Отец Горио

«Отец Горио» (фр. Le père Goriot) — роман Оноре де Бальзака из «Сцен частной жизни» цикла «Человеческая комедия», в котором впервые выведены многие его самые важные персонажи. Написан в 1832 году, опубликован в 1834.

Цитаты[править]

Дом в четыре этажа с мансардой^[1] выстроен из известняка и выкрашен в тот желтый цвет, который придает какой-то пошлый вид почти всем домам Парижа.

Значит, ваш Париж — грязное болото. — Растиньяк — Вотрену

Свет — это болото, постараемся держаться на высоком месте. — Герцогиня де Ланже — виконтессе де Босеан

В Париже успех — всё, это залог власти. — Виконтесса де Босеан — Растиньяку

Милый Эжен, поверь материнскому сердцу: кривой путь до добра не доводит. Терпенье и отреченье — вот добродетели молодых людей на твоем месте. ...Пошли тебе Боже успеха! О! да, да, Эжен, добейся успеха... — Письмо матери Растиньяка

Лучше вам сегодня же поднять бунт против условностей людской морали. ...Вы, юноша, на перекрестке жизни, выбирайте!.. Пятьдесят тысяч молодых людей, находящихся в вашем положении, стремятся разрешить задачу быстрого обогащения, и среди них вы только единица. Посудите, что вам предстоит: сколько усилий, какой жестокий бой! Пятидесяти тысяч доходных мест не существует, и вам придется пожирать друг друга, как паукам, посаженным в банку. …Вот жизнь как она есть. Всё это не лучше кухни — вони столько же, а если хочешь что-нибудь состряпать, пачкай руки, только потом умей хорошенько смыть грязь; вот вся мораль нашей эпохи. Если я так смотрю на человеческое общество, то мне дано на это право, я знаю общество. Вы думаете, что я его браню? Нисколько. Оно всегда было таким. И моралистам никогда его не изменить. Человек далек от совершенства. Он лицемерен иной раз больше, иной раз меньше, а дураки болтают, что один нравственен, а другой нет. Я не осуждаю богачей, выхваляя простой народ: человек везде один и тот же, что наверху, что в середине, что внизу. На каждый миллион в людском стаде сыщется десяток молодцов, которые ставят себя выше всего, даже законов; таков и я. Если вы человек высшего порядка, смело идите прямо к цели. Но вам придется выдержать борьбу с посредственностью, завистью и клеветой, идти против всего общества. — Вотрен — Растиньяку

... художественное изображение извилистых путей, которыми проводит свою совесть светский честолюбец, пытаясь обойти зло, чтобы соблюсти внешние приличия и вместе с тем достигнуть своей цели. — Бальзак о романе

Известно ли вам, как здесь прокладывают себе дорогу? Блеском гения или искусством подкупать. В эту людскую массу надо врезаться пушечным ядром или проникнуть как чума. Честностью нельзя достигнуть ничего. Перед силой гения склоняются и его же ненавидят, стараются очернить его за то, что гений берёт всё без раздела, но, пока он стоит твёрдо, его превозносят, — короче говоря, боготворят, встав на колени, когда не могут втоптать в грязь. Продажность — всюду, талант — редкость. Поэтому продажность стала оружием посредственности, заполонившей всё, и острие её оружия вы ощутите везде. Вы увидите, что жены тратят больше десяти тысяч франков на наряды, в то время когда мужья их получают шесть тысяч на всё про всё. Вы увидите, как чиновники с окладом в тысячу двести франков покупают земли. Вы увидите, как женщины продают себя за прогулки в карете сына пэра Франции, потому что в ней можно разъезжать по среднему шоссе в Лоншане. <…> Бьюсь об заклад: стоит вам сделать два шага в Париже, и вы сейчас же натолкнётесь на дьявольские махинации. <…> Вот жизнь как она есть. Всё это не лучше кухни — вони столько же, а если хочешь что-нибудь состряпать, пачкай руки, только потом умей хорошенько смыть грязь; вот вся мораль нашей эпохи. Человеческое общество <…> всегда было таким. И моралистам никогда его не изменить. Человек далёк от совершенства. — Вотрен Растиньяку

Хотите, расскажу вам одну занятную вещь? Видите ли, став отцом, я понял Бога. Всё сущее произошло ведь от него, поэтому он Вездесущ. Такое же отношение между мной и дочерьми. Только я люблю моих дочерей больше, чем Господь Бог любит мир, ибо мир не так прекрасен, как сам Бог, а мои дочери прекраснее меня. — Горио Растиньяку о себе и дочерях

Всё или ничего — вот мой девиз. — Вотрен

Я лично буду счастлив и той скромной жизнью, какую я создам себе в провинции, где попросту наследую место своего отца. Человеческие склонности находят и в пределах очень маленького круга такое же полное удовлетворение, как и в пределах самого большого. Наполеон не съедал двух обедов и не мог иметь любовниц больше, чем студент-медик, живущий при Больнице капуцинов. Наше счастье, дорогой мой, всегда будет заключено в границах между подошвами наших ног и нашим теменем, — стоит ли оно нам миллион или сто луидоров в год, наше внутреннее ощущение от него будет совершенно одинаково. — Бьяншон — Растиньяку

Быть может, только те, кто верит в Бога, способны делать добро не напоказ, а Растиньяк верил в Бога. — После того, как Растиньяк подарил Горио тысячу франков

Никогда не видели каторжника? Каторжник такой закалки, как Коллен, тот самый, что перед вами, — это человек, менее трусливый, чем остальные люди, он протестует против коренных нарушений общественного договора, о котором говорил Жан-Жак, а я горжусь честью быть его учеником. Я один против правительства со всеми его жандармами, бюджетами, судами и вожу их за нос. — Вотрен о себе во время ареста

Отец смотрел на нее [Дельфину] с нечеловеческим страданием. Чтоб описать лицо этого Христа-отца, пришлось бы поискать сравнений среди образов, созданных великими мастерами кисти для изображенья муки, которую претерпел спаситель человечества за благо всего мира.

Деньги — это жизнь. Деньги — всё. — Горио — Дельфине

Растиньяк уже видел три главных лика общества: Повиновение, Борьбу и Бунт — семью, свет и Вотрена. Эжен не знал, к чему пристать. Повиновение — скучно; бунт — невозможен; исход борьбы — сомнителен.

Друг мой, слушай, иди к той скромной цели, которой ты ограничил свои желания. Я попал в ад и в нем останусь. Всему плохому, что будут говорить тебе о высшем свете, верь! Нет Ювенала, который был бы в силах изобразить всю его мерзость, прикрытую золотом и драгоценными камнями. — Растиньяк — Бьяншону

Я протестую. Если отцов будут топтать ногами, отечество погибнет. Это ясно. Общество, весь мир держится отцовством, всё рухнет, если дети перестанут любить своих отцов. — Горио при смерти об отказе дочерей посетить его

Но есть же Бог! О да, Бог есть и сделает мир наш лучше, или же наша земля — нелепость. — Растиньяк при виде умирающего Горио

Оставшись в одиночестве, студент [Растиньяк] прошел несколько шагов к высокой части кладбища, откуда увидел Париж, извилисто раскинутый вдоль Сены и кое-где уже светившийся огнями. Глаза его впились в пространство между Вандомскою колонной и куполом на Доме инвалидов — туда, где жил парижский высший свет, предмет его стремлений. Эжен окинул этот гудевший улей алчным взглядом, как будто предвкушая его мед, и высокомерно произнес:
— А теперь — кто победит: я или ты!
И, бросив обществу свой вызов, он, для начала, отправился обедать к Дельфине Нусинген. — Конец романа

Тайна крупных состояний, возникших неизвестно как, сокрыта в преступлении, но оно забыто, потому что чисто сделано. — Марио Пьюзо в эпиграфе «Крёстного отца» использовал парафраз «За всяким большим состоянием кроется преступление», который теперь более распространён, чем оригинал

Перевод[править]

Е. Ф. Корш, 1949

О романе[править]

	От этой центральной площади расходятся широкие дороги, которые Бальзак прокладывал в своём дремучем людском бору.
	— Франсуа Мориак