Встреча на далёком меридиане

	Встреча на далёком меридиане
	Статья в Википедии

«Встре́ча на далёком меридиа́не» (англ. Meeting at a Far Meridian) — роман американского физика и писателя Митчелла Уилсона 1961 года.

Цитаты

Некоторое время он томился желанием заболеть, потому что на больных людей обращали внимание, о них заботились.

Родители Ника были хорошие люди, увлечённые своей работой, и они гордились собой и друг другом, потому что посвятили себя служению человечеству в стране, где все остальные гонялись за Всемогущим Долларом. Но с тупостью полуинтеллигентных людей и с бесчувствием людей отвлеченно добрых они не замечали, что алчность не единственный грех против любви, а обсуждая за обедом свои служебные дела, считали само собой разумеющимся, что заботы о чужих людях каким-то образом освобождают их от обязанности окружать таким же вниманием ту единственную жизнь, которая непосредственна и больше всего зависит от них.

Я сразу понял, что вы настоящий физик. Ваш талант проживёт столько же, сколько вы сами.

Нет, раз уж вы заговорили об истории, политика — это не история. Это — либо честолюбивые люди, добивающиеся власти, либо честолюбивые державы, рвущиеся к господству.

Он не испытывал ни волнения, ни радости, но в конце концов сама работа была гораздо важнее тех чувств, которые она в нем вызывала.

Один исследователь кидается на идею, как фокстерьер, бешено носится вокруг своей добычи, делает ложные выпады и наконец в минуту озарения бросается вперед и схватывает истину; другой обрушивается на неё с неуклюжей силой медведя, ломясь напролом через пробелы и несоответствия. Но ум Ника действовал с изящной гибкостью фехтовальщика — каждое движение было экономно и грациозно, ни одно из них не было лишним, а последнее предвосхищалось самым первым и оказывалось неизбежным.

Весь мир знал имена американцев, работавших над бомбой. Никто не знал имен людей, работавших над ней в Советском Союзе. От внешнего мира их скрывала завеса тайны, и никакие вопросы не могли приподнять её, по каким бы причинам и как бы импульсивно они ни задавались.

Что за радость быть творчески мыслящим человеком? Сочинять книги, создавать картины, заниматься ли наукой — да чем угодно! … Девяносто девять целых девятьсот девяносто девять тысячных процента всех людей, живших от начала времён, не имели ни малейшего представления о том, что такое новая мысль, что такое прозрение, как это бывает, когда вдруг видишь истину, которой до тебя вот так не постигал никто! И всё же они живут, они преуспевают, они смеются и, вероятно, счастливы. Так какого же дьявола мы убиваем себя? Кто доказал, что это так уж важно?

Человек отличается от низших животных тем, что думает не только о настоящем моменте, но и о будущем, когда по-прежнему будет продолжаться жизнь, по-прежнему будут сбываться надежды. Однако строить планы можно, только имея какую-то точку зрения.

Только дураки живут, не имея запасного выхода.

Одинокие мужчины обычно превращают свое жилище в благоустроенный хлев.

Человек, брошенный женщиной, может обругать непостоянство и найти себе другую женщину; человек, покинутый другом, может проклясть коварство и поискать себе другого друга; но тому, кто утратил часть самого себя, остается только молча, без слез сжать губы и ехать из большого города в большой аэропорт, чтобы войти в большой самолёт, сесть, застегнуть ремни и ждать, когда моторы, взревев, унесут его по воздуху в другой большой город, где его никто не встретит, где ему некого будет извещать о своем прибытии, где он сразу отправится в еще один безликий отель и будем молиться, чтобы где-нибудь, когда-нибудь ему была дана безмерная радость — вновь воссоединиться с собой.

Он был не одинок, а свободен.

Разговоры вокруг Ника шли только о физике, но он знал, что за ними скрываются обыкновенные человеческие надежды, стремления, нужды и мечты. Одни посвятили себя работе во имя самой работы, другие посвятили себя работе во имя самих себя, а третьи просто посвятили себя себе. Настоящие учёные и законченные карьеристы — две враждебные армии, вечно воюющие между собой в цитадели науки. Они были и здесь тоже.

— Когда вы собираетесь домой?..
— Когда я узнаю, где мой дом.

Критика критикой, но у вас есть пословица: «Не чайнику перед котлом хвалиться».

Человек не может отделить себя от истории своей эпохи, как бы страстно он ни желал, чтобы всё сложилось по-иному.

Стоит начать тратить деньги, имеющие хождение в чужом городе, и город приобретает реальность.

Всякий, кто, описывая Советский Союз, попытается сделать примитивные обобщения, запутается, свихнёт себе мозги, а тот, кто примет на веру такие обобщения, — глупец. Всё, что здесь произошло и происходит, слишком сложно, необъятно, переменчиво, чтобы всё это можно было аккуратно уложить в одну коробочку.

Пропасть, мне кажется, может только сам человек, талант разрушить нельзя. Но бывает, что человек, обладающий талантом, вдруг запутается — жизнь собьёт его с толку или сам он сойдёт с верного пути, пойдя на компромиссы, наделав кучу всяких ошибок, — и он теряет ощущение, что владеет чудесным, волшебным даром. А дар этот всегда при нём, всегда к его услугам.

В Америке красивые женщины не бывают физиками.

— Вы счастливы?
Она быстро взглянула на него и сразу же отвернулась.
— Не знаю. Обычно и не задаёшь себе такого вопроса. У меня есть работа, друзья. Смеюсь, когда мне весело, и стараюсь не показывать виду, когда взгрустнётся. Пожалуй, я даже счастлива, — проговорила она медленно. — Здоровье у меня хорошее, дни проходят интересно…
— Да, понимаю, — сказал Ник. — Но… но, может быть, чего-нибудь вам не хватает, чего вам страстно хочется, к чему вы стремитесь, — к какой-то цели?

Я люблю людей, которые любят жизнь, — сказал он просто. — Людей, которые хотят жить, отвоевывают себе это право. Именно этим вот и отличаются лучшие наши люди.

Хэншел как-то спросил его, чем уж так пленительно творчество. И снова, как тогда. Ник почувствовал, что на этот вопрос ответить невозможно, как нельзя слепорождённому объяснить зримую красоту мира, глухому от рождения рассказать, как прекрасна музыка, или же холодному по натуре человеку поведать о радостях любви. Процесс творчества — одно из величайших наслаждений жизни.

Что толку быть правым, когда всё равно ничего не получается?

Как бессмысленно говорить с человеком, который слышит только внутренние голоса.

Значение работы учёного определяется не количеством допущенных ошибок, а важностью того, в чём он бывает прав.

Но ведь гордость, — добавил он, — это костяк души.

Все мы физики, и все — коллеги, и если американец даст идею, которая будет разработана датчанином, а результаты этой разработки разовьёт англичанин, потом русский поднимет их до степени обобщения и, наконец, итальянец применит на практике, то французские, голландские, индийские, китайские, мексиканские и бразильские физики будут иметь такое же право гордиться новым открытием, как если бы работали над ним сами. Оно принадлежит всем.

Не понимаю женщин, — сказал он. — Когда человек голоден, женщина возмущается его бесчувственностью: «Как ты можешь думать о еде в такую минуту!» Но только женщина способна помнить о еде в самое неподходящее время!

Должно быть, любой иностранец в любой стране считает, что всё, что с ним происходит, объясняется тем, что он иностранец.

Ведь известно, что худшие пациенты — это врачи.

Я против того, чтобы давать собакам человеческие имена, это лишает собаку ее собачьего достоинства. Собаки имеют право быть собаками.

Никто, конечно, в этом не сознается, но люди, которые заботятся только о своей карьере, обладают удивительной способностью держаться в стороне от неудач, хотя бы только предполагаемых.

Для человека с чистой совестью так унизительно все время чего-то бояться!

Самый важный урок, который следует извлечь из истории, заключается в том, что человек неизбежно ошибается; второй урок — то, что нет способа искоренять в человеке склонность к ошибкам и нельзя даже пытаться искоренить её, так как это угрожает обеднить род человеческий, потому что сегодняшняя ошибка завтра может стать истиной.

Там, внизу, в той или иной стране, люди мучают друг друга, сажают в тюрьмы, сжигают, а потом, довольные, упиваются своей властью — они тверды, но твёрдостью быстра крошащегося гранита. Мысль, прозрение — такие зыбкие, смутные при своем рождении — обладают несокрушимой твёрдостью. Они как туф — это лава человеческой души, рождённая в пламени, приобретающая всё большую твёрдость, хотя со временем на неё ляжет слой других, ещё более зорких провидений, ещё более прекрасных творений человеческого разума.

Перевод

И. Г. Гурова, Н. А. Дехтерёва, Н. К. Тренёва, 1961