«Прощаюсь, ангел мой, с тобою!» (Салтыков-Щедрин)

«Прощаюсь, ангел мой, с тобою!» — сатирический рассказ Михаила Салтыкова-Щедрина 1863 года из цикла «Помпадуры и помпадурши». Назван в честь популярного романса XVIII века.

Цитаты

Сделайте меня губернатором — я буду губернатором; сделайте цензором — я буду цензором. В первом случае: сломаю на губернаторском доме крышу, распространю больницу, выбелю в присутственных местах потолки и соберу старые недоимки; если, кроме этого, надобно будет ещё «суть» какую-нибудь сделать, и «суть» сделаю: останетесь довольны. Во втором случае: многие сочинения совсем забракую, многие ощиплю, многие украшу изречениями моего собственного вымысла; если же, кроме этого, потребуется, чтобы я сделал «суть», то и «суть» сде-лаю. Всем быть могу; могу даже быть командиром фрегата «Паллада», и если Бог мне поможет, то, чего доброго, выиграю морское сражение.

Я человек преданный; все начальники знают это и смотрят на меня одинаково; я, с своей стороны, тоже смотрю на всех начальников одинаково, потому что все они — начальники.

Итак, мы лишились нашего начальника. Уже за несколько дней перед тем я начинал ощущать жалость во всем теле, а в ночь, накануне самого происшествия, даже жена моя — и та беспокойно металась на постели и все говорила: «Друг мой! я чувствую, что с его превосходительством что-нибудь неприятное сделается!» Дети тоже находились в жару и плакали; даже собаки на дворе выли.

Потом попал в передел к директору, ну, тут тоже сноровку надо иметь! ждёт, бывало, сердечный, у двери кабинета, и не для того совсем, чтоб что-нибудь сообщить, а только чтобы показать, что готов, мол… хоть на куски!

— А известно вашему превосходительству, кого на место их назначают? При этом вопросе сердце моё мало-помалу поднималось: я начинал предчувствовать, что не буду оставлен без начальника. — А назначают Удар-Ерыгина. — Генерала-с? — Генерала-с. Сердце моё окончательно уставилось на своём месте, ибо я получил уверенность, что предчувствие моё сбылось. — Из каких-с они? — спросил я несколько смелее. — Из млекопитающих-с! — отвечал вице-губернатор (он вообще ужаснейший киник). Мы оба задумались и стали в молчании ходить по кабинету (в первый раз в жизни я шёл рядом с начальником, а не следовал за ним «петушком»: несчастие уравнивает все ранги).

— Однажды призывает меня этот Удар-Ерыгин к себе и говорит: «Я, говорит, по утрам занят, так вы ко мне в это время не ходите, а приходите каждый день обедать»… — Так они и гостеприимные? — Гм… да… гостеприимен… «Только, говорит, так как я за обедом от трудов отдыхаю, так люблю, чтоб у меня было весело. На днях, говорит, у меня, для общего удовольствия, правитель канцелярии целую ложку кайенского перцу в жидком виде проглотил». — Преданность всякое испытание, ваше превосходительство, превозмочь может! — прервал я, невольно потупляя глаза. — <…> «Так вы, говорит, с этим соображайтесь»… — И сообразовались, ваше превосходительство? — И сообразовался-с. Мы опять умолкли; я чувствовал, что на душе у меня смутно и что сердце опять начинает падать в груди, несмотря на то что сожаление о смене любимого начальника умерялось надеждою на присылку другого любимого начальника. И действительно, преданность моя рисковала подвергнуться страшному искушению: «А что, ежели он и меня кайенский перец глотать заставит!» — думал я, трепеща всеми фибрами души моей (ибо мог ли я поручиться, что физическая моя комплекция выдержит такое испытание?), и я уверен, что если бы вся губерния слышала рассказанный господином вице-губернатором анекдот, то и она невольно спросила бы себя: «А что, если и меня заставят глотать кайенский перец?»

Представьте себе, что все стояло на своём месте, как будто ничего и не случилось; как будто бы добрый наш старик не подвергнулся превратностям судеб, как будто бы в прошлую ночь не пророс сквозь него и не процвёл совершенно новый и вовсе нами не жданный начальник!

Но не успел дерзкий договорить, как уже рука моя исполняла свою обязанность.

В приёмной я застал правителя канцелярии и полициймейстера; оба стояли понуривши головы и размышляли. Первый думал о том, как его сошлют на покой в губернское правление; второй даже и о ссылке не думал, а просто воочию видел себя съеденным.

Полициймейстер ловил генеральскую руку, которую генерал очень искусно прятал;..

Часы, приобретённые для генеральского дома за пять генералов перед сим, стучали «тик-так! тик-так!» — как будто бы говорили: «Мы видели пять генералов! мы видели пять генералов! мы видели пять генералов!»

Оставалось, следовательно, отдать нашему генералу последний долг. Избран был комитет из самых опытных по этой части обывателей; комитет, в свою очередь, избрал распорядителями торжества меня и Сеню Бирюкова. Для меня это дело привычное, потому что я не раз уж в своей жизни катафалки-то эти устраивал, но Сеня так возгордился сделанным ему доверием, что даже шею выгнул, словно конь седлистый, да в этаком виде и носился с утра до вечера по городу.

С тех пор как «Русский вестник» доказал, что слово «конституция», перенесённое на русскую почву, есть нелепость, или, лучше сказать, что в России конституционное начало должно быть разлито везде, даже в трактирных заведениях <…>. Начало это, как известно, состоит в том, что один кто-нибудь говорит, а другие молчат; и когда один кончит говорить, то начинает говорить другой, а прочие опять молчат; и таким образом идёт это дело с самого начала обеда и до тех пор, пока присутствующие не сделаются достаточно веселы. Тут-то, собственно, и начинается настоящая конституция, ибо всё, что происходит прежде, считается только предварительным к ней приготовлением. По-видимому, самое лучшее было бы прямо начать с настоящей конституции, однако этого сделать нельзя, во-первых, потому, что надобно, чтоб всё происходило по порядку, а во-вторых, потому, что предварительные действия освещают путь для предстоящей веселой конституции и служат для неё руководящею нитью. Понятно, что при таких условиях встречается необходимость в людях, которые умели бы говорить даже в такое время, когда другие молчат; но понятно также, что это положение совершенно проклятое и что люди скромные принимают его весьма неохотно. Это почти то же, что в одиночку публично производить какое-нибудь предосудительное отправление, когда никто кругом никаких предосудительных отправлений не производит. А потому выбор людей для произношения тостов и спичей всегда сопрягается с затруднениями очень серьёзными, и обязанность эта представляется такою повинностью, наряд на которую почти равносилен наряду на барщину.

Разумеется, все <ораторы> тотчас же отправились домой и занялись чтением «Московских ведомостей», дабы ближе ознакомиться с политическим положением России и усвоить себе некоторые необходимые в красноречии обороты.

… генерал в особенности одобрял действия наших войск и настаивал на том, чтобы зло пресечь в самом корне. — Но для этого, ваше превосходительство, нужны деятели, — сказал полициймейстер, — а мы видим… — В деятелях русскому царству никогда недостатка нет и не будет, — любезно прервал его генерал и таким образом очень кстати замял этот неполитичный разговор. — намёк на действия военного губернатора Северо-Западного края М. Н. Муравьёва при подавлении восстания 1863 года в Литве и Белоруссии

— Ещё недавно ваше превосходительство, не изволив утвердить журнал губернского правления о предании за противозаконные действия суду зареченского земского исправника, изволили сказать следующее: «Пусть лучше говорят про меня, что я баба, но не хочу, чтоб кто-нибудь мог сказать, что я жестокий человек!» Каким чувством была преисполнена грудь земского исправника при известии, что он от суда и следствия учинен свободным, — это понять нетрудно. Гораздо труднее понять чувства, волновавшие при этом нас, подписавших упомянутый выше журнал. Нечего и говорить о том, что мы приняли решение вашего превосходительства к непременному исполнению; этого мало: предоставленные самим себе, мы думали, что этого человека мало повесить за его злодеяния, но, узнавши о ваших начальнических словах, мы вдруг постигли всю шаткость человеческих умозаключений и внутренне почувствовали себя просветленными… — Браво! прекрасно! вот истинные отношения подчинённых к начальникам!

Этою речью заключилась первая часть нашего торжества. Затем уже началась так называемая конституция, которую я не стану описывать, потому что, по мнению моему, все проявления, имеющие либеральный характер, как бы преданны они ни были, заключают в себе одно лишь безобразие…