Холодный дом

«Холодный дом» (Bleak House) — роман Чарльза Диккенса 1853 года.

Цитаты о Канцлерском суде и юристах

	И в самом непроглядном тумане и в самой глубокой грязи и трясине невозможно так заплутаться и так увязнуть, как ныне плутает и вязнет перед лицом земли и неба Верховный Канцлерский суд, этот зловреднейший из старых грешников. — Глава I
	Never can there come fog too thick, never can there come mud and mire too deep, to assort with the groping and floundering condition which this High Court of Chancery, most pestilent of hoary sinners, holds this day in the sight of heaven and earth.

Ведь это Канцлерский суд, и в любом графстве найдутся дома, разрушенные, и поля, заброшенные по его вине, в любом сумасшедшем доме найдется замученный человек, которого он свел с ума, а на любом кладбище — покойник, которого он свел в могилу; ведь это он разорил истца, который теперь ходит в стоптанных сапогах, в поношенном платье, занимая и клянча у всех и каждого; это он позволяет могуществу денег бессовестно попирать право; это он так истощает состояния, терпение, мужество, надежду, так подавляет умы и разбивает сердца, что нет среди судейских честного человека, который не стремится предостеречь, больше того, — который часто не предостерегает людей: "Лучше стерпеть любую обиду, чем подать жалобу в этот суд!" — Глава I

This is the Court of Chancery, which has its decaying houses and its blighted lands in every shire, which has its worn-out lunatic in every madhouse and its dead in every churchyard, which has its ruined suitor with his slipshod heels and threadbare dress borrowing and begging through the round of every man’s acquaintance, which gives to monied might the means abundantly of wearying out the right, which so exhausts finances, patience, courage, hope, so overthrows the brain and breaks the heart, that there is not an honourable man among its practitioners who would not give—who does not often give—the warning, “Suffer any wrong that can be done you rather than come here!”

	Здесь в большом доме, некогда роскошном особняке, живет мистер Талкингхорн. Теперь особняк сдается внаем под юридические конторы, и в этих обшарпанных обломках его величия, как черви в орехах, засели юристы. — Глава X
	Here, in a large house, formerly a house of state, lives Mr. Tulkinghorn. It is let off in sets of chambers now, and in those shrunken fragments of its greatness, lawyers lie like maggots in nuts.

...немного найдется на свете взрослых, зрелых и к тому же хороших людей, которые, стоит им только подать иск в этот суд, не изменятся коренным образом, — которые не испортятся в течение трех лет... двух лет... одного года. «...» Молодой человек, с которым случилось это несчастье «...» сначала не может поверить (да и кто может?), что Канцлерский суд действительно таков, какой он есть на самом деле. Молодой человек ждет со всем пылом и страстностью юности, что суд будет защищать его интересы, устраивать его дела. А суд изматывает его бесконечной волокитой, водит за вое, терзает, пытает; по нитке раздергивает его радужные надежды и терпение; но бедняга всё-таки ждет от него чего-то, цепляется за него, и, наконец, весь мир начинает казаться ему сплошным предательством и обманом.

Мистер Воулс — очень почтенный человек. Практика у него небольшая, но человек он очень почтенный. Более известные поверенные, уже нажившие или еще наживающие крупные состояния, признают, что он в высшей степени почтенный человек. Он не упускает ни одного случая зашибить деньгу юридической практикой, а это признак почтенности. Он не позволяет себе никаких удовольствий, а это другой признак почтенности. Он сдержан и серьезен — еще один признак почтенности. Пищеварение у него испорчено, что чрезвычайно почтенно. Ради своих трех дочерей он готов содрать семь шкур с одного вола, иначе говоря — с любого своего клиента.

Главнейший принцип английской судебной системы сводится к тому, чтобы создавать тяжбу ради самой тяжбы на пользу самой себе. Нет другого принципа, который проводился бы столь же отчетливо, определенно и последовательно по всем её извилистым и узким путям. Если посмотреть на нее с этой точки зрения, она покажется вполне стройной и логичной системой, а вовсе не теми непроходимыми дебрями, какими её считают непосвященные. Как будто мистер Воулс и его присные — мелкие вожди дикарей-людоедов, и, когда предлагается искоренить людоедство, их негодующие защитники ставят вопрос так: "Объявите людоедство противозаконным, и вы уморите с голоду Воулсов!" Итак, мистер Воулс со своими тремя дочерьми в Лондоне и отцом в Тоунтонской долине неуклонно исполняет свой долг в качестве бревна, подпирающего некое ветхое строение, которое превратилось в западню и угрожает гибелью всем. А очень многие люди в очень многих случаях рассматривают вопрос не с точки зрения перехода от Зла к Добру (о чем и речи нет), но всегда лишь с точки зрения ущерба или пользы для почтеннейшего легиона Воулсов.

Другие цитаты

	Миссис Джеллиби — это особа с необычайно сильным характером, всецело посвятившая себя обществу. В разные времена она занималась разрешением чрезвычайно разнообразных общественных вопросов, а в настоящее время посвящает себя (пока не увлечется чем-либо другим) африканскому вопросу, точнее — культивированию кофейных бобов... а также туземцев... и благополучному переселению на берега африканских рек лишнего населения Англии. — Глава IV
	Mrs. Jellyby ... is a lady of very remarkable strength of character who devotes herself entirely to the public. She has devoted herself to an extensive variety of public subjects at various times and is at present (until something else attracts her) devoted to the subject of Africa, with a view to the general cultivation of the coffee berry—AND the natives—and the happy settlement, on the banks of the African rivers, of our superabundant home population.
	— Кендж

	Индейка на птичнике, вечно расстроенная какой-то своей наследственной обидой (должно быть, тем, что индеек режут к рождеству), вероятно, вспоминает о том летнем утре, когда она вышла на тропинку между срубленными деревьями, а там оказался амбар с ячменем, и думает — как это несправедливо, что то утро прошло. — Глава VII
	The turkey in the poultry-yard, always troubled with a class-grievance (probably Christmas), may be reminiscent of that summer morning wrongfully taken from him when he got into the lane among the felled trees, where there was a barn and barley.

	Ныне здравствующий баронет, старший в роде Дедлоков, — безупречный хозяин. Он считает, что вся его челядь совершенно лишена индивидуальных характеров, стремлений, взглядов, и убежден, что они ей и не нужны, так как сам он создан для того, чтобы возместить ей все это своей собственной персоной. — Глава VII
	The present representative of the Dedlocks is an excellent master. He supposes all his dependents to be utterly bereft of individual characters, intentions, or opinions, and is persuaded that he was born to supersede the necessity of their having any.

	Поля его [Джоблинга] цилиндра так залоснились, как если бы улитки избрали их своим любимым местом для прогулок. — Глава XX
	His [Jobling's] hat presents at the rims a peculiar appearance of a glistening nature, as if it had been a favourite snail-promenade.

	Всё, что приходит в голову дедушке мистера Смоллуида, является туда в виде личинки и навсегда остается личинкой. За всю свою жизнь он не вырастил ни одной бабочки. — Глава XXI
	Everything that Mr. Smallweed’s grandfather ever put away in his mind was a grub at first, and is a grub at last. In all his life he has never bred a single butterfly.

	В нашем семействе охотников до чтения не было. Читать — только время терять. Чтением денег не заработаешь. Ни к чему. Бесполезное занятие! — Глава XXI
	We have never been readers in our family. It don’t pay. Stuff. Idleness. Folly.
	— дед Смоллуид (ростовщик)

Печально, но бесспорно, что даже у сильных мира сего бывают бедные родственники. [...] Однако, будучи потомками знатных Дедлоков, они не могут выполнять никакой работы (за ничтожными исключениями, когда должность почетна, но не доходна), считая, что работать — это ниже их достоинства. Поэтому они гостят у своих богатых родственников; если удается, делают долги, если нет, живут бедно; — женщины не находят себе мужей, а мужчины — жен; и все ездят в чужих экипажах и сидят на парадных обедах, которых никогда не устраивают сами, да так вот и прозябают в высшем свете. — Глава XXVIII

It is a melancholy truth that even great men have their poor relations. [...] Service, however (with a few limited reservations, genteel but not profitable), they may not do, being of the Dedlock dignity. So they visit their richer cousins, and get into debt when they can, and live but shabbily when they can’t, and find—the women no husbands, and the men no wives—and ride in borrowed carriages, and sit at feasts that are never of their own making, and so go through high life.

	С недавних пор он [Боб Стейблс] превыше всего жаждет послужить отечеству на доходном посту, не связанном ни с хлопотами, ни с ответственностью. В хорошо функционирующем политическом организме столь естественное желание бойкого молодого джентльмена с такими прекрасными связями было бы удовлетворено очень быстро. — Глава XXVIII
	He [Bob Stables] has been for some time particularly desirous to serve his country in a post of good emoluments, unaccompanied by any trouble or responsibility. In a well-regulated body politic this natural desire on the part of a spirited young gentleman so highly connected would be speedily recognized.

	Вот уж и полисмен начинает дергать двери, проверять запоры, подозрительно приглядываться к узлам в руках у прохожих и совершать свой обход в уверенности, что все и каждый или сами грабят, или подвергаются ограблению. — Глава XXXII
	Now, too, the policeman begins to push at doors; to try fastenings; to be suspicious of bundles; and to administer his beat, on the hypothesis that every one is either robbing or being robbed.

	Все какие-то тайны, секреты! Черт возьми, да задумай мы кого-нибудь укокошить, мы и то не вели бы себя так таинственно! — Глава XXXII
	So mysterious and secret! By George, if we were going to commit a murder, we couldn’t have more mystery about it!
	— Джоблинг

Но миледи так давно привыкла подавлять свои чувства и скрывать истину, столько лет сознательно перевоспитывала себя в той пагубной школе, которая учит людей заглушать свои естественные душевные побуждения, хоронить их в своем сердце, — подобно тому, как мухи далеких эпох погребены в янтаре, — наводить однообразный и тусклый глянец на всех хороших и дурных, глубоко чувствующих и бесчувственных, разумных и неразумных... — Глава LV

But so long accustomed to suppress emotion and keep down reality, so long schooled for her own purposes in that destructive school which shuts up the natural feelings of the heart like flies in amber and spreads one uniform and dreary gloss over the good and bad, the feeling and the unfeeling, the sensible and the senseless, she had subdued even her wonder until now.

Тарахтят кареты, раздается стук в двери, высший свет обменивается визитами; пожилые прелестницы с костлявыми шейками и персиковыми щечками, румянец которых приобретает довольно-таки замогильный оттенок при дневном свете, когда эти очаровательные создания смахивают на какой-то сплав и Женщины и Смерти, изображенных на популярной картинке, — пожилые прелестницы ослепляют мужчин.

Всякий раз, как вам кто-нибудь скажет, что "я-де ровно ничего не смыслю в денежных делах", — смотрите в оба за своими собственными деньгами, потому что их обязательно прикарманят, если удастся. Всякий раз, как вам кто-нибудь объявит: "В житейских делах я дитя", — знайте, что этот человек просто не желает нести ответственность за свои поступки, и вы его уже раскусили и поняли, что он эгоист до мозга костей.

— инспектор Баккет

Источник

Перевод с английского М. Клягиной-Кондратьевой