Объяли меня воды до души моей

Материал из Викицитатника

Цитаты из романа «Объяли меня воды до души моей», 1973 (автор Оэ, Кэндзабуро)[1].

Из романа[править]

  • … в один прекрасный день он бросил все, что идентифицировало его как личность, и, забрав у жены ребенка, стал жить затворником. Он сам назначил себя поверенным тех, кого любил в этом мире больше всего, — китов и деревьев. Он даже имя изменил, чтоб подчеркнуть свою новую сущность, — Ооки Исана[2].
  • Разве не рушился мир, когда неумолимо жестокие птичьи стаи начинали клевать мягкие, соблазнительные почки?[3]
  • Зимой, когда нет признаков, что почки должны распуститься, души деревьев прячутся в корнях и деревья погружены в спячку. Поэтому и он, стремясь к духовной общности с деревьями, научился у них тоже впадать в зимнюю спячку. Ночами, когда ветер бушевал в ветвях деревьев, ему ни разу не снились тяжелые сны[4].
  • Птичьи голоса запечатлелись в сознании ребенка как некие самостоятельные слова. […] Тихо, чтобы не заглушать их, Дзин выдыхал, почти не раскрывая губ: — Это дрозд… — Или: — Это сэндайский насекомоед… это сойка… а это камышовка. Умственно отсталый ребенок различал голоса по крайней мере пятидесяти разных птиц, слушать их было для него не меньшей радостью, чем утолять голод[5].
  • В полете снежинок можно видеть синтез почти всех видов движения, и Исана подумал вдруг, что ему открывается всеобщий закон механики[5].
  • Глубокой ночью море вышло из берегов, покрыло всю землю, и киты, которых еще не успели истребить, решившись на последнее средство, подплыли к убежищу и стали бить по его железобетонным стенам чем-то мягким, влажным и тяжелым — плавниками. Пришедшие из моря вместе с морем, они били по стенам, чтобы деликатно, но в то же время настойчиво выразить свою волю. В полусне он чувствует, что ожидал их прихода. […] Но, ожидая их, он не знал, как ответить на их призыв. Он был готов ждать, ждать до бесконечности. И вот он ждет, вытянувшись на кровати, весь трепеща. Но киты никогда не смогут разрушить стены убежища и проникнуть внутрь[6].
  • Исана ответил бы им: Я камелия. Ничего дурного я не замышляю. Я ощущаю то, что ощущает выкорчеванная камелия. Потому что я и в самом деле выкорчеван. Ответил бы, как человек, у которого вся голова, плечи, грудь покрыты сотнями цветов и бутонов[7].
  • Даже Дзин, который лучше его приспособился к затворнической жизни в убежище, зарядился новой энергией. Исана начал телепатически внушать ему, что нужно выйти наружу, чтобы израсходовать хоть немного скопившейся в нем энергии. В случае необходимости сделать это совсем не трудно — требуется лишь время и терпение[8].
  • Если через час начнется последняя мировая война, он, прежде чем палящий жар ядерного взрыва и ударная волна достигнут города, со всем хладнокровием и упорством, которые человек ради такого дня накапливает всю жизнь, должен будет, пробираясь между мечущимися в панике жителями, вместе с Дзином пешком вернуться домой. И вдвоем с сыном, невзирая на гибель человечества, спокойно ждать, пока деревьям и китам будут предоставлены их законные права. Когда от безумного жара запылают бетонные стены и взрывная волна достигнет ушей Дзина, Исана услышит тихий шепот ребенка: — Это конец света[9].
  • «Я провозгласил себя поверенным деревьев и китов, но я человек, и мне не избежать ответственности перед вами, поскольку я один из тех, кто рубил деревья и истреблял китов», сказал он, обращаясь к душам деревьев и душам китов[10]. (Ооки Исана)

Из комментария автора[править]

  • Я неверующий, но Библию читаю, и главным образом потому, что в ней есть слова: «Объяли меня воды до души моей». Действительно, воды потопа, огромного потопа, который может привести к концу света, уже дошли нам до груди… [11]
  • Слова Достоевского о том, что если искренне молиться, то возникают новое чувство и новая мысль, и молитва воспитывает, — видимо, верны. Но для меня с самого начала предметом поклонения были лес, деревья. Я думаю, что если человек научится концентрировать свой ум на дереве, как на дереве, то благодаря этому в нем пробудится нечто новое. Я не хотел бы это называть молитвой. Может быть, потому, что сам не молюсь. Когда говорят о молитве, то имеют в виду, что на другой стороне — Бог, а по эту сторону молится человек. И есть в этом что-то для меня неприемлемое, слишком человеческое. Смотреть на лес, как на лес, — это ближе буддийской созерцательности, но нет в этом наивности молитвы. Есть молчание, ощущение глубины… Я размышлял над этим с детских лет, но не умел в молчании сосредоточиться на дереве, как на дереве, и потому мои герои получались нервозными людьми. Так было раньше. Но на сей раз героем стал человек, который решительно порвал с обществом и целиком сосредоточился на деревьях, как на деревьях, и хочет научить этому необузданную молодежь. Это одна из главных тем романа.[12]

Примечания[править]

  1. Цитаты приводятся по следующему изданию: Объяли меня воды до души моей // Оэ, К. Избранные произведения. Пер. с яп. В. С. Гривнина — М.: Панорама, 1999.
  2. с. 8
  3. с. 9
  4. с. 10
  5. 1 2 с. 11
  6. с. 12-13
  7. с. 19
  8. с. 20-21
  9. с. 21-22
  10. с. 329
  11. Из беседы, организованной издательством «Синтёся» по поводу выхода в свет романа «Объяли меня воды до души моей» (1973). Цит. по Гривнин, В.С. Творческий путь Кэндзабуро Оэ // Футбол 1860 года. Роман и рассказы. Пер. с яп. и вступит. ст. В. С. Гривнина. — М., 1983. — c. 14.
  12. Из беседы, организованной издательством «Синтёся» по поводу выхода в свет романа «Объяли меня воды до души моей» (1973). Цит. по Григорьева, Т. «Обращаюсь к современникам» // Оэ, К. Избранные произведения. Пер. с яп. — М.: Панорама, 1999. — с. 393-394.