Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин
| Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин | |
 Портрет работы И. Н. Крамского, 1879 | |
 Статья в Википедии
| |
 Произведения в Викитеке
| |
 Медиафайлы на Викискладе
|
Михаи́л Евгра́фович Салтыко́в-Щедри́н (настоящая фамилия Салтыков, псевдоним Николай Щедрин; 1826—1889) — русский писатель-сатирик, рязанский и тверской вице-губернатор.
Цитаты
[править]В виду общей рабьей складки умов, аллегория всё ещё имеет шансы быть более понятной и убедительной и, главное, привлекательной, нежели самая понятная и убедительная речь[1]. |
Везде литература ценится не на основании гнуснейших её образцов, а на основании тех ее деятелей, которые воистину ведут общество вперед. |
Во всех странах железные дороги для передвижения служат, а у нас сверх того и для воровства. |
Возьмём <…> литературу: кажется, ей дана самая широкая свобода, а между тем она бьётся и чувствует себя точно в капкане. Во всех странах, где существует точь-в-точь такая же свобода, — везде литература процветает. А у нас? У нас мысль, несомненно умеренная, на которую в целой Европе смотрят как на что-то обиходное, заурядное, — у нас эта самая мысль колом застряла в голове писателя. Писатель не знает, в какие чернила обмакнуть перо, чтоб выразить её, не знает, в какие ризы её одеть, чтоб она не вышла уж чересчур доступною. Кутает-кутает, обматывает всевозможными околичностями и аллегориями, и только выполнив весь, так сказать, сложный маскарадный обряд, вздохнет свободно и вымолвит: слава богу! теперь, кажется, никто не заметит! Никто не заметит? а публика? и она тоже не заметит? ужели есть на свете обида более кровная, нежели это нескончаемое езопство, до того вошедшее в обиход, что нередко сам езопствующий перестает сознавать себя Езопом? | |
| — «Похороны» |
Все великие писатели и мыслители потому и были велики, что об основах говорили[1]. |
Воспитывайте в себе идеалы будущего <…>, вглядывайтесь часто и пристально в светящиеся точки, которые мерцают в перспективах будущего[1]. |
Выражение «бонапартисты» <…> отнюдь не следует понимать буквально. Под «бонапартистом» я разумею вообще всякого, кто смешивает выражение «отечество» с выражением «ваше превосходительство» и даже отдаёт предпочтение последнему перед первым. Таких людей во всех странах множество, а у нас до того довольно, что хоть лопатами огребай. | |
| — «За рубежом» |
У ней была в распоряжении громадная сила: упорство тупоумия, и так как эта сила постоянно била в одну точку: досадить, изгадить жизнь, то по временам она являлась чем-то страшным. Мало-помалу арена столовой сделалась недостаточною для неё; она врывалась в кабинет и там настигала Иудушку (прежде она и подумать не посмела бы войти туда, когда барин «занят»). Придёт, сядет к окну, упрётся посоловелыми глазами в пространство, почешется лопатками об косяк и начнёт колобродить. | |
| — «Господа Головлёвы» |
Огорчилась девочка, расчувствовалась — вот и всё. Пройдёт. Бывают минуты хорошие, бывают и горькие — это в порядке вещей. Но и те и другие только скользят, а отнюдь не изменяют однажды сложившегося хода жизни. Чтоб дать последней другое направление, необходимо много усилий, потребна не только нравственная, но и физическая храбрость. Это почти то же, что самоубийство. Хотя перед самоубийством человек проклинает свою жизнь, хотя он положительно знает, что для него смерть есть свобода, но орудие смерти всё-таки дрожит в его руках, нож скользит по горлу, пистолет, вместо того чтоб бить прямо в лоб, бьёт ниже, уродует. Так-то и тут, но ещё труднее. И тут предстоит убить свою прежнюю жизнь, но, убив её, самому остаться живым. То «ничто», которое в заправском самоубийстве достигается мгновенным спуском курка,— тут, в этом особом самоубийстве, которое называется «обновлением», достигается целым рядом суровых, почти аскетических усилий. И достигается всё-таки «ничто», потому что нельзя же назвать нормальным существование, которого содержание состоит из одних усилий над собой, из лишений и воздержаний. У кого воля изнежена, кто уже подточен привычкою лёгкого существования — у того голова закружится от одной перспективы подобного «обновления». И инстинктивно, отворачивая голову и зажмуривая глаза, стыдясь и обвиняя себя в малодушии, он всё-таки опять пойдёт по утоптанной дороге. | |
| — «Господа Головлёвы» |
Есть легионы сорванцов, у которых на языке «государство», а в мыслях — пирог с казённой начинкою. |
Есть люди, которые мёртвыми дланями стучат в мертвые перси, которые суконным языком выкликают «Звон победы раздавайся!» и зияющими впадинами вместо глаз выглядывают окрест: кто не стучит в перси и не выкликает вместе с ними?..[1] |
Исследуемый мною мир есть воистину мир призраков. Но я утверждаю, что эти призраки не только не бессильны, но самым решительным образом влияют на жизнь…[1] |
Литература изъята из законов тления. Она одна не признает смерти[2]. |
Мне кажется, что писатель, имеющий в виду не одни интересы минуты, не обязывается выставлять иных идеалов, кроме тех, которые исстари волнуют человечество. А именно свобода, равноправность и справедливость[1]. |
Неизменным предметом моей литературной деятельности был протест против произвола, лганья, хищничества, предательства, пустомыслия и т. д. Ройтесь, сколько хотите во всей массе мною написанного, — ручаюсь, ничего другого не найдёте[1]. |
Нет более просветляющего, очищающего душу чувства, как то, которое ощущает человек при знакомстве с великим художественным произведением. — В должности руководителя вятской губернской канцелярии[2]. |
… ничто так не обескураживает пророка, как сознание, что он угадан и что по поводу его уже раздался смех[1]. |
описание Дворцовой площади Петербурга |
Писатель, которого сердце не переболело всеми болями того общества, в котором он действует, едва ли может претендовать в литературе на значение выше посредственного и очень скоропреходящего[1]. |
Роман современного человека <…> зарождается где-то в пространстве и там кончается. Он разрешается на улице, в публичном месте — везде, только не дома; и притом разрешается почти непредвиденным образом. Проследить эту неожиданность так, чтоб она перестала быть неожиданностью, — насущная задача современного художника. | |
| — «Господа ташкентцы» |
За всем тем, он человек добрый или, лучше сказать, мягкий, и те вершки, которые он предлагает здесь убавить, а там прибавить, всегда свидетельствуют скорее о благосклонном отношении к жизни, нежели об ожесточении. Выражения; согнуть в бараний рог, стереть с лица земли, вырвать вон с корнем, зашвырнуть туда, куда Макар телят не гонял, — никогда не принимались им серьёзно. По нужде он, конечно, терпел их, но никак не мог допустить, чтоб они могли служить выражением какой бы то ни было административной системы. | |
| — «Благонамеренные речи» (По части женского вопроса) |
Система самовосхваления может быть причиною сновидений, бесспорно весьма приятных, но вместе с тем и крайне обидного пробуждения[2]. |
<«Эзоповская» манера> и не безвыгодна, потому что, благодаря её обязательности, писатель отыскивает такие пояснительные черты и краски, в которых при прямом изложении предмета не было бы надобности, но которые все-таки не без пользы врезываются в память читателя[1]. |
Пошлость имеет громадную силу; она всегда застает свежего человека врасплох, и, в то время как он удивляется и осматривается, она быстро опутывает его и забирает в свои тиски. Всякому, вероятно, случалось, проходя мимо клоаки, не только зажимать нос, но и стараться не дышать; точно такое же насилие должен делать над собой человек, когда вступает в область, насыщенную празднословием и пошлостью. Он должен притупить в себе зрение, слух, обоняние, вкус; должен победить всякую восприимчивость, одеревенеть. Только тогда миазмы пошлости не задушат его. | |
| — «Господа Головлёвы» |
Иносказательная сатира
[править]Дозволяется при встрече с начальством вежливыми и почтительными телодвижениями выражать испытываемое при сём удовольствие[1]. |
… и даже допускал, что самые заблуждения людей не всегда должны иметь непременным последствием расстреляние. |
Небоящиеся чинов оными награждены не будут, боящемуся же всё дастся[1]. |
Прежде всего замечу, что истинный администратор никогда не должен действовать иначе, как чрез посредство мероприятий. Всякое действие не есть действие, а есть мероприятие. Приветливый вид, благосклонный взгляд суть такие же меры внутренней политики, как экзекуция. Обыватель всегда в чем-нибудь виноват[1]. |
Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать. | |
| — «Культурные люди» |
У нас нет середины: либо в рыло, либо ручку пожалуйте! |
…Если б русский мужик и добровольно отказался от употребления спиртных напитков, то и тогда надлежало бы кроткими мерами вновь побудить его возвратиться к оным. — «За рубежом», слова графа Твэрдоонто |
Здешние русские пионеры — люди интеллигенции по преимуществу. Провозят из Петербурга чай, сахар, апельсины, табак и, миновавши териокскую таможню, крестятся и поверяют друг другу: — Вы что провезли? |
Ошибочно приписываемые
[править]На патриотизм стали напирать. Видимо, проворовались[3]. |
Заговорили о патриотизме. Как видно, украсть что-то хотят[3]. |
Цитаты о Салтыкове-Щедрине
[править]В каждом порядочном человеке русской земли Щедрин имеет глубокого почитателя. Честно имя его между лучшими, и полезнейшими, и даровитейшими детьми нашей родины. Он найдёт себе многих панегиристов, и всех панегириков достоин он. <…> | |
| — Николай Чернышевский, 1857 |
Михаил Евграфович Салтыков — это всеми уважаемый диагност наших общественных зол и недугов[1]. | |
| — Иван Сеченов |
Это была крепкая, сильная голова. Тот сволочной дух, который живёт в мелком, измошенничавшемся душевно русском интеллигенте среднего пошиба, потерял в нём своего самого упрямого и назойливого врага. Обличать умеет каждый газетчик, издеваться умеет и Буренин, но открыто презирать умел один только Салтыков. Две трети читателей не любили его, но верили ему все. Никто не сомневался в искренности его презрения. | |
| — Антон Чехов, письмо А. Н. Плещееву, 14 мая 1889 |
С появлением каждой новой вещи Щедрина валился целый угол старой жизни. Кто помнит впечатление от его «Помпадуров и помпадурш», его «глуповцев» и его «Балалайкина»[комм. 2], знает это. Явление, за которое он брался, не могло выжить после его удара. Оно становилось смешно и позорно. Никто не мог отнестись к нему с уважением. И ему оставалось только умереть[1]. | |
| — Михаил Соловьёв |
Это писатель ничуть или мало уступающий Льву Толстому, а в энергичной, страстной борьбе со злом, в той силе анализа, с которой он умел разбираться в разных общественных течениях, может быть, даже превосходящий Толстого[1]. | |
| — Александр Эртель |
- см. Игорь Северянин, «Салтыков-Щедрин», 1926
Сатира Щедрина <…> при всём блестящем остроумии тяжела, её просто трудно читать! Она такая злая, она звенит как натянутая струна, она готова оборваться. Она надрывает Вам сердце…[1] | |
| — Анатолий Луначарский |
| — Максим Горький |
Это огромный писатель, гораздо более поучительный и ценный, чем о нём говорят[1]. | |
| — Максим Горький |
… несравнимо сильнее всех книг Щедрина подействовал на меня его портрет. <…> Из-под густых бровей и тяжелых надбровий прямо в глаза вам смотрит отчаянный, почти безумный в своей горечи, какой-то вопрошающий ваг взгляд — взгляд великого русского писателя. И в этих глазах — весь путь, всё наследие, школа мысли и чувства тех, кто любил свою родину «сквозь слёзы», кто боролся за все прекрасное в ней, выйдя один на один, как богатырь в поле, на схватку с безобразными масками, искажавшими это прекрасное. | |
| — Мариэтта Шагинян, «Воспоминания» |
Особняком среди «сумасшедших» авторов в России стоит Салтыков-Щедрин с его «Историей одного города», снискавшей ему славу «антипатриота», «прокурора» и т. п. Читатели, не обидевшиеся ни на Гоголя, ни на Гаршина, ни на Чехова, почему-то часто обижаются на Щедрина (например, Суворин, выступивший в «Вестнике Европы» под псевдонимом А. Б-ов). Читатели и критики воспринимают в «Истории одного города» сатирические аллюзии на россйискую историю и сильный дидактический заряд того рода, который позволяет ставить Щедрина в один ряд с Радищевым и Чаадаевым, авторами скорее почитаемыми, нежели читаемыми. По ошибке радикалы записали Щедрина в «свои», хотя в «Глупове» не одна бочка дегтя сознательно вылита на всех мечтателей о Золотом веке, на социалистов, фурьеристов, сен-симонистов, на князя Щербатова и Владимира Одоевского. На самом деле, как мне кажется, проблема заключается в том, что Щедрин не называет и даже не считает Глупов сумасшедшим домом, хотя точно так же отказывает ему в праве на «нормальность». Глупов ― это гоголевский Нос, разгуливающий сам по себе. | |
| — Юрий Буйда, «Щина», 2000 |
… пока Россия остаётся такой, какая есть, он бессмертен. — трюизм | |
| — Владимир Войнович, «Малиновый пеликан», 2016 |
См. также
[править]Комментарии
[править]- ↑ Фраза Тебенькова, сказанная традиционно по-французски, — в переводе звучит как достаточно ядовитое замечание: «это почти бессмысленное выражение национальных гвардейцев».
- ↑ Балалайкин — персонаж ряда произведений Салтыкова, в первую очередь, «Современной идиллии».
Примечания
[править]- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 Макашин С. А. Сатиры смелый властелин // Собр. соч. Салтыкова-Щедрина в 10 т. — Т. 1. — М.: Правда, 1988.
- ↑ 1 2 3 Золотые россыпи. — Одесса: Маяк, 1965. — С. 121.
- ↑ 1 2 Проверка слуха. Современные мифы: правда или фейк? "Коммерсантъ-FM", 13.05.2022
- ↑ Чернышевский Н. Г. Статья о «Губернских очерках» // Современник. — 1857. — № 6.
- ↑ Правда. — 1936. — 10 декабря.
- ↑ История русской литературы. — М., 1939. — С. 273.
Ссылки
[править]- Собрание сочинений на Lib.Ru/Классика
- Отдел о Салтыкове-Щедрине на сайте niv.ru (Наука. Искусство. Величие)