Врач. Вот такого же приезда [главного врача] ждали <…> в прошлом году. Каждого больного внесли в список, записали диагноз. <…> В коридоре больной стёкла вставлял, не успел уйти. Сам спрашивает: «А этот — что?» Начальник говорит: «Этот — стеклит». Так и записали в список: диагноз — «стеклит». Воспалительное окончание «ит»… — II. Больничная палата
После лабиринта «геометрических чертежей» в кабинете следователя <…> — шутовской карнавал этапа. В пятой картине все делают своё дело весело и равнодушно. Никто — ни начальники, ни заключённые не задумываются над смыслом того, что происходит. Все — люди и в то же время не люди.
<…> Эта пьеса — довоенная. — послесловие
«Закопушки» — небольшие шурфы геологической разведки, расположены этажами — ловят пласт угля. В двух верхних — лежащие на борту забоя блатари. <…> Прораб. Ну, как тут? Блатарь. Трудимся, гражданин начальник. Прораб в верхнем шурфе поднимает кайло и осматривает. На борту — дымящаяся огромная папироса из целой осьмушки махорки Прораб. Можешь получить премию — за бережное обращение с инструментом.
Блатарь. Так уж сразу и премию. Закурим, Пётр Христофорович. Прораб. Ты же куришь.
Блатарь. Так это — махорка пролетарская, а у вас «Беломор». Прораб (достаёт пачку и садится на борт забоя). Как тебе не стыдно, Генка, бездельничать. Такой здоровый парень — «лоб», как у вас говорят.
Блатарь. Я эти кубики, кубометры эти, в буру выиграл и могу припухать до Рождества. Имею полное право. Прораб. В буру… У кого?
Блатарь. У сотского. <…>
Прораб. А неужели тебе не надоест целый день лежать тут?
Блатарь. Мы рóманы тискаем. <…>
Прораб. К совести твоей я, Генка, не обращаюсь.
Блатарь. И правильно делаете. На месте совести у нас рог вырос.
Прораб. Я просто удивляюсь — ведь за целый день… просто от скуки. Если бы я работал в твоём шурфе… (Берёт кайло и начинает работать. Гора у шурфа быстро растёт.) Вот — за какую-нибудь минуту.
Блатарь. У вас — талант, призвание к этой работе.
Прораб. Призвание не призвание, а работать физически я могу. Только на кой чёрт мне это надо…
Блатарь. Вот и я так же думаю, Пётр Христофорович. На кой чёрт мне это надо.
Прораб. За такую работу я тебе дам штрафное блюдо.
Блатарь. Ты мне дай хоть полблюда, только чтобы блюдо было с конное ведро.
Анна Ивановна. Так за что же меня арестовали? <…> Следователь. Ты не догадываешься? За попытку передать военную тайну за рубеж. Смягчающие обстоятельства можно найти — может быть! — в том, что ты не знала, что это военная тайна. Анна Ивановна. Ничего не понимаю. За рубеж? И что это за военная тайна такая? Следователь. Вы брали поручение от врача зэка Платонова переправить на материк этот документ? Анна Ивановна. Да, это тетрадки со стихами. <…> Следователь. Для тебя это — тетрадки со стихами, а для Москвы — план колымских крепостей. Анна Ивановна. Да на Колыме и крепостей никаких нет. Следователь. Об этом ты знать ничего не можешь. Анна Ивановна. Что за бред, господи. Следователь. <…> секретный код, шифр, расшифровка. Эти стихи мы посылали в Москву, вчера пришел ответ и расшифровка кода. Это план колымских крепостей, предназначенный для зарубежной разведки. Сейчас я посмотрю, для какой именно разведки. (Смотрит в столе.) Для японской. Нам удалось обезвредить опасного врага, вырвать вражеское жало. Я горжусь, что способствовал поимке такого зверя…
Следователь. Почему же у блатарей такие стахановские заработки? Ведь существуют обмеры, замеры. Десятник. Всё списывается на оползень. <…> Следователь. А что это такое? Десятник. В воображаемую канаву воображаемо оползает воображаемый грунт. Силы природы. Завал. Работы нет, и в то же время работа есть. Следователь. Полная диалектика. Это интересно. Понимаю. А кто же за это отвечает? За силу природы? Десятник. Прораб Кузнецов. Следователь. Это — экономическое преступление. Десятник. По-нашему, просто туфта.
Следователь. Мы бесконечно благодарны вам за помощь в разоблачении столь важного преступника. Ему грозит высшая мера. В плане нашей сегодняшней беседы дайте характеристику вашей жене Анне Ивановне. Прораб. И такая характеристика у меня есть. Даже две — положительная и отрицательная. Сколько я могу судить — для пользы дела требуется отрицательная. (Подаёт бумагу.)
… писать стихи — одно из худших лагерных преступлений. Наказаний за литературную деятельность только я знаю и видел десять, наверное, случаев, если не больше. Стало быть, жизненной правды тут нет недостатка или искажения.
