Братья Гонкуры и их «Дневник» (Шор)

«Братья Гонкуры и их „Дневник“» — предисловие Владимира Шора 1964 года к переводу «Дневника».

Цитаты

Уже давно «Дневник» завоевал репутацию интереснейшего документального памятника эпохи и талантливого литературного произведения. Всякий, кто интересуется французской культурой прошлого века, не может миновать «Дневник», со страниц которого встают многочисленные образы деятелей литературы, искусства, науки — крупнейших, памятных нам и по сей день, и второстепенных, в том числе ныне уже забытых, но сыгравших определённую роль в умственной и художественной жизни своего времени. Наполненный огромным историко-культурным материалом, «Дневник» Гонкуров вместе с тем не мемуары в обычном смысле. Это отнюдь не отстоявшиеся, обработанные воспоминания, лишь вложенные в условную дневниковую форму, а живые свидетельства современников об их эпохе, почти синхронная запись ещё не успевших остыть, свежих впечатлений, жизненных наблюдений, встреч, разговоров. Запись тем более интересная, что авторы с удивительной последовательностью и упорством вели её день за днем на протяжении долгих лет. Гонкуры мыслили «Дневник» как своего рода «стенограмму» действительности; многое в нём показано эскизно, фрагментарно, порой поверхностно. Но при чтении «Дневника» недостаточная глубина анализа и незавершенность образов искупаются острым ощущением встречи с «живой жизнью», как бы захваченной авторами врасплох, — её теплом обдает читателя каждая страница, он словно вступает в непосредственное, интимное соприкосновение с миром, запечатлённым Гонкурами. — начало

Положение Гонкуров в литературе связало их личными и идейно-творческими отношениями с виднейшими собратьями по перу. «Дневник» поэтому изобилует фактами высокой исторической ценности. Необозримо много в нём и всякого другого материала, относящегося к окружавшей Гонкуров жизни.

«Стенографический» характер записей в «Дневнике» отнюдь не становится у Гонкуров в противоречие с требованиями художественной взыскательности. Многие их страницы отличаются замечательным литературным мастерством, представляют собой образцы прозы, которую можно охарактеризовать как словесную живопись, воспроизводящую мгновенные аспекты действительности, тончайшие оттенки в облике «видимого мира». <…> Романы Гонкуров вместе с сопровождающими их предисловиями-манифестами <…> оказали немалое влияние на развитие французской литературы. И, однако, даже лучшие гонкуровские романы по своей художественной силе и познавательному значению уступают «Дневнику», на котором доныне основана популярность их имени.

Аристократические предрассудки были в них сильны всю жизнь, и Гонкуры тем более укреплялись в них, чем более ненавистным становилось им окружавшее их общество «лавочников». Предрассудки эти наложили некоторый отпечаток и на их творчество.

Почти во всех романах герой, обладающий утончённой душевной организацией, обрекается авторами на духовное оскудение и гибель: он не в состоянии противостоять грубости и низменности своего окружения. <…> Романы Гонкуров наполнены гуманистической скорбью о судьбе благородных душ в современном им обществе. Лучшим из совместно созданных Гонкурами романов является «Жермини Ласерте», произведение, которому суждено было сыграть значительную роль в развитии французской литературы. В нём впервые с реалистической точностью и беспощадностью, без свойственной позднеромантической литературе сентиментальности, были описаны «общественные низы»; ужасное разрушение личности в обстановке, калечащей все естественные человеческие чувства, показано во всей его обусловленности и неотвратимости. Обнажив изнанку социальной действительности, Гонкуры воспроизвели на страницах своего романа то, что они называли «жестокой, кровоточащей реальностью». Обличительное значение романа несомненно. Предисловие к роману звучало как литературный манифест.

Стремление сблизить литературу с наукой, утверждение общности их задач было следствием огромных успехов естественных наук в те годы, когда писали Гонкуры. Эстетика «научного» романа проникнута пафосом познания действительности — в этом её прогрессивная сторона. Однако сама «наука» понималась в духе распространенной в то время ущербной философия позитивизма, как простое накопление и описание фактов. Собирание фактов с поверхности действительности преобладает и у Гонкуров над отбором и обобщением. Поэтому в их романах обычно разбухает описание «среды», являющейся, согласно позитивистской философии, важнейшим фактором, определяющим поведение человека. Социальная среда нередко оказывается неотграниченной от среды бытовой или окружающей человека природы. Для героя всё — большое и малое — имеет равное значение и описывается одинаково подробно. Гонкуры не видят существенной разницы между случайным и типическим. Из-за этого социальная содержательность их образов значительно обедняется; персонажи и их судьба стоят на грани типического и «казусного». Вторым важнейшим фактором, определяющим поведение человека, является, в позитивистском понимании, его физическая, телесная природа. В жизни гонкуровских героев, страдающих «неврозами», физиология играет заметную роль; поэтому рассказ Гонкуров о человеческой судьбе всегда грозит превратиться в описание патологического случая, в «историю болезни». Не следует недооценивать искусства Гонкуров в изображении деталей «видимого мира»: в этой сфере они добились большого художественного совершенства; умеют они также мастерски передавать тончайшие нюансы и переливы душевных состояний, даже не доходящих до порога сознания. Эта особенность писательской манеры Гонкуров дала основание уже современной им критике говорить об элементах импрессионизма в их творчестве. Но за частные художественные завоевания Гонкуры заплатили отказом от большого социального содержания. Они заблуждались, полагая, что совершенствуют метод Бальзака, потому что вводят в роман «научные» методы. Реализм гонкуровских романов в целом носит ограниченный характер. Безотрадная картина действительности, в которой человек выглядит пассивной жертвой внешних сил, является неполной и односторонней.

«Братья Земганно» — книга, проникнутая человечностью и теплотой, верой в силу моральной поддержки, которую люди способны оказывать друг другу. <…> Не претендуя на постановку каких-либо значительных социальных проблем, Эдмон Гонкур написал действительно поэтическую повесть о беззаветной преданности искусству, которое есть прежде всего упорный и напряжённый труд. Поэзия этой книги также в прославлении верной и бескорыстной дружбы, которая укрепляется в совместном труде и сама способствует идеальной слаженности людей, соединённых общим для них делом.

… «Актриса Фостен». Здесь вновь проводится мысль о противоречии между искусством и жизнью. Если раньше преданность высокому искусству противопоставлялась низменной корысти и убогому ремесленничеству, то здесь она оказывается в противоречии с обыкновенной человечностью…

В «Шери» <…> почти нет действия, весь он заполнен детальным описанием малозначительных чувств и переживаний весьма заурядной девицы. Роман оказался худосочным, бессодержательным и свидетельствовал о том, что художественные принципы Гонкура, в их крайнем выражении, заводят его в творческий тупик.

«Дневник» был издан в 1956 году в княжестве Монако (!). Но и в этом издании некоторые имена заменены условными буквами и опущен ряд деталей «по соображениям юридического характера». Новое издание, снабжённое большой вступительной статьёй, литературными и текстологическими комментариями, состоит из двадцати двух томов. Теперь «Дневник» стал наконец известен в своём первоначальном виде. Откровенность его оказалась ещё разительнее, речевая манера авторов во многих местах — ещё разговорчивее и интимнее, политические, эстетические и иные высказывания — энергичней и резче, чем в том варианте текста, который издал Эдмон Гонкур.

На страницах «Дневника» с наибольшей яркостью выступает автопортрет Гонкуров. Но братьям никогда не были свойственны погружение в себя, увлечённый самоанализ, лирические излияния, столь характерные для авторов многих других известных дневников. Всё внимание Гонкуров устремлено вовне, интерес сосредоточен главным образом на впечатлениях от окружающего мира. Подобно тому как в их романах герой действует в соответствующей «среде», так и сами Гонкуры в качестве героев этого автобиографического повествования выступают в окружении своей среды, в данном случае — литературно-художественной. Сами для себя Гонкуры были таким же объектом наблюдения и изучения, как и весь окружающий их мир. Уделяя большое внимание своим личным восприятиям и ощущениям (вплоть до образов, являющихся во сне), они на своём примере изучали человека во всей сложности его физической и душевной жизни. В «Дневнике» практически не отражаются индивидуальные черты каждого из Гонкуров. Слияние их личностей было настолько полным, что они предстают читателю как один человеческий характер, один ум, один писатель. Местоимения «мы» и «я» в томах «Дневника», написанных обоими братьями, взаимозаменяемы и встречаются одинаково часто. Из множества отдельных записей складывается облик Гонкуров — с их скепсисом, отвращением к буржуазной пошлости, самоотверженной преданностью литературному труду, обостренной наблюдательностью, общим грустно-меланхолическим взглядом на мир. Гонкуры упорно создают свой образ «писателей с нервами», изматываемых, опустошаемых непрекращающимся ни на мгновение творческим трудом, «распятых» им, но не мыслящих себе существования без него.

В «Дневнике» проступают и такие, не красящие Гонкуров черты, как чрезвычайное самомнение и тщеславие, которые вели к преувеличению ими своей литературной роли и умалению заслуг других писателей, подозрительность, обидчивость и нетерпимость к критике. Видел ли Эдмон Гонкур, отдавая «Дневник» в печать, что на многих страницах авторы показывают самих себя в не очень выгодном свете? Во всяком случае, он не стал приукрашивать образ авторов, освобождать его от заурядных человеческих слабостей и опубликовал свой и брата автопортрет без всякой ретуши. Но мы находим в «Дневнике» не только психологический автопортрет Гонкуров. Весь их духовный мир получил здесь своё выражение. Гонкуры предстают на страницах «Дневника» как люди своего времени, носители порожденных им идей, вкусов и предрассудков, которые отличали ту часть французской творческой интеллигенции, что находилась в разладе с буржуазным обществом, но не способна была порвать с ним.

… для них поклонение искусству ещё не означает утрату интереса к социальной жизни, но вместе с тем они проявляют тенденцию рассматривать все явления действительности главным образом в эстетическом плане, противопоставлять искусство жизни и видеть красоту больше в искусственном, чем в природном, естественном.

Едва ли стоит пытаться систематизировать темы бесед, которые велись на всех этих литературных встречах. Прелесть разговоров, записанных в «Дневнике», состоит в том, что они носят живой непринужденный характер; темы в них возникают внезапно, быстро сменяются другими, бросаются реплики, замечания, иногда тонкие и глубокие, но часто не имеющие продолжения и развития.

Россыпь мыслей и наблюдений, живые картины быта и нравов эпохи, общественных событий, мастерски написанные, хотя нередко спорные и односторонние портреты писателей — гигантов литературы, любимых миллионами людей, виртуозное умение авторов пользоваться словом для воспроизведения «видимого мира» — этого достаточно, чтобы обеспечить «Дневнику» долгую литературную жизнь. — конец