Парк юрского периода

«Парк юрского периода» (англ. Jurassic Park) — научно-фантастический роман Майкла Крайтона 1990 года с элементами мистификации (биология 1980-х более развита). В процессе написания автор консультировался со специалистами, которыми высказана значительная часть идей. Был экранизирован в 1993 году, а в следующем издана вторая книга — «Затерянный мир».

Цитаты

Первое приближение

First iteration

	В то утро привычную рутину работы лаборатории нарушило появление необычной посылки. — О, очень мило, — сказала лаборантка Лабораторией Тропических Болезней, читая надпись, сделанную таможней. — «Частично изжёванный фрагмент неопознанной костариканской ящерицы».
	The lab's comfortable routine was unprepared for what it received that morning. "Oh, very nice," the technician in the Tropical Diseases Laboratory said, as she read the customs label. "Partially masticated fragment of unidentified Costa Rican lizard."

Второе приближение

— Когда я впервые поднялся сюда, я решил, что здесь резервация индейцев, — сказал Моррис, показывая на типи. — Нет, — ответил Грант, — просто это самый удобный вид жилья для этих мест. Он объяснил, что когда они в 1978 году впервые приехали сюда на раскопки у них были самые современные на тот момент восьмиугольные палатки. Но оказалось, что они не выдерживают ветра. Им пришлось перепробовать несколько видов палаток, но безуспешно, Кончилось тем, что стали ставить типи, просторные, удобные и более устойчивые на ветру.

"When I first came over the hill, I thought this was an Indian reservation," Morris said, pointing to the tipis. "No," Grant said. "Just the best way to live out here." Grant explained that in 1978, the first year of the excavations, they had come out in North Slope octahedral tents, the most advanced available. But the tents always blew over in the wind. They tried other kinds of tents, with the same result. Finally they started putting up tipis, which were larger inside, more comfortable, and more stable in wind.

	— Как давно вы здесь? — Около шестидесяти ящиков, — ответил Грант. Заметив удивление на лице Морриса, он пояснил: — Мы измеряем время пивом. Когда мы приехали сюда в июне, у нас было сто ящиков. На сегодняшний день выпито около шестидесяти.
	"How long you been out here?" "About sixty cases," Grant said. When Morris looked surprised, he explained, "We measure time in beer. We start in June with a hundred cases. We've gone through about sixty so far."

Внизу чека, в углу, стоял штамп «Служба консультаций (Коста-Рика) Ювенильное гиперпространство». <…> — Просто я так пометил свой отчёт. <…> Если принимать во внимание все проявления деятельности животного — принятие пищи, движение, сон, — то можно его изобразить в многомерном пространстве. Некоторые палеонтологи относятся к поведению животного как к явлению экологического гиперпространства. Слова «Ювенильное гиперпространство» просто подчёркивают, что речь идёт о молодых особях динозавров, правда, звучит это довольно претенциозно.

At the lower corner, the check was marked CONSULTANT SERVICES/COSTA RICA/JUVENILE HYPERSPACE. <…> "That's just a fancy label for my report. <…> I you were to take all the behaviors of an animal, its eating and movement and sleeping, you could plot the animal within the multidimensional space. Some paleontologists refer to the behavior of an animal as occurring in an ecological hyperspace. 'Juvenile hyperspace' would just refer to the behavior of juvenile dinosaurs—if you wanted to be as pretentious as possible."

Хэммонд был ярким человеком, прирожденным шоуменом. Дженнаро помнил, что в 1983 году у него был слон, которого он повсюду возил с собой в небольшой клетке. Слон был ростом около двадцати трёх сантиметров, всё в нём соответствовало норме, кроме недоразвитых бивней. Хэммонд брал его с собой на все эти переговоры по сбору денег в свой Фонд. Как правило, Дженнаро вносил в комнату клетку, покрытую небольшим одеялом, как заварочный чайник с чехлом, и Хэммонд произносил свою обычную речь о перспективах развития так называемой «биологической потребительской продукции». Затем в самый патетический момент речи он срывал одеяло с клетки, и слон представал перед глазами собравшихся. И тут Хэммонд просил денег. Этот слон всегда вызывал всеобщий восторг; его крошечное тело, чуть больше кошачьего, предвещало невиданные чудеса, которых можно было ждать от лаборатории Нормана Атертона, генетика из Стэнфорда, партнера Хэммонда в его новом предприятии. Но, демонстрируя своего слова, Хэммонд много недоговаривал. Например, Хэммонд основывал фирму, связанную исследованиями в области биотехнологии, но этот маленький слон отнюдь не был достижением генной инженерии. Атертон попросту взял эмбрион карликового слона и вырастил его в искусственной среде при гормональном вмешательстве. Само по себе это уже было большим достижением, но оно не имело ничего общего с тем, о чем вещал Хэммонд. Не говоря уже о том, что Атертону не удалось повторить это чудо, хотя он и пытался: ведь каждый, кто видел этого миниатюрного слона, хотел заполучить такого же. Кроме того, слон был склонен к простуде, особенно зимой. Стоило кому-нибудь, находящемуся поблизости от клетки чихнуть, как Хэммонда охватывал ужас. А иногда слон протискивал свои бивни между прутьями клетки и раздраженно пыхтел, пытаясь выйти на волю. Хэммонд пребывал в постоянной тревоге: как бы слон не умер раньше, чем Атертон сумеет вырастить ему замену. Хэммонд также скрыл от предполагаемых вкладчиков тот факт, что поведение слона значительно изменилось в процессе миниатюризации. Это маленькое создание, хотя и выглядело как слон, вело себя как злобный грызун, быстрый в движении и коварный. Хэммонд предупреждал окружающих, чтобы те не гладили слона, поскольку тот мог укусить.

Hammond was flamboyant, a born showman, and back in 1983 he had had an elephant that he carried around with him in a little cage. The elephant was nine inches high and a foot long, and perfectly formed, except his tusks were stunted. Hammond took the elephant with him to fund-raising meetings. Gennaro usually carried it into the room, the cage covered with a little blanket, like a tea cozy, and Hammond would give his usual speech about the prospects for developing what he called "consumer biologicals." Then, at the dramatic moment, Hammond would whip away the blanket to reveal the elephant. And he would ask for money. The elephant was always a rousing success; its tiny body, hardly bigger than a cat's, promised untold wonders to come from the laboratory of Norman Atherton, the Stanford geneticist who was Hammond's partner in the new venture. But as Hammond talked about the elephant, he left a great deal unsaid. For example, Hammond was starting a genetics company, but the tiny elephant hadn't been made by any genetic procedure; Atherton had simply taken a dwarf-elephant embryo and raised it in an artificial womb with hormonal modifications. That in itself was quite an achievement, but nothing like what Hammond hinted had been done. Also, Atherton hadn't been able to duplicate his miniature elephant, and he'd tried. For one thing, everybody who saw the elephant wanted one. Then, too, the elephant was prone to colds, particularly during winter. The sneezes coming through the little trunk filled Hammond with dread. And sometimes the elephant would get his tusks stuck between the bars of the cage and snort irritably as he tried to get free; sometimes he got infections around the tusk line. Hammond always fretted that his elephant would die before Atherton could grow a replacement. Hammond also concealed from prospective investors the fact that the elephant's behavior had changed substantially in the process of miniaturization. The little creature might look like an elephant, but he acted like a vicious rodent, quick-moving and mean-tempered. Hammond discouraged people from petting the elephant, to avoid nipped fingers.

В восьмидесятые годы лишь у нескольких компаний, занимающихся разработкой генной инженерии, появились вопросы типа «Каков биологический эквивалент плеера Sony Walkman?» Эти компании не интересовали ни лекарства, ни здравоохранение, полем их деятельности были развлечения, спорт, отдых, косметика и домашние животные. В девяностые годы ощутимая потребность в «биологической потребительской продукции» была уже высока.

In the 1980s, a few genetic engineering companies began to ask, "What is the biological equivalent of a Sony Walkman?" These companies weren't interested in pharmaceuticals or health; they were interested in entertainment, sports, leisure activities, cosmetics, and pets. The perceived demand for "consumer biologicals" in the 1990s was high.

— Если «Ин-Джин» может создать динозавра в натуральную величину, то они смогут создать и карликовых динозавров, чтобы все желающие могли держать их у себя дома. Какому ребёнку не захочется иметь маленького динозавра? Быть хозяином маленького патентованного животного? «Ин-Джин» будет продавать их миллионами. И «Ин-Джин» уж постарается сделать их такими, чтобы они могли есть пищу, только изготовленную «Ин-Джин»...

"If InGen can make full-size dinosaurs, they can also make pygmy dinosaurs as household pets. What child won't want a little dinosaur as a pet? A little patented animal for their very own. InGen will sell millions of them. And InGen will engineer them so that these pet dinosaurs can only eat InGen pet food..."

ДНК, созданная методом биоинженерии, если оценивать по весу — самое дорогое вещество в мире. Одна микроскопическая бактерия, которую не разглядеть невооруженным глазом, содержит гены фермента сердечного приступа, стрептокиназы или «антифриза», который предохраняет зерновые культуры от замерзания, и знающий в этом полк покупатель не пожалеет за такую бактерию и пяти миллиардов долларов. Это и породило ещё одну сторону промышленного шпионажа, новую и весьма своеобразную. А Доджсон в этом деле был большим специалистом. В 1987 году, например, он уговорил одну женщину-генетика, считавшую себя недооцененной в компании «Сетус», перейти к ним в «Биосин», прихватив с собой пять штаммов выработанной там бактерии. Эта женщина попросту нанесла по капле на ногти одной руки и вышла из здания компании.

Bioengineered DNA was, weight for weight, the most valuable material in the world. A single microscopic bacterium, too small to see with the naked eye, but containing the genes for a heart-attack enzyme, streptokinase, or for "ice-minus," which prevented frost damage to crops, might be worth five billion dollars to the right buyer. And that fact of life had created a bizarre new world of industrial espionage. Dodgson was especially skilled at it. In 1987, he convinced a disgruntled geneticist to quit Cetus for Biosyn, and take five strains of engineered bacteria with her. The geneticist simply put a drop of each on the fingernails of one hand, and walked out the door.

	— Мы живём в мире ужасных данностей. Это данность, что вы ведёте себя именно так, что вас волнует именно это. Никто не думает о данностях. Неудивительно ли это? В информационном обществе никто не думает. Мы хотели избавиться от бумаги, а получилось, что мы избавились от мысли.
	"We live in a world of frightful givens. It is given that you will behave like this, given that you will care about that. No one thinks about the givens. Isn't it amazing? In the information society, nobody thinks. We expected to banish paper, but we actually banished thought."

	Над дорогой, по которой они шли, висело нечто вроде указателя, на котором корявыми буквами от руки было выведено: «Добро пожаловать в Парк юрского периода». — парк не достроен
	Over the path, a crude band-painted sign read: "Welcome to Jurassic Park."

Третье приближение

	… алкалоиды, благодаря которым листва растений приобретает запах и вкус, отгоняющий насекомых и хищников (и детей)...
	… alkaloids, which made them unpalatable to insects and predators (and children)…

— В зоопарках природу не возрождают, — сказал Малкольм. — Давайте разберёмся. Зоопарки — это уже существующие островки природы. Их подвергают самым незначительным изменениям, создавая там загоны или площадки для животных. Причём даже такие незначительные попытки изменений часто оканчиваются неудачей. Животные оттуда постоянно бегут. Однако данный Парк создан не по образцу зоопарка. У вас тут планы более грандиозные. Мне это больше напоминает попытку построить орбитальную космическую станцию на земле. <…> За исключением воздуха, распространение которого ограничить невозможно, все в этом Парке должно быть изолировано. Никого не впускать, никого не выпускать. Животные, которых вы здесь держите, ни в коем случае не должны попасть в другие, большие экосистемы земли. Они ни в коем случае не должны отсюда бежать.

"Zoos don't re-create nature," Malcolm said. "Let's be clear. Zoos take the nature that already exists and modify it very slightly, to create holding pens for animals. Even those minimal modifications often fail. The animals escape with regularity. But a zoo is not a model for this park. This park is attempting something far more ambitious than that. Something much more akin to making a space station on earth. <…> Except for the air, which flows freely, everything about this park is meant to be isolated. Nothing gets in, nothing out. The animals kept here are never to mix with the greater ecosystems of earth. They are never to escape."

	— Для того чтобы воспроизвести динозавра, нам нужно получить всю цепочку ДНК полностью. И она у нас вот тут — <…> в янтаре. <…> Когда древесный сок стекает, в него попадают и остаются там насекомые. Потом эти насекомые отлично сохраняются внутри окаменелости. Каких только насекомых не найдёшь в янтаре, включая паразитов, сосавших кровь у крупных животных.
	"We need the entire dinosaur DNA strand in order to clone. And we get it here. <…> From amber. <…> Tree sap, often flows over insects and traps them. The insects are then perfectly preserved within the fossil. One finds all kinds of insects in amber-including biting insects that have sucked blood from larger animals."

	Он знал, что в биологии собирались начать проект «Геном человека» в целях изучения полной цепочки ДНК человека. На такую работу ушло бы лет десять. В ней пришлось бы участвовать сотням учёным из лабораторий всего мира. Это было бы грандиозной программой, не уступающей по масштабам Манхэттенскому проекту,..
	He knew biologists were talking about the Human Genome Project, to analyze a complete human DNA strand. But that would take ten years of coordinated effort, involving laboratories around the world. It was an enormous undertaking, as big as the Manhattan Project,..

— Ну, вы, наверное, и сами понимаете, почему они не должны размножаться, — начал объяснять доктор Ву. — В особо ответственных случаях, вроде нашего, мы всегда разрабатываем системы с многократной защитой, даже когда это и не нужно. То есть мы всегда устанавливаем по крайней мере две контрольные процедуры. В нашем случае, существуют два независимых друг от друга фактора, благодаря которым животные не могут размножаться. Во-первых, они стеризованы, так как мы облучаем их рентгеновскими лучами. — А второй фактор? — Все экземпляры, находящиеся в Парке юрского периода, — самки, — сказал доктор Ву с довольной улыбкой.

"Well, as you can imagine, it's important that they not be able to breed," Wu said. "And whenever we faced a critical matter such as this, we designed redundant systems. That is, we always arranged at least two control procedures. In this case, there are two independent reasons why the animals can't breed. First of a they're sterile, because we irradiate them with X-rays." "And the second reason?" "All the animals in Jurassic Park are female," Wu said, with a pleased smile.

— Мы понимаем, что имеем дело с доисторическими животными. А они представляют собой частицу утраченной экологической системы — сложного живого клубка исчезнувшего миллионы лет назад. В современном мире нет хищников, которые бы им угрожали, нет ничего, что бы сдерживало их рост. Нам не нужно, чтобы они выживали в естественных условиях. Поэтому я сделал так, что их жизнь зависит от лизина. Я вставил им специальный ген, изменивший один из ферментов белкового обмена. В результате животные не могут сами производить аминокислоту лизин. Они могут получать её только извне. Если они не получат извне, то есть от нас, большую дозу лизина в виде таблеток, они впадут в кому через двенадцать часов, а потом погибнут. Генетическая структура этих животных создана нами так, чтобы не позволить им выжить в реальном мире. Они могут жить только в Парке юрского периода. На самом деле они совсем не свободны. Они наши пленники.

"We understand these are prehistoric animals. They are part of a vanished ecology—a complex web of life that became extinct millions of years ago. They might have no predators in the contemporary world, no checks on their growth. We don't want them to survive in the wild. So I've made them lysine dependent. I inserted a gene that makes a single faulty enzyme in protein metabolism. As a result, the animals cannot manufacture the amino acid lysine. They must ingest it from the outside. Unless they get a rich dietary source of exogenous lysine—supplied by us, in tablet form—they'll go into a coma within twelve hours and expire. These animals are genetically engineered to be unable to survive in the real world. They can only live here in Jurassic Park. They are not free at all. They are essentially our prisoners."

Гранту приходилось видеть, как в музеях дети стояли с открытыми ртами, взирая на огромные скелеты, уходящие под самый потолок. Он часто спрашивал себя, почему вымершие ящеры производят такое сильное впечатление на детей. Но потом он понял, что дети любят динозавров потому, что эти гигантские создания воплощают в себе управляемую силу неограниченной власти. Динозавры символизируют родителей, которых дети обожают, но боятся. Дети любят динозавров точно так же, как они любят своих родителей. Грант даже подозревал, что по этой же самой причине совсем маленьким детям удавалось запомнить имена динозавров. Он неизменно поражался, когда какой-нибудь трехлетний карапуз пищал: «Стегозавры! Стегозавры!» В произведении таких сложных имен скрывался способ обрести власть над внушающими ужас гигантами, подчинить их своей воле.

Grant used to watch kids in museums as they stared open-mouthed at the big skeletons rising above them. He wondered what their fascination really represented. He finally decided that children liked dinosaurs because these giant creatures personified the uncontrollable force of looming authority. They were symbolic parents. Fascinating and frightening, like parents. And kids loved them, as they loved their parents. Grant also suspected that was why even young children learned the names of dinosaurs. It never failed to amaze him when a three-year-old shrieked: "Stegosaurus!" Saying these complicated names was a way of exerting power over the giants, a way of being in control.

	Для человека, как и для любого млекопитающего, в охотничьей повадке рептилий была неподдающаяся описанию враждебность. Неудивительно, что люди относятся к рептилиям с каким-то омерзением. Чуждым было все — неподвижность, холодность, даже то, как они двигались. Оказаться рядом с аллигатором или какой-нибудь крупной рептилией означало вдруг вспомнить другую жизнь, другой, исчезнувший мир.
	For a mammal like man, there was something indescribably alien about the way reptiles hunted their prey. No wonder men hated reptiles. The stillness, the coldness, the pace was all wrong. To be among alligators or other large reptiles was to be reminded of a different kind of life, a different kind of world, now vanished from the Earth.

— Мы с вами получили настоящих динозавров, — Ву указал на экраны в комнате, — но по ряду параметров результат меня не удовлетворяет. Они у нас какие-то неубедительные. Я бы мог их усовершенствовать. — В каком смысле? — Во-первых, они слишком быстро двигаются, — ответил Ву. — Людям может показаться странным проворство таких гигантских животных. Я боюсь, посетители решат, что это похоже на кино, которое крутят с повышенной скоростью. — Но, Генри, это же настоящие динозавры! Ты сам говорил... — Да, конечно, — вздохнул Ву. — Но нам нетрудно вывести и других, более домашних... они и двигаться будут помедленней. — Более домашних? — фыркнул Хэммонд. — Домашние динозавры никому не нужны, Генри. Людям хочется увидеть настоящих динозавров! — Как раз об этом я и собирался с вами поговорить, — сказал Ву. — Я не думаю, что им действительно хочется увидеть настоящих динозавров. Они хотят, чтобы динозавры оправдали их ожидания, а это совсем другое дело.

"The dinosaurs we have now are real," Wu said, pointing to the screens around the room, "but in certain ways they are unsatisfactory, Unconvincing. I could make them better." "Better in what way?" "For one thing, they move too fast," Henry Wu said. "People aren't accustomed to seeing large animals that are so quick. I'm afraid visitors will think the dinosaurs look speeded up, like film running too fast." "But, Henry, these are real dinosaurs. You said so yourself." "I know," Wu said. "But we could easily breed slower, more domesticated dinosaurs." "Domesticated dinosaurs?" Hammond snorted. "Nobody wants domesticated dinosaurs, Henry. They want the real thing." "But that's my point," Wu said. "I don't think they do. They want to see their expectation, which is quite different."

— А что это за цифры в правой колонке? — Номер версии. Самые последние ящеры — это версия 4.1 или 4.3. Сейчас мы собираемся приступить к производству версии 4.4. — Номер версии? Это что, программное обеспечение? Новые модификации? — Ну, в общем, да, — кивнул Арнольд. — В каком-то смысле это можно назвать программным обеспечением. Как только мы обнаруживаем изъян в ДНК, ребята из лаборатории доктора Ву приступают к работе над новой версией. Идея нумеровать живые существа, словно компьютерные программы, модернизировать и подправлять их смутила Гранта. Он даже не мог объяснить почему — сама эта мысль была слишком новой и смелой, — однако он инстинктивно чувствовал какое-то отторжение. В конце концов, это всё-таки живые существа...

"What is the right-hand column?" "Release version of the animals. The most recent are version 4.1 or 4.3. We're considering going to version 4.4." "Version numbers? You mean like software? New releases?" "Well, yes," Arnold said. "It is like software, in a way. As we discover the glitches in the DNA, Dr. Wu's labs have to make a new version." The idea of living creatures being numbered like software, being subject to updates and revisions, troubled Grant. He could not exactly say why—it was too new a thought-out he was instinctively uneasy about it. They were, after all, living creatures…

— Самая серьёзная проблема — это болезни наших животных. — Болезни? — внезапно встревожился Дженнаро. — А посетители не могут заразиться? Арнольд фыркнул: — Вы когда-нибудь подхватывали простуду, заразившись от крокодила в зоопарке, мистер Дженнаро? Работников зоопарка это абсолютно не тревожит. И нас тоже. Нас тревожит то, что животные могут умереть от болезней или заразить своих сородичей. Однако и на этот счет у нас разработаны специальные программы. Хотите посмотреть медицинскую карту большого тираннозавра? А его прививочную карту? А стоматологическую? Это нечто... вам следовало бы полюбоваться, как ветеринары чистят его громадные клыки, чтобы у бедняжки не портились зубки...

"Diseases in our animals are the biggest concern." "Diseases?" Gennaro said, suddenly alarmed. "Is there any way that a visitor could get sick?" Arnold snorted. "You ever catch a cold from a zoo alligator, Mr. Gennaro? Zoos don't worry about that. Neither do we. What we do worry about is the animals dying from their own illnesses, or infecting other animals. But we have programs to monitor that, too. You want to see the big rex's health file? His vaccination record? His dental record? That's something-you ought to see the vets scrubbing those big fangs so he doesn't get tooth decay.

— Гипсилофодонты были этакими газелями в мире динозавров: маленькие, быстрые животные, которые некогда водились буквально везде, от Англии до Центральной Азии и Северной Америки. <…> Этих динозавров можно увидеть, если посмотреть прямо перед собой на равнину, и ещё, вполне вероятно, кто-то из них сидит на дереве. — На дереве? — изумилась Лекси. — Динозавр сидит на дереве? Тим тоже изумлённо смотрел в бинокль. — Посмотри направо, — сказал он. — Вон там, примерно посередине большого зелёного ствола... В кружеве теней, отбрасываемых листьями, на ветке неподвижно стоял тёмно-зелёный зверёк размером с бабуина. Он напоминал ящерицу, вставшую на задние лапки. Удерживать равновесие зверьку помогал длинный хвост, свисавший вниз. — Это отнелия, — сказал Тим. <…> Тим заметил ещё двух животных, они сидели на том же дереве, только повыше. Все отнелии были одинаковой величины. И все сохраняли полную неподвижность.

"Hypsilophodontids are the gazelles of the dinosaur world: small, quick animals that once roamed everywhere in the world, from England to Central Asia to North America. <…> You can see them in the plains directly ahead, and also perhaps in the branches of the trees." "In the trees?" Lex said. "Dinosaurs in the trees?" Tim was scanning with binoculars, too. "To the right," he said. "Halfway up that big green trunk..." In the dappled shadows of the tree a motionless, dark green animal about the size of a baboon stood on a branch. It looked like a lizard standing on its hind legs. It balanced itself with a long drooping tail. "That's an othnielia," Tim said. <…> Tim spotted two more animals, on higher branches of the same tree. They were all about the same size. None of them were moving.

— Где Т-рекс? — <…> Маленького часто можно увидеть возле лагуны. В лагуне водится рыба. Малыш уже научился её ловить. Он это так интересно делает! Лапами не пользуется, а сует под воду голову. Словно птица. — Малыш? — Маленький Т-рекс. Он подросток, ему всего два года, он ещё в три раза меньше взрослого. Рост два с половиной метра, вес полторы тонны.

"Where is T-rex?" "<…> You often see the little one down in the lagoon. The lagoon's stocked, so we have fish in there. The little one has learned to catch the fish. Interesting how he does it. He doesn't use his hands, but he ducks his whole head under the water. Like a bird." "The little one?" "The little T-rex. He's a juvenile, two years old, and about a third grown now. Stands eight feet high, weighs a ton and a half."

По мнению Малдуна, некоторые динозавры были слишком опасными, чтобы существовать в условиях Парка. Отчасти опасность была вызвана тем, что учёные ещё очень мало знали об этих животных. Например, никто не подозревал, что дилофозавры ядовиты, пока вдруг кто-то не увидел, как они охотятся на крыс, обитавших на острове: дилофозавры кусали грызунов и, отступив назад, ждали, пока те издохнут. Но даже после этого никому и в голову не пришло, что они способны плеваться, пока наконец дилофозавр не плюнул ядовитой слюной в одного из служителей, и бедняга чуть было не ослеп. Когда это стряслось, Хэммонд дал согласие на изучение яда дилофозавров, и выяснилось, что в нём содержится семь токсичных ферментов. Было также обнаружено, что дилофозавры плюются на целых пятнадцать футов.

It was Muldoon's view that some dinosaurs were too dangerous to be kept in a park setting. In part, the danger existed because they still knew so little about the animals. For example, nobody even suspected the dilophosaurs were poisonous until they were observed hunting indigenous rats on the island-biting the rodents and then stepping back, to wait for them to die. And even then nobody suspected the dilophosaurs could spit until one of the handlers was almost blinded by spitting venom. After that, Hammond had agreed to study dilophosaur venom, which was found to contain seven different toxic enzymes. It was also discovered that the dilophosaurs could spit a distance of fifty feet.

— Совершенно очевидно, что животные привыкли жить в других условиях. Этому стегозавру сто миллионов лет. Он не приспособлен к нашему миру. Воздух другой, уровень солнечной радиации другой, почва другая, насекомые другие, звуки другие, растительность другая. Все другое! Содержание кислорода в воздухе понизилось. Бедное животное чувствует себя, как человек на высоте десять тысяч метров. Послушайте, как он хрипит.

"Obviously the fitness of the animals to the environment was one area. This stegosaur is a hundred million years old. It isn't adapted to our world. The air is different, the solar radiation is different, the land is different, the insects are different, the sounds are different, the vegetation is different. Everything is different. The oxygen content is decreased. This poor animal's like a human being at ten thousand feet altitude. Listen to him wheezing."

	— А не приходилось ли вам включать фрагменты ДНК других видов животных? Чтобы воссоздать полностью всю цепочку ДНК. — Иногда приходилось, — ответил Ву. — Иначе нельзя было выполнить эту работу. Порой мы включали ДНК птиц — самых разных подвидов, а порой — ДНК рептилий. — А ДНК амфибий? Особенно меня интересует ДНК лягушек. — Вполне вероятно. Я должен проверить.
	"In order to make a complete strand, we're you ever required to include DNA fragments from other species?" "Occasionally, yes," Wu said. "It's the only way to accomplish the job. Sometimes we included avian DNA, from a variety of birds, and sometimes reptilian DNA." "Any amphibian DNA? Specifically, frog DNA?" "Possibly. I'd have to check."

	Сквозь залитое дождевыми потоками лобовое стекло был виден расплывчатый силуэт динозавра: чудовище шло к их машине. Медленно и зловеще оно шло прямо на них. Малкольм сказал: — Знаете, в такие минуты, как эта, мне начинает казаться, что... что пусть лучше вымершие животные так и оставались бы вымершими. У вас сейчас нет такого чувства? — Есть, — ответил Грант. Сердце его громко колотилось в груди.
	He felt a seeping fatigue overtake him. Blurred through the rainy windshield, the dinosaur was coming toward their car. Slow, ominous strides, coming right toward them. Malcolm said, "You know, at times like this one feels, well, perhaps extinct animals should be left extinct. Don't you have that feeling now?" "Yes," Grant said. He was feeling his heart pounding.

Четвёртое приближение

— У многих крупных хищников сравнительно слабые челюсти. Главная сила у них в шейных мышцах. Челюстями хищник только удерживает жертву, а мощная шея позволяет ему повалить животное на землю и разорвать на куски. Что же касается мелких зверюшек типа доктора Малкольма, то их зачастую просто потрясут и бросают. — Боюсь, что он прав, — подтвердил Малкольм. — Вряд ли бы я выжил, если б этот здоровяк занялся мной всерьез. По правде говоря, он напал на меня несколько неуклюже, словно не привык атаковать что-то, по размеру меньше автомобиля или небольшого домика. — Вы думаете, он напал на вас для проформы? — Мне больно это признавать, но в отличие от меня он отнёсся к сей процедуре без должного внимания. Но ведь он весит восемь тонн.А я нет.

"Most of the big carnivores don't have strong jaws. The real power is in the neck musculature. The jaws just hold on, while they use the neck to twist and rip. But with a small creature like Dr. Malcolm, the animal would just shake him, and then toss him." "I'm afraid that's right," Malcolm said. "I doubt I'd have survived, except the big chap's heart wasn't in it. To tell the truth, he struck me as a rather clumsy attacker of anything less than an automobile or a small apartment building." "You think he attacked halfheartedly?" "It pains me to say it," Malcolm said, "but I don't honestly feel I had his full attention. He had mine, of course. But, then, he weighs eight tons. I don't."

	Он забрался в кузов, куда опустили гипси, и надел на динозавриху сбрую, ограничивающую её движения. Потом нацепил на животное ошейник с кардиографическим датчиком, чтобы контролировать работу сердца, и, достав большой электронный термометр, размером с турецкий ятаган, ввёл его в прямую кишку.
	He climbed up onto the back of the flatbed as the hypsy came down, and he set her into the restraining harness. Harding slipped on the cardiogram collar that monitored heartbeat, then picked up the big electronic thermometer the size of a turkey baster and slipped it into the rectum.

	Кожа детёныша трицератопса была сухой и горячей и напоминала на ощупь футбольный мяч.
	The baby triceratops's <…> skin felt dry and warm, with the pebbled texture of a football.

	Тираннозавр лениво зевнул и, словно собака, поскрёб задней лапой за ухом.
	The tyrannosaur yawned lazily, and scratched behind its ear with its hind foot, just like a dog.

Ящер был уже по грудь в воде, но огромная голова пока торчала над поверхностью. Неожиданно до Гранта дошло, что животное не плывет, а идет по дну; через мгновение над водой остались его глаза и ноздри. Тиранозавр стал похож на крокодила, он и плыл, как крокодил, размахивая огромным хвостом так, что вода взвинчивалась бурунами. Над водой чуть выступала голова, выглядывала горбатая спина и изредка показывался гребень, тянувшийся по верху хвоста. «Точь-в-точь как крокодил, — в тоске подумал Грант. — Самый большой крокодил в мире».

The tyrannosaur was now chest-deep in the water, but it could hold its big head high above the surface. Then Grant realized the animal wasn't swimming, it was walking, because moments later only the very top of the head-the eyes and nostrils-protruded above the surface. By then it looked like a crocodile, and it swam like a crocodile, swinging its big tail back and forth, so the water churned behind it. Behind the head, Grant saw the hump of the back, and the ridges along the length of tail, as it occasionally broke the surface. Exactly like a crocodile, he thought unhappily. The biggest crocodile in the world.

Пятое приближение

Прямо по курсу вырос огромный купол авиария. Грант до того видел его только издали и теперь оценил гигантские размеры здания — в диаметре оно достигало не меньше четверти мили. Металлический каркас купола виднелся сквозь легкую дымку, и перво-наперво Гранту пришло на ум, что стекло в куполе должно весить около тонны. Когда же они подплыли ближе, он убедился, что никакого стекла нет и в помине, а есть только решётчатый каркас. Между конструкциями висела тонкая сетка.

Directly ahead, the big dome of the aviary rose above them. Grant had seen it only from a distance; now he realized it was enormous—a quarter of a mile in diameter or more. The pattern of geodesic struts shone dully through the light mist, and his first thought was that the glass must weigh a ton. Then, as they came closer, he saw there wasn't any glass—just struts. A thin mesh hung inside the elements.

— Никто не руководствуется абстракциями вроде «поисков истины». В действительности учёных интересует результат их исследований. Они сосредоточены на одном: способны ли они что-либо свершить? И никогда не спрашивают себя: а нужно ли это свершать? Такой вопрос они называют бессмысленным, им так удобно. Дескать, если ты этого не сделаешь, то сделает кто-то другой. Они верят, что открытие неотвратимо, а посему каждый рвется быть первым. В науке идет игра. Даже абстрактное научное открытие — это акт агрессии, подобный взлому. <…> Учёные, совершающие открытия, неизбежно оставляют следы. Открытие — всегда насилие над природой. Всегда! Учёные сами стремятся к этому. Им необходимо препарировать природу. Им не терпится оставить в мире свой след. Они не могут удовлетвориться ролью наблюдателей. Не могут просто оценивать то, что они видят. Нет, они не желают мириться с естественным ходом вещей. Им нужно создать что-то противоестественное. Вот чем на самом деле занимаются учёные, а теперь всё наше общество жаждет быть научным. <…> — Вам не кажется, что вы преувеличиваете, — подняла брови Элли. — А как выглядели ваши раскопки в прошлом году? — Не очень-то красиво, — призналась Элли. — Вы ведь не рекультивировали почву после раскопок? — Нет. — Почему? Элли пожала плечами: — Наверное, не хватило денег... — Значит, на раскопки денег хватает, а на рекультивацию уже нет? — Ну, вообще-то мы работаем на пустошах... — На пустошах, — хмыкнул Малкольм, покачав головой. — У вас всего лишь пустоши, у других — всего лишь мусор, или всего лишь продукты распада, или побочные эффекты... Я пытаюсь втолковать вам, что учёным хочется действовать таким образом. Им нужны продукты распада, мусор, уродства и побочные эффекты. Они таким образом самоутверждаются. Этот путь — неотъемлемая часть всего научного подхода, и он ведёт к катастрофе.

"Nobody is driven by abstractions like 'seeking truth.' Scientists are actually preoccupied with accomplishment. So they are focused on whether they can do something. They never stop to ask if they should do something. They conveniently define such considerations as pointless. If they don't do it, someone else will. Discovery, they believe, is inevitable. So they just try to do it first. That's the game in science. Even pure scientific discovery is an aggressive, penetrative act. <…> There is always some proof that scientists were there, making their discoveries. Discovery is always a rape of the natural world. Always. The scientists want it that way. They have to stick their instruments in. They have to leave their mark. They can't just watch. They can't just appreciate. They can't just fit into the natural order. They have to make something unnatural happen. That is the scientist's job, and now we have whole societies that try to be scientific." <…> Ellie said, "Don't you think you're overstating—" "What does one of your excavations look like a year later?" "Pretty had," she admitted. "You don't replant, you don't restore the land after you dig?" "No." "Why not?" She shrugged. "There's no money, I guess... "There's only enough money to dig, but not to repair?" "Well, we're just working in the badlands..." "Just the badlands," Malcolm said, shaking his head. "Just trash. Just byproducts. Just side effects... I'm trying to tell you that scientists want it this way. They want byproducts and trash and scars and side effects. It's a way of reassuring themselves. It's built into the fabric of science, and it's increasingly a disaster."

	Хэммонд закричал: — Что вы собираетесь сделать с моими животными?! — Вопрос сейчас стоит иначе, мистер Хэммонд, — возразил Малдун. — Вы лучше спросите: что они собираются сделать с нами?
	Hammond whined, "But what are you going to do to my animals?" "That's not really the question, Mr. Hammond," Muldoon said. "The question is, what are they going to do to us?"

— Знаете, в чём порок так называемой «научной мощи»? — продолжал Малкольм. — Это своего рода унаследованное богатство. А вам, наверное, известно, какими тупицами бывают урождённые богачи. Это правило не знает исключений. <…> Тот, кто хочет достичь могущества — в любой области! — должен постоянно чем-то жертвовать. Он должен учиться, долгие годы соблюдать суровую дисциплину. Это относится к достижению любого могущества. <…> Вам необходимо от многого отказаться ради достижения цели. Это должно быть для вас чем-то очень-очень важным. И когда вы наконец достигаете желанной цели, вы обретаете могущество, и его уже у вас не отнять. Оно становится частью вашего естества. Это в буквальном смысле слова результат вашей самодисциплины. Самое интересное тут вот что: если вы, скажем, овладели искусством убивать голыми руками, вы одновременно дозреете и до того, что не будете растрачивать свое умение направо и налево. Могущество такого рода имеет как бы встроенные механизмы безопасности. Самодисциплина приучает человека к тому, чтобы он не злоупотреблял обретённым мастерством. Но мощь науки подобна богатству, полученному по наследству: здесь не нужно никакой дисциплины. Вы прочли в книгах о чужих свершениях и делаете следующий шаг. Это можно проделать и в юном возрасте. И быстро добиться успеха. Здесь нет сурового ученичества, длящегося десятилетиями. Не существует мастеров-предшественников: всех учёных, работавших раньше, можно просто игнорировать. Нет здесь и преклонения перед природой. Правило одно: быстро разбогатеть, быстро создать себе имя. Хитрите, врите, подделывайте результаты — это все не имеет никакого значения. Ни для вас самих, ни для ваших коллег. Никто вас не осудит. Все такие же беспринципные. Все играют в одну игру: получить как можно больше и сразу. А поскольку вы стоите на плечах у гигантов, вы в состоянии быстро добиться результата. Не успев понять, что же вы на самом деле совершили, вы уже сообщаете о своем свершении, патентуете его и продаете. А у покупателя ещё меньше сдерживающих факторов, чем у вас. Он просто покупает могущество, как любой другой товар, обеспечивающий ему комфорт. Ему и в голову не приходит, что это требует обучения и самодисциплины. <…> Каратист не убивает людей голыми руками. Он не позволяет себе в порыве гнева убить свою жену. Настоящий же убийца не признаёт дисциплины, у него нет тормозов, и он способен продать свою силу на субботней распродаже. Именно такого рода могущество даёт нам наука. Вот почему вы решили, что создать Парк юрского периода проще простого.

"You know what's wrong with scientific power?" Malcolm said. "It's a form of inherited wealth. And you know what assholes congenitally rich people are. It never fails. <…> Most kinds of power require a substantial sacrifice by whoever wants the power. There is an apprenticeship, a discipline lasting many years. Whatever kind of power you want. <…> You must give up a lot to get it. It has to be very important to you. And once you have attained it, it is your power. It can't be given away: it resides in you. It is literally the result of your discipline. Now, what is interesting about this process is that, by the time someone has acquired the ability to kill with his bare hands, he has also matured to the point where he won't use it unwisely. So that kind of power has a built-in control. The discipline of getting the power changes you so that you won't abuse it. But scientific power is like inherited wealth: attained without discipline. You read what others have done, and you take the next step. You can do it very young. You can make progress very fast. There is no discipline lasting many decades. There is no mastery: old scientists are ignored. There is no humility before nature. There is only a get-rich-quick, make-a-name-for-yourself-fast philosophy. Cheat, lie, falsify-it doesn't matter. Not to you, or to your colleagues. No one will criticize you. No one has any standards. They are all trying to do the same thing: to do something big, and do it fast. "And because you can stand on the shoulders of giants, you can accomplish something quickly. You don't even know exactly what you have done, but already you have reported it, patented it, and sold it. And the buyer will have even less discipline than you. The buyer simply purchases the power, like any commodity. The buyer doesn't even conceive that any discipline might be necessary. <…> A karate master does not kill people with his bare hands. He does not lose his temper and kill his wife. The person who kills is the person who has no discipline, no restraint, and who has purchased his power in the form of a Saturday night special. And that is the kind of power that science fosters, and permits. And that is why you think that to build a place like this is simple."

— Ещё со времен Ньютона и Декарта наука предлагала нам картину полнейшего контроля. Она претендовала на то, что будет контролировать все на свете, поскольку постигнет законы природы. Но в XX веке эта вера была безнадежно поколеблена. Сначала принцип неопредёленности Гейзенберга установил пределы тому, что мы можем узнать о субатомном мире. Можно сказать: «Ну и ладно! Никто из нас не живет в субатомном мире. В обыденной жизни это не имеет значения». Затем теорема Гёделя наложила ограничения на математику — формальный язык науки. Математики всегда считали, что их языку присуща некая особая истинность, идущая от законов логики. Теперь нам известно, что так называемая «причинность» оказалась игрой по произвольным правилам. Это все не такие узкие вопросы, как нам представлялось. А теперь теория хаоса подтверждает, что непредсказуемость — неотъемлемый компонент нашей повседневной жизни. Она столь же обычное явление, как, скажем, гроза, которую мы так и не научились предсказывать. И великая мечта науки, мечта, владевшая умами в течение нескольких сотен лет, — я имею в виду мечту о тотальном контроле — в нашем веке благополучно захирела. А вместе с ней умерло оправдание науки, позволявшее ей поступать по своему усмотрению. И заставлявшее нас жить по её подсказке. Наука всегда говорила, что не знает всего, но когда-нибудь непременно узнает. Однако теперь понятно, что это неправда. Это дурацкая похвальба. Подобная бредятина так же доводит до беды, как нелепая мысль, которая толкает ребенка прыгнуть с высокой крыши: дескать, он сможет полететь, будто птица. <…> Мы с вами являемся свидетелями заката научной эры. Наука, как и другие устаревшие системы, сама себя разрушает. Чем больше она приобретает могущества, тем меньше становится способна с ним управляться. <…> — Что же произойдёт дальше? — спросила Элли. — Перемены, — пожал плечами Малкольм. — Какие перемены? — Большие перемены всегда подобны смерти, — откликнулся Малкольм. — Вы не можете знать, что находится по ту сторону, пока сами там не окажетесь.

Ever since Newton and Descartes, science has explicitly offered us the vision of total control. Science has claimed the power to eventually control everything, through its understanding of natural laws. But in the twentieth century, that claim has been shattered beyond repair. First, Heisenberg's uncertainty principle set limits on what we could know about the subatomic world. Oh well, we say. None of us lives in a subatomic world. It doesn't make any practical difference as we go through our lives. Then Gцdel's theorem set similar limits to mathematics, the formal language of science. Mathematicians used to think that their language had some special inherent trueness that derived from the laws of logic. Now we know that what we call 'reason' is just an arbitrary game. It's not special, in the way we thought it was. "And now chaos theory proves that unpredictability is built into our daily lives. It is as mundane as the rainstorm we cannot predict. And so the grand vision of science, hundreds of years old-the dream of total control-has died, in our century. And with it much of the justification, the rationale for science to do what it does. And for us to listen to it. Science has always said that it may not know everything now but it will know, eventually. But now we see that isn't true. It is an idle boast. As foolish, and as misguided, as the child who jumps off a building because he believes he can fly. <…> We are witnessing the end of the scientific era. Science, like other outmoded systems, is destroying itself. As it gains in power, it proves itself incapable of handling the power. <…>" "So what will happen?" Ellie said. Malcolm shrugged. "A change." "What kind of change?" "All major changes are like death," he said. "You can't see to the other side until you are there.

Шестое приближение

— Вы должны шуметь! Он вышел на улицу с металлическим прутом в руках. Подойдя к ограде, ударил по ней, словно в обеденный гонг. — Все сюда! Обед готов! — Это смешно, — сказала Элли и тревожно посмотрела за ограду. Рапторов не было видно. — Они не понимают английского, — улыбнулся Малдун. — Но общую идею, думаю, они ухватят... Элли, продолжавшая нервничать, сочла его юмор неуместным. Она взглянула в сторону скрытого туманом центра для гостей. Малдун продолжал колотить по ограде, где на пределе видимости она увидела размытую, словно призрачную, желтоватую фигуру животного. Раптор... — Первый клиент, — заметил Малдун.

"You've got to make a noise. " He hobbled out carrying a steel rod from the construction inside. He banged the rod against the bars like a dinner gong. "Come and get it! Dinner is served!" "Very amusing," Ellie said. She glanced nervously toward the roof. She saw no raptors. "They don't understand English." Muldoon grinned. "But I imagine they get the general idea..." She was still nervous, and found his humor annoying. She looked toward the visitor building, cloaked in the fog. Muldoon resumed banging on the bars. At the limit of her vision, almost lost in the fog, she saw a ghostly pale animal. A raptor. "First customer," Muldoon said.

Элли подбегала к решетке и отбегала назад, держась па безопасном расстоянии от нее. Но рапторы, казалось, больше не старались всерьез схватить её. Похоже было, что они играют. Рапторы отскакивали от ограды, рыча и фыркая, припадали к земле, возвращались и снова набрасывались на решетку. Их поведение походило скорее на демонстрацию, чем на настоящую атаку. — Работают на публику, — заметил Малдун. — Как птицы.

Ellie was running back and forth, safely behind the bars. But the raptors no longer seemed to be seriously trying to get her. Now they almost seemed to be playing, circling back from the fence, rearing up and snarling, then dropping down low, to circle again and finally charge. Their behavior had taken on the distinct quality of display, rather than serious attack. "Like birds," Muldoon said. "Putting on a show."

Работа Ву с ДНК была чисто эмпирической. Это была как бы отладка механизма «методом тыка». Таким же образом современный мастер чинит старые дедовские часы. Перед Ву был объект из прошлого, сделанный из древних материалов по древним канонам. Неизвестно почему он функционировал, к тому же его не раз чинили и усовершенствовали силы эволюции на протяжении целых геологических эпох. Итак, подобно часовщику, который сперва усовершенствует часы, а потом проверяет, стали ли они от этого лучше ходить, Ву вводил изменения и смотрел, улучшалось ли от этого поведение динозавров. Причём он старался исправить только самые грубые изъяны: например, когда животные бились об ограждения или чесались о деревья, сдирая собственную шкуру. Только такие формы поведения возвращали Ву к рабочему столу.

That had made Wu's DNA work purely empirical. It was a matter of tinkering, the way a modern workman might repair an antique grandfather clock. You were dealing with something out of the past, something constructed of ancient materials and following ancient rules. You couldn't be certain why it worked as it did, and it had been repaired and modified many times already, by forces of evolution, over eons of time. So, like the workman who makes an adjustment and then sees if the clock runs any better, Wu would make an adjustment and then see if the animals behaved any better. And he only tried to correct gross behavior: uncontrolled butting of the electrical fences, or rubbing the skin raw on tree trunks. Those were the behaviors that sent him back to the drawing board.

Седьмое приближение

	Математика требует всё большей храбрости, чтобы смотреть в лицо скрытым последствиям.
	Increasingly, the mathematics will demand the courage to face its implications.
	— Ян Малкольм

	— Давайте внесём полную ясность. Это не планета наша в опасности. Это мы в опасности. У нас недостаточно сил, чтобы уничтожить планету... или спасти её. Но мы должны собраться с силами и спасти самих себя. — вариант распространённой мысли
	"Let's be clear. The planet is not in jeopardy. We are in jeopardy. We haven't got the power to destroy the planet—or to save it. But we might have the power to save ourselves."
	— Ян Малкольм

Вид у компи был совсем неопасный. Они были не больше курицы и нервно подёргивали головой — точь-в-точь, как куры... Но Хэммонд знал, что это ядовитые животные. Их слюна содержала медленно действующий яд, которым они обычно убивали покалеченных зверей. <…> В памяти всплыло, как одного из служителей, ухаживавших за животными, укусил прокомпсогнатус, сидевший в клетке. Служитель рассказывал, что яд действует, как наркотик: чувствуешь покой, хочется спать. Никакой боли не ощущаешь.

The compys didn't look dangerous. They were about as big as chickens, and they moved up and down with little nervous jerks, like chickens. But he knew they were poisonous. Their bites had a slow-acting poison that they used to kill crippled animals. <…> He remembered that one of the animal handlers had been bitten by a compy in a cage. The handler had said the poison was like a narcotic-peaceful, dreamy. No pain.

Перевод

Т. Л. Шишова, Е. Нерсесянц, 1993 (с некоторыми уточнениями)

О романе

	По-настоящему пугает лишь <...> отсутствие секса <...> и чистоплюйство. <...> Некоторые из описанных инцидентов <...> не полностью оправданы предшествующими событиями.
	Genuinely frightening <…> an absence of sex <…> and squeaky-clean. <…> Some of the incidents <…> are not fully justified by the events that follow.
	— Альгис Будрис, 1991