|
Прежде чем покинуть здание, доктор Эрик Свитсент заглянул в Ванны, посмотреть, не появился ли на работе Брюс Химмель. Тот и в самом деле стоял возле огромной корзины, полной дефектных «Ленивых Рыжих Собак».
— Переработай обратно, в исходную массу, — сказал Джонас Химмелю, который широко улыбнулся своей обычной кривой бессмысленной улыбкой, когда младший Эккерман бросил ему один из бракованных шаров, сходивших с конвейера корпорации ТМиК вместе с другими, предназначенными для встраивания в системы управления межпланетных кораблей.
<…> марсианская амёба-копир. Это выдающееся одноклеточное смогло выжить благодаря своей способности имитировать другие формы жизни, особенно существ такой же величины. <…> [Вирджил Эккерман] показал амёбе дорогую меховую накидку одной из своих тогдашних любовниц, и та в точности её воспроизвела. Перед Вирджилом и девушкой появились две норковые накидки. Однако амёба в конце концов устала быть мехом, и она обрела прежний облик, последствия чего оставляли желать лучшего.
Много месяцев спустя было найдено решение: убить амёбу на стадии мимикрии и погрузить «труп» в ванну с химическими закрепителями, сохранявшими её в последней форме. Это существо не могло разложиться, поэтому в дальнейшем его невозможно было отличить от оригинала. <…>
Сразу же после начала сражений с ригами «Тихуанские меха и красители» переключились с торговли роскошными имитациями мехов на военную продукцию, разделив судьбу всех прочих промышленных предприятий. Невероятно точное воспроизводство системы управления космическими кораблями, «Ленивой Рыжей Собаки», стало естественным продолжением деятельности корпорации. Перемена прошла безболезненно и молниеносно.
Теперь Эрик Свитсент задумчиво стоял перед корзиной с отходами. Он, как в своё время каждый сотрудник корпорации, размышлял о том, можно ли как-то использовать эти второсортные, хотя оттого не менее сложные изделия. Эрик взял одно из них, напоминавшее весом бейсбольный мяч, а размерами — грейпфрут. С экземплярами, забракованными Химмелем, явно сделать уже ничего было нельзя, и он повернулся, чтобы бросить шар в пасть воронки, где тот превратился бы в исходную органическую массу.
— Погоди, — проскрипел Брюс.
Эрик и Джонас посмотрели на него.
— Не кидай, — добавил Химмель.
Его уродливая фигура смущённо переминалась с ноги на ногу, руки били по воздуху, шевеля длинными узловатыми пальцами.
Он, словно идиот, раскрыл рот и пробормотал:
— Я… я больше так не делаю. Один такой экземпляр как сырьё стоит четверть цента, а вся эта корзина — около доллара.
— Ну и что? — удивился Джонас. — Всё равно их надо…
— Я его покупаю, — пробулькал Химмель, полез в карман брюк за бумажником и смог его извлечь после долгих тяжких усилий.
— Зачем ты его покупаешь? — спросил Джонас.
— У меня всё спланировано, — после нескольких мгновений томительной тишины заговорил Химмель. — Я плачу за каждую забракованную «Ленивую Рыжую Собаку» полцента, то есть двойную её стоимость, благодаря чему фирма получает прибыль. Кто мог бы меня в этом упрекнуть? — Голос его перешёл в писк. <…> — Я их использую. <…> Они все мои, поскольку я заранее за них заплатил из своей зарплаты, — бросил он через плечо, открыл дверь и встал рядом с ней.
Лицо его потемнело от обиды и глубоко въевшихся следов болезненной тревоги.
По помещению, напоминавшему склад, на колёсиках величиной с серебряный доллар ездили небольшие тележки. Их было не менее двадцати, и они ловко объезжали друг друга, не прекращая оживлённо двигаться.
Эрик увидел, что на раме каждой тележки стоит «Ленивая Рыжая Собака», по проводам управляющая её действиями.
Джонас почесал нос, что-то проворчал и спросил:
— От чего они питаются?
Он наклонился, сумел схватить тележку, проезжавшую возле его ноги, и поднял её. Колёса продолжали вращаться.
— От маленькой дешёвой алкалиновой батарейки с ресурсом на десять лет. Она стоит ещё полцента.
— Значит, ты конструируешь эти тележки?
— Да, мистер Эккерман.
Химмель забрал у него тележку и поставил на пол. Машинка поспешно двинулась дальше.
— Они пока слишком молодые. Им нужно ещё поупражняться, прежде чем можно будет их выпустить.
— Значит, потом ты дашь им свободу, — догадался Джонас. <…>
— Зачем? — спросил Эрик.
Химмель покраснел. По его лицу пробежала болезненная судорога, но вместе с тем на нём отразилось неясное чувство, похожее на гордость.
— Потому что они этого заслуживают, — выдавил он.
— Но эта протоплазма не живая, — заметил Джонас. — Она погибла после применения химического закрепителя. Ты же сам знаешь. С тех пор все они — лишь обычные электронные схемы, такие же мёртвые, как, например, робанты.
— Но я считаю их живыми, мистер Эккерман, — с достоинством ответил Химмель. — Пусть они хуже и не могут управлять кораблём в космосе. Это не значит, что такие существа не имеют права прожить свою скромную жизнь. Я выпускаю их. Тележки катаются, как мне думается, лет шесть, может, и больше, то есть вполне достаточно. Они получают то, на что имеют право.
|
|
|
Before leaving the building Dr Eric Sweetscent dropped by the Baths, wondering if Bruce Himmel had shown up. He had; there he stood, beside the huge reject-basket full of defective Lazy Brown Dogs.
"Turn them back into groonk," Jonas said to Himmel, who grinned in his empty, disjointed fashion as the youngest of the Ackermans tossed him one of the defective spheres which rolled off TF&D's assembly lines along with those suitable for wiring into the command guidance structure of interplanetary spacecraft.
<…> the Martian print amoeba. This august unicellular organism survived by its ability to mimic other life forms—those of its own size. <…> of bat guano fame had come upon the scene. Within a matter of hours [Virgil Ackerman] had presented a print amoeba with one of his'current mistress's expensive furs; the print amoeba had faithfully mimicked it, whereupon, for all intents and purposes, between Virgil and the girl two mink stoles existed. However, the amoeba had at last grown tired of being a fur and had resumed its own form. This conclusion left something to be desired.
The answer, developed over a period of many months, consisted of killing the amoeba during its interval of mimicry and then subjecting the cadaver to a bath of fixing-chemicals which had the capacity to lock the amoeba in that final form; the amoeba did not decay and hence could not later on be distinguished from the original. <…>
As soon as hostilities with the reegs had begun, Tijuana Fur & Dye had converted from the luxury trade of ersatz fur production to war work, as, of course, had all other industrial enterprises. Supernaturally accurate duplication of rocketship master syndromes, the ruling monad Lazy Brown Dog, was fatalistically natural for the type of operation which TF&D represented; conversion had been painless and rapid. So here now, meditatively, Eric Sweetscent faced this basket of rejects, wondering—as had everyone at one time or another in the corporation—how these sub-standard and yet still quite complex units could be put to some economic advantage. He picked one up and handled it; in terms of weight it resembled a baseball, in terms of size a grapefruit. Evidently nothing could be done with these failures which Himmel had rejected, and he turned to toss the sphere into the maw of the hopper, which would return the fixed plastic into its original organic cellular form.
"Wait," Himmel croaked.
Eric and Jonas glanced at him.
"Don't melt it down," Himmel said. His unsightly body twisted with embarrassment; his arms wound themselves about, the long, knobby fingers writhing. Idiotically, his mouth gaped as he mumbled, "I—don't do that any more. Anyhow, in terms of raw material that unit's worth only a quarter of a cent. That whole bin's worth only about a dollar."
"So?" Jonas said. They still have to go back to—"
Himmel mumbled, "I'll buy it." He dug into his trouser pocket, straining to find his wallet; it was a long and arduous struggle but at last he produced it.
"Buy it for what?" Jonas demanded.
"I have a schedule arranged," Himmel said, after an agonized pause. "I pay a half cent apiece for Lazy Brown Dog rejects, twice what they're worth, so the company's making a profit. So why should anyone object?" His voice rose to a squeak. <…> "Urn, I use them. <…> But they're all mine because I paid for them in advance out of my salary," he said over his shoulder as he opened the door. Defensively, his face dark with resentment and with the corrosive traces of deeply etched phobic anxiety, he stood aside.
Within the room—a storeroom, evidently—small carts rolled about on silver-dollar-sized wheels; twenty or more of them, astutely avoiding one another in their zealous activity.
On board each cart Eric saw a Lazy Brown Dog, wired in place and controlling the movements of the cart.
Presently Jonas rubbed the side of his nose, grunted, said, "What powers them?" Stooping, he managed to snare a cart as it wheeled by his foot; he lifted it up, its wheels still spinning futilely.
"Just a little cheap ten-year A-battery," Himmel said. "Costs another half cent."
"And you built these carts?"
"Yes, Mr Ackerman." Himmel took the cart from him and set it back on the floor; once more it wheeled industriously off. "These are the ones too new to let go," he explained. "They have to practice."
"And then," Jonas said, "you give them their freedom." <…>
"Why?" Eric said.
Now the crux of the matter had been broached; Himmel turned red, twitched miserably, and yet displayed an obscure, defensive pride. "Because," he blurted, "they deserve it."
Jonas said, "But the protoplasm's not alive; it died when the chemical fixing-spray was applied. You know that. From then on it—all of these—is nothing but an electronic circuit, as dead as—well, as a robant."
With dignity Himmel answered, "But I consider them alive, Mr Ackerman. And just because they're inferior and incapable of guiding a rocketship in deep space, that doesn't mean they have no right to live out their meager lives. I release them and they wheel around for, I expect, six years or possibly longer; that's enough. That gives them what they're entitled to."
|
