Великолепная Гилли Хопкинс

«Великолепная Гилли Хопкинс» (англ. The Great Gilly Hopkins) — пятая детская повесть (короткий роман) Кэтрин Патерсон. Впервые издана в 1978 году.

Цитаты

— Почитай-ка мистеру Рэндолфу, он будет рад-радёхонек. <…> — Библию? — Гилли не знала, смеяться ей или плакать. Она представила себе, как её навсегда заточат в пыльной темной гостиной и заставят читать вслух Библию этой Троттер и мистеру Рэндолфу. Читать придется без передышки, а они будут благоговейно кивать друг другу. Гилли вскочила со стула. — «Сарсапарель — Теургия» (“Sarsaparilla to Sorcery”)

“I know Mr. Randolph would like to hear you read something.” <…> “The Bible?” Gilly didn’t know whether to laugh or cry. She had a vision of herself trapped forever in the dusty brown parlor reading the Bible to Trotter and Mr. Randolph. She would read on and on forever, while the two of them nodded piously at each other. She jumped up from her chair.

	Голос у Гилли был острый, как зазубренный край открытой консервной банки. — там же
	Gilly’s voice was sharp like the jagged edge of a tin-can top.

	— Никакая у меня не пасть, — тихо сказала Агнес. — Тогда заткни её. А то вытекут остатки твоих мозгов. — Уильям Эрнест и другие «бедные цветочки» (William Ernest and Other Mean Flowers)
	“I ain’t got no big mouth,” Agnes said quietly. “Then keep it shut. We wouldn’t want what’s left of your brains to trickle out.”

	Гилли ответила ей ослепительной улыбкой в триста ватт, предназначенной для того, чтобы растоплять сердца приёмных родителей. — там же
	Gilly gave her the 300-watt smile that she had designed especially for melting the hearts of foster parents.

Гилли <…> не привыкла, чтобы с ней обращались как со всеми прочими. С первого класса она заставляла учителей относиться к себе по-особому. Она сама руководила своим образованием. Занималась, когда хотела и чем хотела. Учителя заискивали перед ней, ругали её, но никогда не смешивали её с другими. До тех пор, пока она плелась в хвосте, Гилли мирилась с тем, что к ней относятся, как ко всем остальным в классе. Но теперь даже утренняя улыбка мисс Харрис казалась ей эхом приветствия счётно-вычислительной машины: «Хелло, Гилли № 58706, сегодня мы продолжим наши занятия дробями». Стоило переступить порог класса, как включалась машина-автомат со словами: «Доброе утро», а за дополнительную плату в три тысячи долларов школа могла бы даже приобрести машину-автомат с электронным глазом, которая будет называть каждого ученика по имени. — Ну, мисс Харрис, берегись! (Harassing Miss Harris)

Gilly <…> was not used to being treated like everyone else. Ever since the first grade, she had forced her teachers to make a special case of her. She had been in charge of her own education. She had learned what and when it pleased her. Teachers had courted her and cursed her, but no one before had simply melted her into the mass. As long as she had been behind the mass, she tolerated this failure to treat her in a special manner, but now, even the good-morning smile seemed to echo the math computer’s “Hello, Gilly number 58706, today we will continue our study of fractions.” Crossing threshold of classroom causes auto-teacher to light up and say “Good morning.” For three thousand dollars additional, get the personalized electric-eye model that calls each student by name.

	— Можно, я сотру здесь пыль? — Пыль? — Троттер произнесла это слово так, словно оно означало название какой-то необыкновенной, беспечной, рискованной игры. — Пыль и отчаяние (Dust and Desperation)
	“Mind if I dust in here?” “Dust?” Trotter spoke the word as though it were the name of an exotic and slightly dangerous game.

	Она лихорадочно шарила в уме, ища ответа, но мозг застыл в черепе, как замороженный мамонт в толще ледника. Всю дорогу до самого участка она спрашивала себя: как быть? <…> Но замороженный мамонт по-прежнему спал беспробудным сном, не желал и пальцем шевельнуть. — Билет в один конец (The One-Way Ticket)
	She tried to make her brain tell her, but it lay frozen in her skull like a woolly mammoth deep in a glacier. All the way to the station she asked it. <…> But the woolly mammoth slept on, refusing to stir a limb in her behalf.

	— Я.. — смущённо сказала незнакомая леди — я, кажется, твоя бабушка. <…> Никогда Гилли не представляла себе, что у Кортни есть мать. Кортни существовала для неё вне времени, как богиня, как воплощение совершенства. — Гость (The Visitor)
	“I’m”—It was the woman’s turn to look uncomfortable. “I’m—I suppose I’m your grandmother.” <…> In all Gilly’s fantasies, Courtney had never had a mother. She had always been—existing from before time—like a goddess in perpetual perfection.

… голос у неё был звонкий, фальшивый, как телевизионная реклама слабительного. — Так вот, Гилли, у меня есть для тебя довольно неожиданная новость. Гилли обхватила себя ещё крепче. В её жизни слово «новость» никогда не предвещало ничего, кроме сообщения о переезде на новое место. <…> Социальная работница словно раскачивала последнее слово перед носом Гилли, как будто ожидая, что та вскочит на задние лапки, сделает стойку и начнёт плясать. — «Никогда» и другие невыполненные обещания (Never and Other Canceled Promises)

… her voice bright and fake like a laxative commercial: “Well, I’ve got some rather astounding news for you, Gilly.” Gilly hugged herself tighter. The announcement of “news” had never meant anything in her life except a new move. <…> The social worker seemed to be dangling that last word before Gilly’s nose, as if expecting her to jump up on her hind legs and dance for it.

	— Ну-ка, принимайтесь за ужин, а не то я… — Троттер остановилась в поисках настоящей угрозы. Она глубоко вздохнула — …буду прыгать на столе и квохтать как двухсотфунтовая курица в брачном томлении. — Расставание (The Going)
	“If you all don’t start eating this supper, I’m gonna”—Trotter stopped, fishing around for a proper threat. She took a deep breath—“Jump up and down on the table, squawking like a two-hundred-pound lovesick chicken!”

	«Почему ты не попросишь Санту подарить тебе несколько уроков карате?» — Она появится как королева… (She’ll Be Riding Six White Horses…)
	Why don’t you ask Santa to bring you some karate lessons?

Добро пожаловать в Томпсон-Парк (Welcome to Thompson Park)

	— Гилли, сделай одолжение, войди в новый дом по-человечески, не с левой ноги. Гилли представила себе: словно конькобежец скользит она на правой ноге по гостиной своих новых родителей. Левая нога приподнята и направлена очередной приёмной матери прямо в рот… Причмокивая от удовольствия, Гилли принялась за новую порцию жвачки.
	“Will you do me a favor, Gilly? Try to get off on the right foot?” Gilly had a vision of herself sailing around the living room of the foster home on her right foot like an ice skater. With her uplifted left foot she was shoving the next foster mother square in the mouth. She smacked her new supply of gum in satisfaction.

	[Толстуха] посмотрела на Гилли, и по её лицу расплылась широкая улыбка, как на журнальной иллюстрации, рекламирующей диету от ожирения: улыбка — «после», а фигура — «до» лечения диетой.
	She smiled all across her face at Gilly, like the “After” in a magazine diet ad—a “Before” body with an “After” smile.

	Гилли <…> дождалась, когда миссис Троттер и мисс Эллис занялись разговором, и наградила маленького Уильяма Эрнеста страшнейшей из гримас, какие были у неё в запасе <…>. Грязная мордашка скрылась быстрее, чем исчезает в раковине под струёй воды колпачок от тюбика с зубной пастой.
	Gilly <…> waited until Mrs. Trotter and Miss Ellis were talking, then gave little W.E. the most fearful face in all her repertory of scary looks <…>. The little muddy head disappeared faster than a toothpaste cap down a sink drain.

	Гилли <…> принялась барабанить по клавишам [пианино] — «Сердце и душа» — левой рукой и «Собачий вальс» — правой.
	Gilly <…> proceeded to bang out “Heart and Soul” [on the piano] with her left hand and “Chopsticks” with her right.

Человек, который приходит к ужину (The Man Who Comes to Supper)

В белом квадратном доме Нэвинсов царили ослепительная чистота и порядок, как, впрочем, и во всех других квадратных белых домах квартала, в котором они жили; вокруг — ни деревца. Единственным нарушителем спокойствия во всей округе была [Гилли]. Ну что ж, теперь они, наконец, избавились от неё — «Голливудские Сады» снова станут ослепительно безупречным местом. Нет, скорее, это она избавилась от них — этих поганых, ничтожных людишек.

The Nevinses’ house had been square and white and dustless, just like every other square, white, dustless house in the treeless development where they had lived. She had been the only thing in the neighborhood out of place. Well, Hollywood Gardens was spotless once more. They’d got rid of her. No. She’d got rid of them—the whole stinking lot.

— Ужин почти готов, — [сказала Троттер]. — Может, сходишь в соседний дом за мистером Рэндолфом? Он всегда ужинает у нас. <…> Мисс Эллис <…> как-то сказала, что Кортни родом из Вирджинии. А всем известно, это уж точно, что в таких семьях не садятся за один стол с цветными. Кортни Рутерфорд Хопкинс наверняка не на шутку рассердится, когда услышит, что её дочь заставляют делать это. Может, тогда эту ханжу, миссис Троттер, посадят за решётку за пособничество развращению малолетних. А мисс Эллис немедленно уволят.

“Supper’s ’bout ready. How about going next door and getting Mr. Randolph? He eats here nights.” <…> Miss Ellis <…> had once told her that Courtney was from Virginia. Everybody knew, didn’t they, that families like Courtney’s did not eat with colored people? Courtney Rutherford Hopkins was sure to go into a rage, wasn’t she, when she heard that news? Perhaps the self-righteous Trotter would be put into jail for contributing to the delinquency of a minor. Miss Ellis would, of course, be fired.

Снова неприятные сюрпризы (More Unpleasant Surprises)

	Должен же быть закон, чтобы наказывать приёмных матерей, у которых есть любимчики.
	There had to be a law against foster mothers who showed such gross favoritism.

— Тебя, кажется, зовут Гилли, — сказал директор школы, мистер Эванс. — Полное имя бедняжки мне и не выговорить, — сказала Троттер с усмешкой, что казалось ей проявлением дружелюбия. <…> — Что же, Гилли — хорошее имя, — сказал мистер Эванс, и это было равносильно подтверждению, что и в школе ей также придётся жить среди идиотов. <…> — Гилли, — он произнёс это имя так, словно оно само по себе составляло целое предложение.

“I see they call you Gilly,” said Mr. Evans, the principal. “I can’t even pronounce the poor child’s real name,” said Trotter, chuckling in what she must believe was a friendly manner. <…> “Well, Gilly’s a fine name,” said Mr. Evans, which confirmed to Gilly that at school, too, she was fated to be surrounded by fools. <…> “Gilly.” He said her name as though it were a whole sentence by itself.

	Она улыбалась изо всех сил, даже мышцы возле глаз устали.
	She smiled what she knew to be her most menacing smile.

Перевод

Ф. А. Лурье, 1982 (с некоторыми уточнениями)