Незнакомцы во Вселенной

«Незнакомцы во Вселенной» или «Странники во Вселенной» (англ. Strangers in the Universe) — дебютный авторский сборник Клиффорда Саймака. Впервые опубликован в 1956 году, включил 9 рассказов и 2 повести.

Цитаты

	Жизни претит вычурность. Казалось, что комната и люди, которые жили в её стенах, — это единое целое. Казалось, что комната изо всех сил старается быть не комнатой, а частью жизни, и настолько в этом преуспевает, что становится незаметной. — перевод: Д. А. Жуков, 1967 («Кимон»)
	Basic simplicities that tied in with the simple business of living out one's life, as if the room and the folks who lived within its walls were somehow integrated, as if the room were trying its best not to be a room, but to be a part of life, so much a part of life that it could pass unnoticed.
	— «Иммигрант» (Immigrant), 1954

	Вселенная не имеет ни цели, ни смысла. Она возникла случайно. <…> Жизнь не имеет ценности. Жизнь — дело случая. — вариант трюизма; перевод: К. М. Королёв, 1994 («Истина»)
	The universe has no purpose. The universe just happened. <…>Life has no significance. Life is an accident.
	— «Ответы» (The Answers) или «…И правда сделает тебя свободным» (And the Truth Shall Make You Free), 1953

	«Ну надо же, — сказал он себе, — они заказывали мотыги, когда могли бы заполучить атомные двигатели! Надо же — пять веков подряд последовательно отказываться от товаров и услуг, которые могли бы вывести расу гуглей к величию и счастью, к более праздному образу жизни, в конце концов!» К величию и счастью — и, более чем вероятно, к гибели. Должно быть, когда-то давным-давно гугли — обитатели исполинских городов, ныне ушедших под поверхность планеты и обратившихся в прах, — познали чудовищную горечь изощренной, технически совершенной войны, ужаснулись принесенным ею страданиям и смерти и слепой её бесплодности, и добытое страшной ценой знание, память тех дней до сих пор живы в подсознании нынешних гуглей. И Галактика не может позволить себе утратить это знание. — перевод: О. Г. Битов, 1994
	Imagine, he told himself, settling for a better hoe when they could have had atomic engines! Imagine, for 500 years, refusing merchandise and comfort that would have made the Kzyzz a greater people and a happier and more leisured people. Greater and happier and more than likely dead. Once long ago, in mighty cities now hidden in the dust of the planet's surface, the Kzyzz must have learned the terrible bitterness of a most artful and accomplished war and must have recoiled from the death and agony and the blind futility, and the knowledge of that day still dwelled within the minds of the Kzyzz of today. And that knowledge the galaxy could not afford to lose.
	— «Эволюция наоборот» (Retrograde Evolution), 1953

	Никакое живое существо никогда не кажется самому себе уродливым, потому что оно, не размышляя, принимает себя таким, какое оно есть. Чем мы можем доказать, что человек доволен собой больше, чем насекомое или жаба? — вероятно, неоригинально; перевод: С. Васильева, 1973
	A thing is never ugly to itself because it knows itself. Have we any proof that bipedal man is any happier than an insect or a toad?
	— «Театр теней» (Shadow Show), 1953

	… его шутка пришлась не к месту и в корчах испустила дух, раздавленная фальшивым хохотом, которым на неё отреагировали остальные.
	… a joke fell flat upon its face and died, squirming beneath the insincerity of the laughter that its telling had called forth.
	— там же

Детский сад

Kindergarden, 1953; перевод: Д. А. Жуков, 1967

	… тусклая бесконечность времени.
	… the dim endlessness of time.

	Кто-то что-то оставил на его лугу… машину, которая щёлкала, а когда её поглаживали, делала подарки, словно яйца несла.
	Something that someone had left in his pasture—a machine that clicked and laid a gift like an egg when you patted it.

	… земные машины не дарят вещи, когда на них кладут руки. В наши машины сначала надо опустить монету.
	… Earth machines don't give away things when you lay a hand on them. You have to feed them coins first.

	… кошмар недоверия, который живёт в сознании человека, средство самозащиты, которое вырабатывается подсознательно и готовит человечество к худшему, заставляя его держаться настороже. Нет ничего страшнее неизвестности, ничто так не настораживает, как необъяснимое.
	… a malignant nightmare of distrust that dwelt within the human mind, an instinctive defence mechanism that conditioned the race to expect the worst and to arm against it. There was nothing feared so much as the unknown factor, nothing which one must guard against so much as the unexplained.

	… смертоносные игрушки неистовой расы, <…> ненужные куски металла причудливой формы.
	… the destructive toys of a violent race, <…> just idle hunks of fashioned metal.

	Питер подумал, что там, наверху, ещё тысяча этажей, здание уходит в самое небо. А здесь, внизу, — детский сад, на втором этаже, — несомненно, первый класс, и если подниматься всё выше, то куда можно прийти, к какой цели? Но что будет после выпуска? И будет ли вообще выпуск? И чем он станет? Кем? Останется ли он человеком?
	Up there, he thought, up there for a thousand stories, the building stretched into the sky. And down here was kindergarten and up on the second floor, no doubt, first grade, and you'd go up and up and what would be the end—and the purpose of that end? When did you graduate? Or did you ever graduate? And when you graduated, what would you be? What would you be? he asked. Would you be human still?

Седьмой вернулся

Seven Came Back или «Мираж» (Mirage), 1950; перевод: О. Г. Битов, 1978

— Люди долго вредили, — сказало существо. — Люди убили всех Седьмых. У Седьмых хороший мех. Женщины носят этот мех. Дорого платят за мех Седьмых. — Что верно, то верно, — откликнулся Нелсон, — Пятьдесят тысяч за шкурку на любой фактории. А в Нью-Йорке за пелеринку из четырёх шкурок — полмиллиона чистоганом… Уэббу стало дурно от самой мысли о такой торговле, а ещё более от небрежности, с какой Нелсон помянул о ней. Теперь она, разумеется, была объявлена вне закона, но закон пришёл на выручку слишком поздно — «древних» уже нельзя было спасти. Хотя, если разобраться, зачем вообще понадобился этот закон? Разве может человек, разумное существо, охотиться на другое разумное существо и убивать его ради шкурки, ради того, чтобы получить пятьдесят тысяч долларов?

"Human hurt for long," the creature said. "Human kill all Sevens. Have good fur. Women human wear it. High pay for Seven fur." "Lord, yes," said Nelson. "Fifty thousand for one at the trading post. A cool half million for a four-skin cape made up in New York." Webb sickened at the thought of it, at the casual way in which Nelson mentioned it. It was illegal now, of course, but the law had come too late to save the Vener-ables. Although a law, come to think of it, should not have been necessary. A human being, in all Tightness—an intelligent form of life, in all rightness, should not hunt down and kill another intelligent being to strip off its pelt and sell it for fifty thousand dollars.

	Вся история человечества — погоня за невозможным, и притом нередко успешная. Тут нет никакой логики: если бы человек неизменно слушался логики, то до сих пор жил бы в пещерах и не оторвался бы от Земли. — вариант распространённой мысли
	Human history is a trying—a trying for the impossible —and attaining it. There is no logic, for if humanity had waited upon logic it would still be a cave-living and an earth-bound race.

О сборнике

	Вам будет на самом деле трудно найти настолько детализированную, но в то же время тёплую гуманитарную н.ф., чем эти 11 историй…
	You’ll be hard put to it, indeed, to find any better solidly detailed yet warmly human s.f. than the 11 stories…
	— Энтони Бучер

	Книга демонстрирует, какое поле может покрыть [Саймак], будто несясь рядом с Декатлоном. — т.е. охватить множество тем
	The book demonstrates just how much ground he can cover, which is darn near a Decathlon.
	— Флойд Голд

	Одиннадцать историй полны цветистой сентиментальности Саймака, его несносной маркуандовой привычки повторять всё по три раза, и беглых взглядов в более глубокую реальность, которые делают его великим.
	Eleven stories full of Simak’s lush sentimentality, his exasperating Marquandish habit of saying everything three times, and the occasional glimpses into a deeper reality that make him great.
	— Деймон Найт

	Если у Саймака и есть слабость, то она кроется в применяемой им науке. <…> немного перечитать основы физики было бы для него полезным.
	If Simak has a weakness, it is in his practical science. <…> a little rereading of basic physics would be rewarding.
	— Гарри Гаррисон