|
Небо служило самолётам, причем более высокие уровни предназначались для междугородних перелетов, а низшие для пригородного движения. Дороги — все из железобетона, в основном, односторонние, определяли допустимое количество машин, позволяющее избегать непрерывных столкновений. Некоторая часть людей с готовностью взмыла в небо, но подавляющее большинство из-за отсутствия достаточного числа воздушных коридоров была вынуждена остаться на земле.
По мере того как улучшались автомобили, человеческие ноги все более атрофировались. Наследники Форда, которым уже не хватало езды за пределами дома, придумали небольшой одноместный экипаж для использования в доме, а лестницы заменили изогнутыми дорожками. Люди начали жить в металлических коробках, покидая их только на ночь. Со временем, частью по необходимости, а частью по собственной воле, машину ввели в спорт и игры. Спроектировали специальные модели для игры в гольф; дети в парках, сидя в дрезинах, крутили колеса; девушки плавали в тропических водах Флориды, лежа в амфибиях. Человечество перестало пользоваться нижними конечностями.
Бездействие ног влекло за собой атрофию, атрофия вызвала постепенные отчетливые изменения в строении тела, а они в свою очередь повлияли на новую концепцию женской красоты. Все это произошло на протяжении веков.
Со сменой обычаев изменились законы. Теперь они защищали не все общество, а лишь автомобилистов. Дороги, прежде служившие всем, теперь предназначались только для машин. Поначалу хождение по шоссе было просто опасным, затем оно стало преступлением. Перемены эти также происходили постепенно. Сначала для машин отвели лишь некоторые дороги, потом пешеходам вообще запретили ими пользоваться, отняли у них право на вознаграждение при несчастном случае на шоссе, и наконец хождение по дорогам стало считаться преступлением.
Последним шагом стал закон, позволяющий убивать на шоссе всех пешеходов.
Никто не хотел ездить медленно — мир охватила мания скорости и перемещения с места на место. В выходные и праздники неисчислимые массы автомобилистов мчались «куда глаза глядят», только бы не проводить свободное время дома. Сельский пейзаж состоял сейчас из длинных потоков машин, мчавшихся со скоростью восьмидесяти миль в час между стенами реклам и останавливающихся порой на заправочной станции, перед баром или у куста, чтобы оборвать с него цветы. Воздух был насыщен выхлопными газами и наполнен хриплым воем всевозможных клаксонов. Никто ничего не видел, никто не хотел ничего видеть, мечтою каждого водителя стало ехать быстрее, чем автомобиль перед ним. На современном языке это называлось «спокойным отдыхом в деревне».
Пешеходов больше не было, точнее, почти не было. Даже в деревнях люди передвигались на колесах. Поля обрабатывали только машины. Местами, держась, как козы, неприступных скал, остались недобитые пешеходы, сохранившие желание пользоваться ногами.
Все эти люди происходили из бедноты. Поначалу закон не дискриминировал их. В каждом штате было по нескольку семей, которые никогда не переставали ходить самостоятельно. Автомобилисты смотрели на них сначала с удивлением, потом с ужасом. Никто не замечал огромной пропасти между двумя этими группами «хомо сапиенс», пока пешеходам не запретили пользоваться дорогами. Тут же во всех штатах вспыхнуло Восстание Пешеходов, и хотя после битвы под Банкер-Хилл прошли уже сотни лет, дух её оставался вечно живым, а запрет на хождение по шоссе только усиливал желание его нарушить. Все больше пешеходов гибло от несчастных случаев, и семьи их мстили, стараясь, чтобы езда на автомобилях стала неприятной и опасной: гвозди, булавки, стекло, колючая проволока, стволы деревьев, крупные валуны стали обычным оружием. В горах Озарк какой-то отшельник, живущий в лесу, яростно бил стекла и дырявил покрышки точными выстрелами из карабина, другие просто ходили по дорогам и издевались над автомобилистами. Если бы шансы были равны, это могло бы привести к анархии, поскольку же они не были равны, пешеходы просто нарушали порядок. Классовое сознание достигло предела, когда сенатор Гласc из Нью-Йорка заявил на заседании Палаты:
— Раса, которая перестает развиваться, должна погибнуть. Веками человечество передвигалось на колесах, стремясь к состоянию механического совершенства. Пешеходы, пренебрегая своим правом на езду автомобилем, не только упрямо ходят пешком, но и осмеливаются требовать равных прав со стоящими неизмеримо выше автомобилистами. Терпение уже перестало быть добродетелью. Лучшее, что можно сделать для этих несчастных дегенератов — это начать процесс уничтожения. Только так можно остановить ширящиеся беспорядки в нашей спокойной и прекрасной стране. Мне не остается ничего иного, как внести на рассмотрение «Закон об уничтожении пешеходов». Как вам известно, он предусматривает немедленное уничтожение каждого пешехода, оказавшегося в пределах досягаемости полиции штата. По последней переписи населения их осталось около десяти тысяч, главным образом, в нескольких штатах Среднего Запада. С гордостью могу сообщить, что мой собственный избирательный округ, имевший до вчерашнего дня одного пешехода — девяностолетнего старца — отныне чист от них. Мне сообщили, что, к счастью, он вышел на дорогу, со старческим упорством, направляясь на могилу жены, и был тут же сбит. Однако, хотя в Нью-Йорке сейчас нет ни одного из этих жалких дегенератов, мы охотно поможем другим, менее удачливым штатам.
Положение было немедленно принято; при возражении сенаторов из Кентукки, Теннеси и Арканзаса. Для поощрения назначили премию за каждого убитого пешехода, а каждый округ, добившийся полного успеха, получал серебряную звезду. Каждый штат, в котором оставались одни автомобилисты, получал золотую звезду. Судьба пешеходов, как некогда судьба странствующих голубей, была предрешена.
|
|
|
The sky always had its planes; the higher levels for the inter-city express service, the lower for individual suburban traffic— the roads, all of reinforced concrete, were often one-way roads, exacted by the number of machines in order to avoid continual collisions. While part of the world had taken readily to the skies, the vast proportion had been forced, by insufficient development of the semi-circular canals, to remain on earth.
The automobile had developed as legs had atrophied. No longer content to use it constantly outdoors, the successors of Ford had perfected the smaller individual machine for use indoors, all steps being replaced by curving ascending passages. Men thus came to live within metal bodies, which they left only for sleep. Gradually, partly through necessity and partly through inclination, the automobile was used in sport as well as in play. Special types were developed for golf ; children seated in autocars rolled hoops through shady parks ; lazily, prostrate on one, a maiden drifted through the tropical waters of a her eighth birthday and they were going to Florida resort. Mankind had ceased to use their lower limbs.
With disuse came atrophy: with atrophy came progressive and definite changes in the shapes of mankind : with these changes came new' conceptions of
beauty— feminine. All this happened not in one generation, nor in ten, but gradually in the course of centuries.
Customs changed so laws changed. No longer were laws for everyone's good hut only for the benefit of the automobilist. The roads, formerly for the benefit of all, were finally restricted to those in machines. At first it was merely dangerous to walk on the highways; later it became a the bleeding body of his crime. Like all changes, this came slowly. First came a law restricting certain roads to automobilists; then a law giving them no legal recourse if injured while walking on a public highway; later it became a felony to do so. Then came the final law providing for the legal murder of all pedestrians on the highway, wherever or whenever they could be hit by an auto.
No one was content to go slowly — all the world was crazed by a desire for speed. There was also a desire, no matter where an automobilist was, to go to some other city. Thus Sundays and holidays were distinguished by thousands and millions of automobilists going "somewhere," none being content to spend the hours of leisure quietly where they were. Rural landscapes consisted of long lines of machines passing between walls of advertisements at the rate of 60 miles an hour, pausing now and then at gasoline filling stations, at road houses or to strip an occasional tree of its blooms. The air was filled with vapors from the exhausts of machinery and the raucous noise of countless horns of all description. No one saw anything: no one wanted to see anything: the desire of each driver was to drive faster than the car ahead of his. It was called in the vernacular of the day— "A quiet Sunday in the country."
There were no pedestrians; that is, almost none. Even in the rural districts mankind was on wheels mechanically propelled. Such farming as was done was done by machinery. Here and there, clinging like mountain sheep to inaccessible mountainsides, remained a few pedestrians who, partly from choice, .but mainly from necessity, had retained the desire to use their legs. These people were always poor. At first the Jaws had no terror for them. Every state had some families who had never ceased to be pedestrians. On these the automobilists looked first with amusement and then with— alarm. No one realized the tremendous depth of the chasm between the two groups of the Genus Homo till the national law was passed forbidding the use of all highways to pedestrians. At once, all over the United States, the revolt of the Walkers began. Although Bunker Hill was hundreds of years away, the spirit of Bunker Hill survived, and the prohibition of walking on the roads only increased the desire to do so. More pedestrians than ever were accidentally killed. Their families retaliated by using every effort to make automobiling unpleasant and dangerous — nails, tacks, glass, logs, barbed wire, huge rocks were used as weapons. In the Oxarks, backwoodsmen took delight in breaking windshields and puncturing tires with well-directed rifle shots. Others walked the roads and defied the automobilists. Had the odds been equal, a condition of anarchy would have resulted, being unequal, the pedestrians were simply a nuisance. Class-consciousness reached its acme when Senator Glass of New York rose in the Senate Chambers and said in part:
"A race that ceases to develop must die out. For centuries mankind has been on wheels, and thus has advanced towards a state of mechanical perfection. The pedestrian, careless of his inherent right to ride, has persisted not only in walking, but even has gone so far as to claim equal rights with the higher type of automobilists. Patience has ceased to be a virtue. Nothing more can be done for these miserable degenerates of our race. The kindest thing to do now is to inaugurate a process of extermination. Only thus can wc prevent a continuation of the disorders which have marked the otherwise uniform peaceful history of our fair land. There is, therefore, nothing for me to do save to urge the passage of the 'Pedestrian Extermination Act.' This as you know provides for the instant death of all pedestrians whereever and whenever they are found by the Constabulary of each State. The last census shows there are only about ten thousand left and these are mostly in a few of the mid-western states. I am proud to state that my own constituency, which up to yesterday had only one pedestrian, an old man over 90 years of age, has now a clear record. A telegram just received states that fortunately he tottered on a public road in a senile effort to visit his wife's grave and was instantly killed by an automobilist. But though New York has at present none of these vile degenerates, we are anxious to aid our less fortunate states."
The law was instantly passed, being opposed only by the Senators from Kentucky, Tennessee and Arkansas. To promote interest, a bounty was placed on each pedestrian killed. A silver star was given to each county reporting complete success. A gold star to each state containing only autoists. The pedestrian, like the carrier pigeon, was doomed.
|