Мюнхгаузен: Нужно было выбирать одно из двух: погибнуть или как-то спастись. Охотник: Что же вы выбрали? Мюнхгаузен: Угадайте.
Охотник: Вы утверждаете, что человек может поднять себя за волосы? Мюнхгаузен: Обязательно! Мыслящий человек просто обязан время от времени это делать.
Мюнхгаузен: Вот вы говорите «охота». Охотник: Я говорю? Мюнхгаузен: Ну хорошо, не говорите — думаете.
Томас: Господин барон вас давно ожидает. Он с утра в кабинете работает, заперся́ и спрашивает: «Томас, — говорит, — не приехал ещё господин пастор?» Я говорю: «Нет ещё». Он говорит: «Ну и слава Богу». Очень вас ждёт.
Томас: Господин барон пошёл как-то раз в лес на охоту. Медведь бросился на него. А поскольку господин барон был без ружья… Пастор: А почему же он был без ружья? Томас: Я же вам говорю: он пошёл на охоту. Пастор: А… Ну-ну. Томас: Ну вот. И когда медведь бросился на него, господин барон схватил его за передние лапы и держал до тех пор, пока тот не умер. Пастор: А от чего же он умер-то? Томас: От голода. Медведь, как известно, питается тем, что сосёт свою лапу, а поскольку господин барон лишил его этой возможности… Пастор: Понятно. И ты что, во всё это веришь? Томас: Конечно, господин пастор. Да вы сами видели, какой он худой. Пастор: Кто? Томас: Медведь. Пастор: Какой? Томас: Которого вы видели.
Томас: Фрау Марта, я не расслышал: который час? Марта: Часы пробили 3, барон — 2, стало быть, всего 5.
Мюнхгаузен: Ты меня заждалась, дорогая? Извини, меня задержал Ньютон.
Мюнхгаузен: Однако шесть часов. Пора ужинать. Марта: Не путай, Карл. Сейчас пять. Ты выстрелил только два раза. Мюнхгаузен: Да? Но я голоден. Ладно, добавим часок. (Стреляет.) Марта: Осечка. Мюнхгаузен: Чёрт возьми, получилось полшестого.
Мюнхгаузен: Будем бить через дымоход.
Мюнхгаузен: Попал. Утка! С яблоками. Она, кажется, хорошо прожарилась. Пастор: Она, кажется, и соусом по дороге облилась. Мюнхгаузен: Да? Как это мило с её стороны!
Мюнхгаузен: Она сбежала от меня два года назад. Пастор: По правде говоря, барон, я бы на её месте сделал то же самое. Мюнхгаузен: Вот поэтому я и женюсь не на вас, а на Марте.
Пастор: При живой жене вы не можете жениться вторично. Мюнхгаузен: Вы говорите — при живой? Пастор: При живой. Мюнхгаузен: Ага. Вы предлагаете её убить? Пастор: Господи, да упаси вас Бог, барон!
Мюнхгаузен: Но вы же разрешаете разводиться королям. Пастор: Ну, королям в особых случаях, в виде исключения, когда это нужно, скажем, для продолжения рода. Мюнхгаузен: Для продолжения рода нужно совсем другое.
Мюнхгаузен: Церковь должна благословлять любовь! Пастор: Законную! Мюнхгаузен: Всякая любовь законна, если это любовь! Пастор: Это только по-вашему! Позвольте с вами не согласиться! Мюнхгаузен: Что же вы посоветуете? Пастор: Нечего тут советовать: живите как жили. Только по гражданским и церковным законам вашей женой по-прежнему будет считаться та жена, которая вам уже не жена!
Мюнхгаузен: Мне сказали — умный человек. Марта: Ну мало ли что про человека болтают.
Мюнхгаузен: Ну не меняться же мне из-за каждого идиота!
Марта: Стань таким, как все, Карл! Я умоляю! Мюнхгаузен: Как все? Что ж ты говоришь? Как все… Как все… Как все… Не летать на ядрах, не охотиться на мамонтов, с Шекспиром не переписываться…
Мюнхгаузен: Что орёшь ночью? Томас: А разве ночь? Мюнхгаузен: Ночь. Томас: И давно? Мюнхгаузен: С вечера.
Томас: Я хотел сказать, что утка готова. Мюнхгаузен: Отпусти её. Пусть летает.
Феофил Мюнхгаузен: Вызовите отца на дуэль. Рамкопф: Никогда! Феофил: Но почему? Рамкопф: Во-первых, он меня убьёт, а во-вторых… Якобина Мюнхгаузен: И первого достаточно.
Феофил: Мне уже 19 лет, а я всего лишь корнет! И никакой перспективы! Меня даже на мане́вры не допустили! Якобина: Манё-овры! Феофил: На манё-овры не допустили! Полковник сказал, что он вообще отказывается принимать донесения от барона Мюнхгаузена.
Феофил: Ты что, собираешься опять повесить в доме эту мазню? Якобина: Чем она тебе мешает? Феофил: Она меня бесит! Изрубить её на куски! Якобина: Не сметь! Он утверждает, что это работа Рембра́ндта. Феофил: Кого? Якобина: Ре́мбрандта. Феофил: Эта? Якобина: Эта. Феофил: Чушь собачья! Враньё! Якобина: Конечно, враньё. Но аукционеры предлагают за неё двадцать тысяч. Рамкопф: Двадцать? Так продайте. Якобина: Продать — значит, признать, что это правда.
Бургомистр: Баронесса, как вам идёт этот костюм амазонки! Рамкопф, вы, как всегда, очаровательны! Как дела, корнет? Феофил: Ещё раз на... Бургомистр: Вижу, что хорошо! Якобина: Судя по обилию комплиментов, вы вернулись с плохой новостью.
Рамкопф: Человек разрушил семью, выгнал на улицу жену с ребёнком! Феофил: Каким ребёнком! Я офицер! Рамкопф: Выгнал жену с офицером!
Рамкопф: Имеешь любовницу — на здоровье! Сейчас все имеют любовниц. Но нельзя же допускать, чтоб на них женились. Это аморально!
Рамкопф: Но это факт? Бургомистр: Нет, это не факт. Феофил: Это не факт?! Бургомистр: Нет, это не факт. Это гораздо больше, чем факт. Так оно и было на самом деле.
Бургомистр: Будучи в некотором нервном перевозбуждении, герцог вдруг схватил и подписал несколько прошений о разводе со словами: «На волю, всех на волю!»
Феофил: Будьте моим секундантом. Рамкопф: Никогда! Феофил: Но почему? Рамкопф: Во-первых, он убьёт и секунданта… Бургомистр: Да. Феофил: Убийца!
Советница: Ваше высочество, может быть, всё дело в нашем левом крыле? Оно ненадёжно. Герцог: Меня и центр беспокоит. Советница: Может, стоит всё-таки в данном случае поднять верх сверху и понизить низ снизу? Герцог: Так и сделаем. Два ряда вытачек слева, два справа. Всё решение в талии! Как вы думаете, где мы будем делать талию? На уровне груди! Советница: Гениально! Гениально, как всё истинное. Герцог: Именно на уровне груди. Шестьдесят шесть. Я не разрешу опускать линию талии на бёдра. Сто пятьдесят пять. В конце концов, мы — центр Европы, я не позволю всяким там испанцам диктовать нам условия. Хотите отрезной рукав — пожалуйста. Хотите плиссированную юбку с вытачками — принимаю и это. Но опускать линию талии не дам!
Рамкопф: Подъём в 6 часов утра! Герцог: Ненаказуемо. Бургомистр: Да. То есть нет. То есть… я согласен. Вставать в такую рань для людей нашего круга противоестественно, но…
Рамкопф: С 8 утра до 10 — подвиг. Герцог: Как это понимать? Якобина: Это значит, что от 8 до 10 утра у него запланирован подвиг. Ну, что вы скажете, господин бургомистр, о человеке, который ежедневно отправляется на подвиг, точно на службу? Бургомистр: Я сам служу, сударыня. Каждый день к девяти утра я должен идти в мой магистрат. Я не скажу, что это подвиг, но вообще что-то героическое в этом есть.
Рамкопф: 16:00 — война с Англией. Герцог: С кем? Рамкопф: С Англией. Бургомистр: Господи, ну чем ему Англия-то не угодила?!
Герцог: Война — это не покер! Её нельзя объявлять когда вздумается! Война — это… война!
Герцог: Гвардию построить на центральной площади! Форма одежды летняя, парадная: синие мундиры с золотой оторочкой. Рукав вшивной. Лацканы широкие. Талия на 10 см ниже, чем в мирное время. Главнокомандующий: Ниже? Герцог: То есть выше. Главнокомандующий: А грудь? Герцог: Что грудь? Главнокомандующий: Оставляем на месте? Герцог: Нет, берём с собой!
Герцог: Где мой военный мундир? Секретарь: Прошу, Ваше Высочество, прошу! Герцог: Что-о?! Мне — в этом? В однобортном? Да вы что? Не знаете, что в однобортном сейчас уже никто не воюет? Безобразие! Война у порога, а мы не готовы! Нет, мы не готовы к войне!
Герцог: Господа офицеры, сверим часы! Сколько сейчас? А: 15:00! Б: 15 с четвертью! Герцог: А точнее? Главнокомандующий: Плюс 22!
Конвоир: Барон Карл Фридрих Иероним фон Мюнхгаузен! Вас приказано арестовать. В случае сопротивления приказано применить силу. Мюнхгаузен: Кому? Конвоир: Что кому? Мюнхгаузен: Кому применить силу в случае сопротивления: вам или мне? Конвоир: Не понял… Мюнхгаузен: Так, может, послать вестового переспросить? Конвоир: Это невозможно. Мюнхгаузен: Правильно. Будем оба выполнять приказ. Логично? Конвоир: Э-э-э… Мюнхгаузен: И это хорошо. Одну минуточку. Значит, это делается примерно так. Таак. В стороночку, господа! Вы вообще уйдите. И конечно… И танцы! Трактир всё-таки.
Главнокомандующий: Всё в порядке, Ваше Высочество. Барон Мюнхгаузен будет арестован с минуты на минуту. Просил передать, чтоб не расходились.
А: Пошёл он как-то в лес без ружья. Герцог: В каком смысле без ружья? Б: Ну, в смысле на медведя. Главнокомандующий: Не на медведя, а на мамонта. Но стрелял он именно из ружья. В: Из ружья? Г: Да. Косточкой от вишни. Д: Черешни! Главнокомандующий: Стрелял он, во-первых, не черешней, а смородиной. Когда они пролетали над его домом. А: Медведи? Главнокомандующий: Ну не мамонты же! Герцог: А почему же тогда всё это выросло у оленя?
Герцог: Это ещё что такое? Главнокомандующий: Арестованный. Герцог: Почему под оркестр? Главнокомандующий: Ваше Высочество, сначала намечались торжества. Потом аресты. Потом решили совместить. Герцог: А где же наша гвардия? Гвардия где? Главнокомандующий: Очевидно, обходит с флангов. Герцог: Кого? Главнокомандующий: Всех!
Мюнхгаузен: Ваше Высочество, ну не идите против своей совести. Я знаю, вы благородный человек и в душе тоже против Англии. Герцог: Да, в душе против. Да, она мне не нравится. Но я сижу и помалкиваю!
Якобина: Нет, это не герцог, это тряпка! Бургомистр?: Сударыня, что вы от него хотите? Англия сдалась!
Герцог: Почему продолжается война? Они что у вас, газет не читают? Главнокомандующий: Вспомнил! Он действительно стрелял в оленя! Но через дымоход!
Марта: Ты не забыл, что через полчаса начнётся бракоразводный процесс? Мюнхгаузен: Он начался давно. С тех пор, как я тебя увидел.
Якобина: Развод отвратителен не только потому, что разлучает супругов, но и потому, что мужчину при этом называют свободным, а женщину — брошенной.
Мюнхгаузен: О чём это она? Зритель: Барона кроет. Мюнхгаузен: И что говорит? Зритель: Ясно чего: «подлец», говорит, «псих ненормальный, врун несчастный»… Мюнхгаузен: И чего хочет? Зритель: Ясно чего: чтоб не бросал. Мюнхгаузен: Логично.
Бургомистр: Карл, почему так поздно? Мюнхгаузен: По-моему, рано: не все глупости ещё сказаны.
Судья: Как же так: 20 лет всё хорошо было, и вдруг такая трагедия. Мюнхгаузен: Извините, господин судья, 20 лет длилась трагедия, и только теперь должно быть всё хорошо.
Мюнхгаузен: Есть пары, созданные для любви, мы же были созданы для развода.[...] Якобина с детства не любила меня и, нужно отдать ей должное, сумела вызвать во мне ответные чувства. В церкви на вопрос священника, хотим ли мы стать мужем и женой, мы дружно ответили: «Нет!» — и нас тут же обвенчали. После венчания мы уехали с супругой в свадебное путешествие: я в Турцию, она в Швейцарию. И три года жили там в любви и согласии.
Рамкопф: Я протестую! Вы оскорбляете мою подзащитную! Мюнхгаузен: Правдой нельзя оскорбить, уважаемый адвокат!
Мюнхгаузен: Чтобы влюбиться, достаточно и минуты. Чтобы развестись, иногда приходится прожить 20 лет вместе.
Мюнхгаузен: В своё время Сократ как-то мне сказал: «Женись непременно. Попадётся хорошая жена — станешь счастливым, плохая — станешь философом». Не знаю, что лучше.
Мюнхгаузен: И да здравствует развод, господа! Он устраняет ложь, которую я так ненавижу!
Марта: Уступи, Господи! Ты уже столько терпел… ну потерпи ещё немножко!
Мюнхгаузен: Я тебе сейчас всё объясню. Бургомистр: Не надо, не надо! Я старый человек, у меня больное сердце. Мне врачи запретили волноваться.
Мюнхгаузен: Томас, ты доволен, что у нас появилось 32 мая? Томас: Вообще-то не очень, господин барон. Первого июня мне платят жалование.
Мюнхгаузен: Вы рады новому дню? Музыканты: Смотря на что падает. Если на воскресенье, то это обидно. А если на понедельник — ну зачем нам два понедельника?
Марта: Господи, почему ты не женился на Жанне д’Арк? Она ведь была согласна.
Мюнхгаузен: Но я же сказал правду! Бургомистр: Да чёрт с ней, с правдой! Иногда нужно и соврать. Понимаете, соврать! Господи, такие очевидные вещи мне приходится объяснять барону Мюнхгаузену!
Герцог: Смотрите на всё это с присущим вам юмором… С юмором! В конце концов, Галилей-то у нас тоже отрекался. Мюнхгаузен: Поэтому я всегда больше любил Джордано Бруно…
Бургомистр: Не усложняй, барон. Втайне ты можешь верить. Мюнхгаузен: Я не умею втайне. Я могу только открыто.
Мюнхгаузен: «Я не летал на луну». Ну ладно, не летал. Если бы вы знали, дорогие мои, какая она красивая!
Мюнхгаузен: Раз лишний день весны никому не нужен, забудем о нём. В такой день трудно жить, но легко умирать.
Бургомистр: Во всяком случае, город перестанет смеяться над вами. Мюнхгаузен: Жаль! Я не боялся казаться смешным. Это не каждый может себе позволить.
Герцог: А что если не побояться и… Главнокомандующий: Ликвидировать! Или… приблизить? Герцог: Соединить!
Герцог: Из Мюнхгаузена, господа, воду лить не будем! Незачем. Он нам дорог просто как Мюнхгаузен… как Карл Фридрих Иероним… а уж пьёт его лошадь или не пьёт — это нас не волнует.
Феофил: Мне страшно вспомнить. Я мечтал о дуэли с отцом. Я хотел убить его… Мы все убили его… Убийцы‼
Мюнхгаузен: Тюльпанчики! По талеру за штуку. Покупательница: А гвозди́ки почём? Мюнхгаузен: По два талера. Покупательница: Как это по два талера? Они ж вялые! Мюнхгаузен: Вялые. Ха-ха-ха! Наш барон, пока был жив, тоже дёшево ценился. А завял — стал всем дорог. Покупательница: Да на, подавись!
Томас: Я не верил, что вы умерли. Даже когда в газетах сообщили, не верил. Когда отпевали, не верил. И даже когда закапывали, сомневался.
Мюнхгаузен: В Германии иметь фамилию Мюллер — всё равно что не иметь никакой. Томас: Всё шутите… Мюнхгаузен: Давно бросил. Врачи запрещают. Томас: С каких это пор вы стали ходить по врачам? Мюнхгаузен: Сразу после смерти.
Томас: А говорят, ведь юмор — он полезный. Шутка, мол, жизнь продлевает. Мюнхгаузен: Не всем. Тем, кто смеётся, продлевает, а тому, кто острит, укорачивает.
Мюнхгаузен: Одни мои похороны дали мне денег больше, чем вся предыдущая жизнь.
Якобина: Завтра годовщина твоей смерти. Ты что, хочешь испортить нам праздник?
Мюнхгаузен: Сегодня в полночь у памятника. Якобина: У памятника. Кому? Мюнхгаузен: Мне.
Солдат: Вы же умерли! Мюнхгаузен: Умер!
Солдат(?): Четвёртый раз гоним этого кабанчика мимо Его Высочества, а Его Высочество, извините за выражение, мажет и мажет! Прикажете прогнать пятый раз? Бургомистр: Нет! Неудобно. Он его уже запомнил в лицо. Солдат: Кто кого? Бургомистр: Герцог кабанчика!
Х: Прошу прощения, господин бургомистр. Его высочество лесом не доволен. Темно, сыро, ну и вообще. Вот если бы ему, говорит, подстрелить медведя. Бургомистр: Где я ему возьму медведя? Солдат: А может мы его у цыган займём? Бургомистр: Делайте что хотите, но чтоб через полчаса в лесу было сухо, светло и медведь!
Бургомистр: Кстати, барон, я давно у вас хотел спросить: где вы, собственно говоря, доставали медведей? Мюнхгаузен: Уже не помню. По-моему, в лесу. Бургомистр: Нет, это исключено. Они у нас давно не водятся.
Мюнхгаузен: Это не мои приключения, это не моя жизнь. Она приглажена, причёсана, напудрена и кастрирована! Якобина: Обыкновенная редакторская правка. Мюнхгаузен: Дорогая Якобина, ты же меня знаешь: когда меня режут, я терплю, но когда дополняют, становится нестерпимо.
Мюнхгаузен: А вы за это время очень изменились, господин бургомистр. Бургомистр: А вы зря этого не сделали.
Томас: Фрау Марта, у нас беда: барон воскрес! Будут неприятности!
Феофил: Ненавижу! Всё! Дуэль! Здесь же стреляться! Через платок!
Бургомистр: … иногда мне кажется, что он, а иногда — что нет. Ну нет, ну нет. Как… ну, кажется… ну, могу ли я доверять собственному мнению… Полностью доверяюсь суду! Как решите, так и будет. Якобина: Позор! Позор! И это наш бургомистр!
Бургомистр: Я на службе. Если решат, что вы — Мюнхгаузен, я паду вам на грудь. Если решат, что вы — Мюллер, посажу за решётку. Вот и всё, что я могу для вас сделать.
Рамкопф: (после появления Марты) Так, прошу сделать перерыв — я болен. Вот свидетельство. [Достаёт бумажку из камзола и падает на руки коллег]
Марта: Правда одна. Якобина: Правды вообще не бывает. Да. Правда — это то, что в данный момент считается правдой.
Марта: Господи, неужели вам обязательно нужно убить человека, чтоб понять, что он живой?!
Якобина: И мой вам совет: не торопитесь стать вдовой Мюнхгаузена. Это место пока занято.
Марта: Тебе грозит тюрьма. Мюнхгаузен: Чудесное место! Здесь рядом со мной Овидий, Сервантес… Мы будем перестукиваться.
Пастор: А ты что, и впрямь думаешь, что он долетит? Томас: До Луны? Конечно! Пастор: Её ж даже не видно. Томас: Когда видно, так и дурак долетит. Барон любит, чтоб было потруднее.
Пастор: Ну, будем исповедоваться. Мюнхгаузен: Я это делал всю жизнь. Но мне никто не верил. Пастор: Прошу вас, облегчите свою душу. Мюнхгаузен: Это случилось само собой, пастор. У меня был друг — он меня предал. У меня была любимая — она отреклась. Я улетаю налегке.
Мюнхгаузен: Ну, скажи что-нибудь на прощанье! Марта: Что сказать? Мюнхгаузен: Подумай. Всегда найдётся что-то важное для такой минуты. Марта: Я… я буду ждать тебя! Мюнхгаузен: Не то! Марта: Я… я очень люблю тебя! Мюнхгаузен: Не то! Марта: Я буду верна тебе! Мюнхгаузен: Не надо! Марта: Они положили сырой порох, Карл! Они хотят помешать тебе, Карл! Мюнхгаузен: Вот! Спасибо, Марта.
Якобина: Дочь аптекаря — она и есть дочь аптекаря!
Мюнхгаузен: Сейчас я улечу, и мы вряд ли увидимся. Но когда я вернусь, в следующий раз, вас уже не будет. Дело в том, что время на небе и на земле летит неодинаково: там — мгновения, тут — века.
Мюнхгаузен: Господи, как умирать надоело!
Герцог: Где командующий? Военный: Командует!
Герцог: И вот тут некоторые стали себе позволять нашивать накладные карманы и обуживать рукав — вот этого мы позволять не будем!
Бургомистр, затем Герцог, затем все: Присоединяйтесь, господин барон. Присоединяйтесь.
Мюнхгаузен: Да поймите же, барон Мюнхгаузен славен не тем, что летал или не летал, а тем, что не врёт.
Мюнхгаузен: Когда я вернусь, пусть будет шесть часов. Томас: Шесть вечера или шесть утра? Мюнхгаузен: Шесть дня!
Мюнхгаузен: Я понял, в чём ваша беда: вы слишком серьёзны. Умное лицо — это ещё не признак ума, господа. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!