Эссе Варлама Шаламова

Почти все эссе Варлама Шаламова опубликованы посмертно в 2000-х — 2010-х годах. Большинство не были датированы автором.

Цитаты

В нашей литературе разбросанно и неполно отражена чрезвычайно важная в воспитательном плане работа, рассказывающая в доступной и художественно полноценной форме о детстве и отрочестве знаменитых русских людей. <…> Детство знаменитых людей — это всегда источник подражания, примера, желания повторить судьбу любимого героя. У ребят огромная и законная тяга к такого рода литературе. <…> Это происходит в силу пренебрежения к важной стороне дела, ибо нельзя думать, что биографических материалов детства мало. Их достаточно. Просто автор никогда не ставит себе этой задачи. Торопясь к изображению взрослой деятельности, мало доступной, конечно, ребятам. — заявка в издательство «Детская литература» о написании книжной серии наподобие ЖЗЛ по совместной с О. С. Неклюдовой идее, которая не реализована и поныне

— «Замечательные мальчики», 1957

Годами, десятилетиями в журналах печатаются вовсе не стихи, а просто слова, соединённые в строчки, имеющие рифмы и размеры, но не имеющие в себе ни грана поэзии. Об этих «произведениях» пишутся статьи, даже книги, и бедный читатель не видит для себя другого выхода, как вовсе прекратить читать стихи, читатель объявил стихотворную голодовку. Читательское доверие к поэзии, к стиху утрачено, и никто не знает, как его завоевать вновь.

— «Заметки о стихах», 1959

	Появляется такой чувствительный и тонкий поэтический инструмент, как Евгений Евтушенко — чуть не единственный настоящий лирический репортёр нашего времени из молодых поэтов.
	— там же

Подумать страшно, как много сил и материальных средств расходуется на т. н. социалистический реализм, на то, чтобы убедить читателей в том, в чём убедить писателя нельзя. Забывается, что писатель — это прежде всего читатель, преодолевший чужое зрение и научившийся видеть сам. Если он видит сам — рано или поздно он найдет средства изображения свои, т. е. убедит читателя в своём мире или в кусочке мира, расширит арсенал познания жизни (в прошлом ли, в настоящем ли).

— «О книжности и прочем», конец 1950-х — начало 1960-х

	Нужно ли поэту писать прозу? Обязательно… <…> Воспитанная многолетней работой над стихами привычка к экономии и лаконичности, к выбору точного слова, самым благодетельным образом действует. Нужно ли прозаику писать стихи? Я думаю, нужно, да почти все прозаики и пишут. <…> Но име[ют] достаточно вкуса, чтобы не публиковать этих стихотворений.
	— «Поэт и проза», тогда же

	Я хочу считать себя поэтом, единственным русским поэтом, показавшим душу человека на лагерном Крайнем Севере, — вот единственная моя претензия. Разумеется, никаких тайн искусства Дальний Север мне не открыл. <…> Мои стихи — пример душевного сопротивления, которое оказано растлевающей силе лагерей.
	— «Свободная отдача», тогда же

1960-е

	Есть книги-доносчицы. Неискушённые в тонкостях писательского ремесла следователи ставят знак равенства между вымыслом и действительностью, между художественным правдоподобием и жизнью. Удивительным образом за литературного героя отвечает не писатель, а сам герой — или прототип героя.
	— «Вторжение писателя в жизнь», начало 1960-х

	Антропоморфизм — без которого не обходится ни один поэт — это лишь элементарное, наиболее простое выражение чувства природы поэта. <…> Что самое главное в пейзажной лирике? Живая жизнь, живое чувство. Пейзаж, который не говорит по-человечески, — это ещё не пейзаж и вряд ли годится для стиха.
	— «Пейзажная лирика», 1961

	В искусстве существует закон «всё или ничего», столь сейчас популярный в кибернетике. Иными словами, нет стихов менее квалифицированных и более квалифицированных. Есть стихи и не стихи. Это деление более правильное, чем деление на поэтов и не поэтов. Всё нехудожественное в искусстве — антихудожественно, враждебно истинному искусству.
	— «Всё или ничего»

	Рассказ «Мышкина дудочка» <…> — грусть необычайная. Вера в призвание, героизм, сила. Урок мужества, героической жизни, нищей жизни без скидок. Ремизов (вместе с Белым) — бесспорный учитель русской прозы XX века. Но в отличие от Белого в Ремизове очень мало игры, а всё всерьёз, никакой формальности музыки и словотворчества.
	— <Об А. М. Ремизове>, начало 1964

	Поэзия — это жертва, а не завоевание. Обнажение души, искренность, «самоотдача» — непременные условия поэтической работы.
	— «Таблица умножения для молодых поэтов», 1964

Ярчайшая, потрясающая переписка эта «игра в приказы» — всю чудовищность которой автор не очень чувствует, передавая всё это с лирической непосредственностью. (Письма отца — самое страшное, пожалуй, по тупости, по бедности интеллектуальной.) <…> Рассказанное в сущности немного попытка «реабилитации» отца — явно неудачно, но простительно, да и весь характер этот гнусный проступает сквозь любую защиту достаточно определённо.

— <О воспоминаниях С. И. Аллилуевой>, 1964 или 65

У Есенина было необычайно чистое поэтическое горло, лирический голос удивительной чистоты. Трудно сказать, кого из русских поэтов можно поставить рядом с Есениным по непосредственности, безыскусственности, искренности, правдивости лирического тона. Песенность была даром Есенина. Его стихотворные строфы всегда делятся на отдельные строки по смыслу, как в песне — то самое качество, от которого уходила Цветаева. У Есенина было два учителя: Блок и Клюев, все остальные влияния были легко преодолены. <…> Пейзажные образы Есенина — это не очеловеченная природа, а просто поэтические сравнения без символики. — повторено в «Есенине»

— ответ на анкету о С. Есенине, 1965

	Замечательный русский поэт Михаил Кузмин относится к числу тех, кто ещё ждёт «реабилитации».
	— «Во власти чужой интонации»

	Вся история русской поэзии — есть история ввода в поэтический язык житейской прозы, разговорного языка.
	— «Опасения Бориса Слуцкого»

	Северянин был поэтом «божьей милостью». По чистоте «поэтического горла» он не уступает Есенину. Только словарь его ужасен.
	— «Поход эпигонов»

	Солженицын не просто подражатель и продолжатель Ремизова и Замятина, но и показывает многое своё. Его проза — особым образом поэтизированная проза, где технические элементы стиха — рифма, звуковой повтор, аллитерация заменены имеющими то же значение прозаическими фигурами.
	— «Стихи и стимулирующее чтение»

	Твардовский пытается зачеркнуть двадцатый век русской поэзии, и от того-то поэтический отдел «Нового мира» так беден и бледен.
	— <Твардовский. «Новый мир»>

	Рифма Некрасова — чисто глазная. Основу «слуховой» рифмы положил Алексей Константинович Толстой — он истинный отец неточной рифмы в нашей поэзии.
	— «Чего не должно быть»

1970-е

	«Синие гусары» были эстетической уступкой, лирическим отступлением на главном направлении лефовского стиха. Это едва ли не единственное стихотворение Асеева, где он использует тактовик — чужой размер, оружие конструктивистов, которым лефовцы не пользовались. Сам по себе весёлый ритм «Синих гусар» барабанил о лефовском провале и свидетельствовал о распаде «Нового Лефа».
	— «Асеев»

	Многие блоковские стихи использовались в качестве стимулирующего средства, испытанной инъекции тестостерона в художественной жизни российской интеллигенции.
	— «Блок и Ахматова»

	Девяносто процентов русских лирических стихотворений написано ради последней строфы.
	— там же

Есенин был высококвалифицированейшим, образованным профессионалом, выступающим во всеоружии современной поэтической техники, сам один из её создателей в период его подъёма — времён «Москвы кабацкой». <…> Совершенство художественной ткани «Письма матери» очень велико. B одной и той же строфе встречаются различные звуковые узоры, гармонирующие между собой и подчинённые единой эмоциональной цели. Эмоциональная энергия зависит от беспрерывного нагнетания повелительного наклонения различных глаголов. Все эти многочисленные «не» являются надёжным звуковым повтором, механически обеспечивающим поэту внимание слушателей. <…> ещё одна звуковая особенность. B каждой строке этого длинного стихотворения присутствует шипящая буква.

— «Есенин»

	Суть новаторства Маяковского заключается отнюдь не в своей стихотворной практике, не в особенности своей рифмы, не в гениальной своей драматургии. Суть новаторства заключается в том, что Маяковский дышит будущим и поддерживает всё новое, всё передовое, что возникает на литературном пути тогдашней советской России.
	— «Маяковский мой и всеобщий»

Василий Каменский оставил после себя огромное литературное наследство. Паралитик, прикованный к телевизору, умерший в Москве в возрасте 77 лет, до последнего часа жизни возводил всё новые и новые здания в своём городе литературы, проводил всё новые и новые литературные пробы, ставил новые заявочные столбы. Огромное наследство опубликовано <…>. Целый Монблан — неопубликованный, всё это ещё ждёт лопаты исследователя. Каменский не то, чтобы забыт, а слишком недостаточно оценён.

— «Поэт Василий Каменский»

	У стихов есть тёмная власть, с которой надо бороться самым энергичным образом или ей следовать. Третьего не дано.
	— «Фёдор Раскольников», 1973

202 раза повторяется слово «холод» в 144 стихотворениях, составляющих книгу «Полынный ветер». Это не оплошность не безвкусица, не бедность, а тончайшее мастерство и богатство поэтического словаря Анатолия Жигулина. Слово «холодная» автор разумеет не в какой-то сверхмодной, ультрасовременной аллегории, в роде «холодная война», а в самом реальном, климатическом, физическом смысле <…>. Жигулин — уроженец Воронежа и «запрограммирован» на воспевание среднерусской природы. Среднерусская природа вошла в его стихи, но заняла там очень скромное место, далеко уступающее совсем другим географическим меридианам. <…> Жигулину ещё не поздно избавиться от заимствований и чужих влияний при тех больших рубежах, которые взял в новом цикле стихотворений молодой поэт. — рецензия на поэтический сборник А. Жигулина «Полынный ветер», 1975

— «Путь в большую поэзию», [1975]

Творческий процесс есть процесс торможения, отбрасывания лишнего, а не поиск, не накопление. Накопление — в любом виде и форме произошло давно, гораздо раньше, чем поэт берётся за перо. <…> Начиная первую строку, строфу, поэт никогда не знает, чем он кончит стихотворение. Но звуковой каркас будущего стихотворения, его очень приблизительная идея — при полной силе эмоционального напора — существует. Стихи всегда — эмоциональная разрядка и в этом их важнейшая особенность и повелительность.

— «Звуковой повтор — поиск смысла», 1976

«Рифма» (1959-61)

Поэзия к началу деятельности Пушкина напоминала положение в современной науке, когда открытия буквально ждут вас на каждом углу, стерегут на каждом шагу.

Окраска слова зависит от согласных звуков и ими определяется. Звуковой повтор может быть построен на гласных — это укрепление в памяти формы слова — или на согласных — тогда запоминается, подчёркивается окраска. И то и другое всегда присутствует в стихах большого поэта. <…> Вершина русской поэзии пушкинский «Медный всадник» — непревзойдённый образец подобного рода. <…> Пушкинской рифмой (глаголы с глаголами, существительные с существительными) очерчены языковые рубежи русской поэзии, намечены её границы. — вероятно, неоригинально; подробнее в статьях «Звуковой повтор — поиск смысла» и «Природа русского стиха»

Возможности русской рифмы неисчерпаемы, и браться за разрушение «краесловия» — неблагодарное дело. Современная русская рифма есть скрепление, соединение различных частей речи, есть конструктивный элемент языка в борьбе с пустословием, со словесной неряшливостью за лаконизм, за точность поэтической речи.

Творческий процесс состоит больше в отбрасывании ненужного, недостаточно верного, ненадёжного, мало яркого, чем в поисках. Для создания каждой строфы мир подставляет поэту мгновенно, или почти мгновенно, десятки, сотни картин прошлого, настоящего, будущего, и из этого великого множества, приведенного в создание поэта рифмой, отбрасывается или записывается некоторая часть наблюдений, знаний, иллюстраций… свободно доверяясь рифме, звуковому повтору, поэт, ещё не закрепляя на бумагу, встречается с десятками направлений. Где-то глубоко в сознании затаено настроение определённой силы и тона, затаена какая-то главная мысль, тема, которая ищет своего выражения в ещё не написанных стихах. Подчас эта звуковая работа подсказывает новые мысли, уводит в сторону от предполагаемого задуманного.

Человеческое чувство ищет выражение и находит его в стихах поэта, оставшихся в его памяти, происходит как бы разрядка настроения, чувства в чужие стихи. Эти чужие стихи вспоминаются или перечитываются, твердятся по многу раз и дают выход настроению. А когда никаких «подходящих» стихов не вспоминается, когда чувство не находит выхода в знакомых текстах, не находя в них соответствия, успокоения — тогда пишутся свои стихи. И в этом случае магнитный поисковый инструмент — рифма двигает пласты событий, впечатлений.

«Заметки рецензента» (начало 1960-х)

Поход Корнея Чуковского против «канцелярита» — за чистоту русского языка — донкихотский поход. За «канцеляритом» стоит огромная сила. Не косность, не неграмотность, не лень, а сила самых грамотных, самых «интеллигентных» — дипломатический протокол. Это — традиция великой силы, где содержание открыто выступает в виде формы. Вековая традиция, где вопрос, как загибать визитную карточку, приобретает драматический характер, где ссылаются на события 1667 года, где юридическая формула ровно восходит к временам Венского конгресса. Это перед этими «условностями» — которые отнюдь не условности, ибо они — живое оружие сегодняшних отношений — какая-то «дана сия» и «предъявитель сего».

Может быть, перед нами — новый Кафка? «Дробясь в волнении парили горизонты». «Ослепительная алость грациозной зари журчала дымящей поэтичностью уходящего лета». «Ассоциация неприятных дуновений». «Жемчужный бархат мягких лучей». «Изумрудная загадочность незнакомки». «Жёлтая эмоциональная луна шептала небесные слова, полные задушевных импульсов». <…> Автор подписывает своё письмо: C уважением граф Назаров. Что это — шутовство? Сокращение слова «графоман»? Или свидетельство некоторого психического ущерба?

Музыкальная, объёмная фраза Гоголя, до сих пор составляющая непобеждённую вершину русской прозы, стояла в начале славного пути, который прошла русская проза.

«Русская фраза — это лопата, всаженная глубоко в землю, и ею писатель поднимает глубокие пласты чувств и мыслей» — говорил один мой знакомый…

Проза будущего будет прозой знающих людей, которые, подобно Сент-Экзюпери, открывшему нам воздух, вернее, чувства людей воздуха — откроют нам душу другой профессии. Писатели будущего будут знать и им будут верить, как учёным, как специалистам не по написанию романа, а по знанию Человека в этом материале.

Отдельные статьи

• О прозе
• Поэт изнутри (Секреты стихов или стихи стихов)

Ссылка

• Эссе на официальном сайте Шаламова