и как напишешь? Во-1-х, и написать нельзя, во-2-х, и напиши — он ведь не прочтёт, а если и прочтёт — не поймёт, а если и поймёт — не убедится. | |
— письмо В. П. Боткину 9 декабря 1842 |
С ранних лет ринутый в жизнь действительную, он коротко знал, глубоко понимал её, — и, судя по его практическому такту, его иронической улыбке, его осторожному разговору, многие дивились, как он в то же время мог быть поэтом… Есть люди, которые смотрят на поэта, как на птицу в клетке, и заговаривают с ним для того только, чтоб заставить его петь: так любители соловьев трут ножик о ножик, чтоб звуками этого трения вызвать птицу на пение… Зная хорошо действительную жизнь, участвуя, поневоле, в её дрязгах, Кольцов не загрязнил души своей этими дрязгами: его душа всегда оставалась чиста, возвышенна, благородна, хотя ироническая улыбка никогда не сходила с уст его… Противоречие между действительностию, в которую бросила его судьба, и между внутренними потребностями души, — вот что всегда было причиною его страданий, и вот что наконец свело его в раннюю могилу. Одарённый характером сильным, Кольцов умел терпеть; но всякому терпению бывает конец: он всё мог перенести, только не ядовитую ненависть тех, кого любил и от кого оторваться навсегда у него не было внешних средств… | |
— «Алексей Васильевич Кольцов» (некролог), декабрь 1842 |
Кольцов потому и имел наклонность к философско-религиозной думе, что самобытным стремлением своей мощной натуры совершенно оторвался от всякой нравственной связи с простонародьем, среди которого возрос. | |
— «Литературные и журнальные заметки. Несколько слов „Москвитянину“», июль 1843 |
… поэзия Кольцова относится к поэзии Пушкина, как родник, который поит деревню, относится к Волге, которая поит более, чем половину России… | |
— «Иван Андреевич Крылов», январь 1845 |
- см. «О жизни и сочинениях Кольцова», осень 1846
Истинным приобретением для русской литературы вообще было вышедшее в прошлом году издание стихотворений Кольцова. <…> Эта книжка — капитальное, классическое приобретение русской литературы, не имеющее ничего общего с теми эфемерными явлениями, которые, даже и не будучи лишены относительных достоинств, перелистываются как новость для того, чтоб быть потом забытыми. <…> | |
— «Взгляд на русскую литературу 1846 года», декабрь |
Примечания
- ↑ Дмитрий Мережковский написал в статье «Пушкин», 1896: «Для Кольцова Пушкин— последний русский богатырь. Не христианское смирение и покорность, не «беспорывная» кротость русской природы, — народного певца в Пушкине пленяет избыток радостной жизни, «сила гордая, доблесть царская» <…>. И символизм пьесы вдруг необъятно расширяется, делается пророческим: кажется, что певец говорит уже не о случайной смерти поэта от пули Дантеса, а о более трагической, теперешней смерти Пушкина в самом сердце, в самом духе русской литературы…»