Ты не гляди, не гляди назад,
Покидая сей хмурый край.
Утро встает, ты его солдат,
Твое дело — друм линкс, цвай-драй[1].
Пусть только пыль и тлен впереди,
Да пустые шкуры гадюк,
Но там рожденные, чтоб ползти,
Косяками летят на юг.
— «Странная сказка»
А там под Ватерлоо каждый третий убит,
Жак русоголовый ловит цокот копыт.
Продержись немного, фитиля не туши —
Мчатся на подмогу кирасиры Груши.
— «Маленькая рыбка»
И кем бы ты ни был — не умирай,
Ты видишь, как небо льет через край.
Те, кто нас любит, смотрят нам вслед.
Мерседес — бенц, а мы еще нет!
— «Маленькая рыбка»
Ты взял себе новый кар и классную мебель,
От пьянки до бабы, от даты до даты…
Ты высунул нос и думаешь, что ты в небе.
Эх, бедолага, хрен угадал ты!
— «Последняя земля»
Парусник на волне, пьяный распев бродяг,
Медное соло «Все, кто живой — на ют!»
Быть бы средь них и мне, мне бы услышать, как
Раковины затейливые поют.
— «Письма из тундры»
Ты рассуждаешь умно,
Я б так хотел тоже,
Но кто оживил струны —
Быть умным уже не может…
— «Форнит»
Слушай и считай, сколько раз «ку-ку»,
Сколько нам до счастия насчитала
Розовая птица на сером суку,
Сбейся посреди, и считай сначала.
— «Миклухо-Маклай»
Ветер метет перроны, поезд отходит через минуту,
Точно по расписанью — хули ж им, поездам.
В грустный мотив разлуки что-то еще вплетается, будто
Пуля в аккордеоне катится по ладам.
— «Пятьсот веселый»
Слева по борту рай —
Держись, Сизиф, волоки до него свой камень,
Пусть бабочки на плече
Расправляют крылья, видя как там, вдали,
Утро грызет капкан
И улыбается сломанными клыками, а
Слева по борту рай,
Справа по борту рай,
Прямо по ходу рай.
— «Слева по борту рай»
О том, что если выбрал поле, так на нем и стой,
Не меняйся в цвете, коль билетик пустой —
Пусть меняет место, кто пойдет за тобой.
О том, что лучше задохнуться, чем вдыхать этот дым,
О том, что лучше быть коричневым, чем голубым —
Пой, моя упрямая религия, пой!
— «Религия»
Мели ее, эту смесь из иллюзий, небыли, снов и были,
Чтоб, в клочья порвав экраны, чернее сажи и черта злей, Лихой паровоз Люмьеров ворвался в зал и пошел навылет,
Разбрызгивая по стенам мусьёв, мадамов и мамзелей.
— «Амазарский ястреб»
Вокруг все твердят, как спелись,
Что, коли уж стал героем,
То должен ты, строг и строен,
на каждую лажу мира клинок вынимать из ножен.
Но в этом-то вся и прелесть,
Что, если ты стал героем, —
А ты уже стал героем —
То никому на свете ты ничего не должен.
— «Герой»
Сказкам — отбой, книжкам — отбой, Война стоит у дверей.
Здравствуй, мальчик, я за тобой,
Вставай и двинем скорей.
Под коврик ключ, и шаг за край,
И счастье тем, кто не спал.
В седьмое небо идет трамвай,
Сдувая листву со шпал.
— «Мальчик»
Поезд всё скорей, музыка слышней,
Плеск твоих морей всё яснее в ней, —
Всё, ради чего стоило сто лет мыкать вьюгу.
Видя без труда, кто ты есть таков,
Летняя звезда всех проводников
Следом за тобой катит по холмам, да по кругу.
— «Песня скитайского словаря»
Я смотрю на маски черные на стене:
Часовые Зулуленда созерцают снега.
А вы бы, черные, сумели б отстоять континент,
Где с десяток диссидентов на один ассегай?
— «Прощай»
Сорок лет — это те же двадцать, дело только в цене.
В сорок рваться из резерваций веселее вдвойне.
Веселей игра-угадайка: свой ты или чужой
Среди тех, кто едет с Клондайка без гроша за душой.
Словно кошки в ночи мурлычут дальние дизеля.
Сорок лет — ни наград, ни лычек. Что ж, с нуля, так с нуля.
— «Сказочные деньки»
Дремлет Малыш, под одеялом темно,
Спит и видит сладкие сны.
В них, как и прежде, вдруг влетает в окно Карлсон, вернувшийся с войны.
— «Карлсоны»
У всей тусовки мухоморное похмелие,
Шприцы немытые уходят в вены синие.
И генерируют пророки очумелые
Пустые выхлопы безумья и бессилия.
Их рок-н-ролл давно издох к такой-то матери,
Лежит в канаве и на части разлагается.
Вопил: «Мы вместе!», все по кайфу, мол, и на тебе —
Он даже сдохнуть не сумел как полагается.
— «Марш континентальных электриков»
Где ж ты, моя пятница? Прошляпил в ночи.
Но я умею пятиться — тупик научил.
Туда, назад, к началу, где в полный ход
Отходит от причала мой старый год.
Погружу в трюмы я стальные слова
Да дудочку угрюмую, семь шестьдесят два.
Скорлупой крабьей хрустнет мир под ногой,
Уходи, кораблик, приходи, другой.
— «Песня новогодняя»
Так где же он есть, затерянный наш град? Мы не были вовсе там.
Но только наплевать — что мимо, то пыль, а главное — не спать в тот самый миг, когда
Придет пора шагать весёлою тропой полковника Фосетта,
Нелепый этот вальс росой на башмаках нести с собой в затерянные города.
— «Вальс Гемоглобин»
Знание своей судьбы олуху на кой ляд?
Руки мои слабы, зубы мои болят,
Горе летит орлом, счастье — подбитой утицей.
Чокнутый местный бог, вечный анфан террибль,
Тычет планету в бок шилом под материк,
Силится выяснить, как она, болезная, крутится.
— «Парагвай»
Ведь нам без связи — ни вверх, ни вниз, словно воздушным змеям:
Выше нас не пускает жизнь, а ниже мы не умеем.
— «Марш небесных связистов»
Так рысачь чужих побережий между,
Пей бурбон, тоску колесом дави,
И давай учись-ка жить без надежды,
Если не научился жить без любви.
— «Блюз»
Магеллан — не фамилия, это званье.
И не званье даже, пожизненный статус твой.
Встанет вечное многолуние Магелланье
Над седою адмиральскою головой.
— «Магеллан»
Крутые дяди говорят: «Твои потуги смешны,
Куда годна твоя дурацкая рать?
Подумай сам, коснется дело настоящей войны —
Они же строя не сумеют держать!»
Ты серый снег смахнёшь с лица, ты улыбнёшься легко,
Ты скажешь: «Верно, но имейте в виду:
Где ваши штатные герои не покинут окоп,
Мои солдаты не сгибаясь пройдут»
— «Идиотский марш»
Hынче мир наш весел не больно,
Всяка шваль гужуется всласть.
Смейтесь, гады, будьте довольны —
Ваша миссия удалась.
Hо знайте, мчится где-то в пустыне,
Так, что звезды бьются о сталь,
Синий поезд — Сивка Добрынин.
Эх, страна моя, Трансвааль.
— «Марш Трансвааль»
Всякий поборник точной науки
Знает — у смерти длинные руки,
Каждый живущий слаб перед нею.
Только коса находит на камень,
Смерти обломно со степняками —
Просто у неба руки длиннее.
— «Поезд на сурхарбан»
А я молодец, блин, я кончил свою тоску,
Хоть сам уже думал, что развалился в хлам,
Как пьяный казак, блин, ой шашкою на скаку,
Как пьяный казак, блин, с маху да пополам.
— «Красные сапоги»
Он пролетарий, он пролетает, но свысока видней,
Как по степи весенней, дробя гранит,
Прёт малахит-трава молодая, та, что до наших дней
Песню его потерянную хранит.
— «Алые крылья»
Вздох оборванной песни
Или ветер озноба,
А может быть, оба вместе,
А может быть, сразу оба
Бросятся в твои двери,
Уходя от погони,
И тихие твои звери
Ткнутся тебе в ладони,
Ткнутся и замурлычут.
— «Вышли все мои сроки…»
Каждый божий день все та же муть, что вчера,
Вновь бензопилою завывает с утра
Злая жена, извергая опилки быта.
Только все яснее слышно день от дня,
Как над горизонтом стременами звенят
Огненные кони — серебряные копыта.
— «Здравствуй, казак!»
А где ж её Иван? Он напился пьян
Из бутыли мутного стекла.
И ни меча, ни лат,
И лицом в салат — до утра, вот и все дела.
И только снится ему, что идет он во тьму,
И походка его легка,
И скоро трубы споют, и будет место в строю
Для Иванушки-дурака.
— «Несмеянин день»
В Эльдорадо сельву умывает роса,
Брезжит утро, солнышко встаёт за горой.
Герильерос радостно палят в небеса:
Едет Лёха! Едет пролетарский герой!
— «Алёха Боханский»
Странные элементы сплавлены воедино в песне твоей птичьей —
Яростные марши, спетые Икаром в чреве товарняка,
Сумеречные вальсы и жуткие частушки нашего пограничья,
Ритм твоего пульса, голос твоей крови — так, чтоб наверняка.
— «Брат Сокол»
Нет, ты не волк, ты лабораторный кролик,
Чьей сметной шкуре цена пятак,
А будь ты волк — ты б для этой роли
Не подошел бы никак.
— «Полсердца»
В дебрях этих тусовок даже воздух стал ядовит.
Прилизанный демократ и бритый налысо кришнаит,
Слякоть выбравших пепси, банкиры и хиппи в дурман-траве,
Поп, кадящий иприт, всепожирающая попсня
и сытые хряки на БМВ.
— «Браво, парень!»
Я-то буду за Стиксом не в первый раз,
Я знаю, что стану там
Железной собакою дальних трасс,
Бездомным грейхаундом.
А ты — как и здесь — золота пчела,
Ты навстречу, и мне светлей,
И вот только клочок твоего крыла
На моем лобовом стекле.
— «Не заходи за черту»
И снова твой протектор меняет дожди на сушь —
Привычный круг дорожных хлопот.
Ночь за окном, и в сиреневом пламени пунш.
Чёрта в мотор, скальп на капот
и вперед.
— «Ирокез»
Фига лежит в кармане последним оружием дураков.
Город пропал в тумане, мигнул огнями и был таков.
Но долго ль им собираться — компас, планшетка да борода —
Лишь детям да рудознатцам нужны изумрудные города.
— «Изумрудный город»
Мантра завсегдатая гиблых мест:
Если бог не выдаст, свинья не съест.
А если бога нет, то и не выдаст тебя никто.
— «Ветреная страна»
Уж несладко ей, ох, несладко,
У неё на платье заплатка,
У границ враги, с посевной проблемы, казна пуста.
У неё вассалы весёлы —
Обалдуи-конкистаболы,
Сто рублей убытку с каждого рыжего, как с куста.
Я выступаю большей частью для себя самого. Песни пишу для себя. <...>
...я не интегрирован в сообщества и не хочу особо интегрироваться. <...>
У меня стихотворений отдельно от музыки нет вообще. Конечно, только песни. А традиция... Гумилев, Высоцкий — полагаю, что она такова. <...>
Полагаю, что Россия не может быть маленькой. Или мы — в наших границах, или нас не будет. Тут вопрос выживания. А империя или не империя — сложно сказать. Если говорить о Штатах, все нормально воспринимают ее имперскость. Почему-то считается, что Россия как империя непременно должна развалиться, потому что империи уходят в небытие. Замечу: чтобы развалиться, сначала возникнуть надо, а Российская империя за ХХ век дважды распадалась.[2]
— Михаил Бударагин, Олег Медведев: «Общество потребления хорошо тем, что из него можно сбежать», 2017
Олег Медведев — один из самых интересных современных русских поэтов. Он не вписан ни в одну культурную тусовку, не публикуется в модных журналах и не собирает миллионы просмотров на YouTube, однако именно он создал цельный лирический образ «героя нашего времени». Персонаж его песен — романтик, искатель, путешественник и беглец, не потерявший веры в то, что с судьбой и обстоятельствами можно вступать в спор.[2]
— Михаил Бударагин, Олег Медведев: «Общество потребления хорошо тем, что из него можно сбежать», 2017