Ги де Мопассан и французские рассказчики
«Г-н Ги де Мопассан и французские рассказчики» (фр. M. Guy de Maupassant et les conteurs français) — статья Анатоля Франса о французской новелле и Мопассане в газете «Тан» от 13 февраля 1887 года. Вошла в авторский сборник «Литературная жизнь (Серия первая)» 1888 года.
Цитаты[править]
В восемнадцатом веке новелла надевает испанский наряд, носит плащ и шпагу и принимает окраску трагикомедии. | |
Au dix-septième siècle, la nouvelle s’habille à l’espagnole, porte la cape et l’épée, et devient tragi-comique. |
Французская революция отрубила головы беспечным грациям, она изгнала игривую улыбку. Литература не смеётся уже почти столетие. | |
La révolution française a guillotiné les grâces légères, elle a proscrit le sourire facile. La littérature ne rit plus depuis près d’un siècle. |
Г-н де Мопассан бесспорно один из превосходнейших рассказчиков в той стране, где столько написано рассказов и притом хороших. Язык у него сочный, простой, безыскусный, поистине народный, за что мы и любим его всей душой. Он обладает тремя величайшими достоинствами французского писателя — ясностью, ясностью и ещё раз ясностью. Он наделён чувством меры и порядка, присущим нашей расе. Он пишет так, как живёт хороший нормандский фермер, — бережливо и радостно. Плутоватый, прижимистый, благодушный, порядочный балагур и немного фанфарон, стыдливый только в проявлениях своей природной щедрой доброты, старательно скрывающий то прекрасное, чем богата его душа, наделённый крепким глубоким умом, отнюдь не мечтательный и довольно равнодушный к тайнам загробного мира, привыкший доверять лишь тому, что видит, и полагаться на то, что держит в руках, весь он свой брат — земляк! Отсюда любовь, которую он внушает каждому, кто знает грамоту во Франции. И, несмотря на нормандский привкус, невзирая на то, что все его произведения пропитаны запахом спелых хлебов, типы у него разнообразнее, а выдумка богаче, чем у любого другого рассказчика нашего времени. Нет такого дурака или мошенника, который бы ему не пригодился, которого бы он не прихватил мимоходом. Он великий живописец человеческого безобразия. Без ненависти и любви изображает он жадных крестьян, пьяных матросов, падших девушек, мелких чиновников, отупевших за конторкой, и всех обездоленных, в чьём смирении нет ни красоты, ни добродетели. Он так наглядно показывает нам всех этих уродов и горемык, что мы как будто видим их воочию, и для нас они действительнее самой действительности. Он даёт им жизнь, но он их не судит. Мы не знаем, что думает он сам об этих плутах, прохвостах, повесах, которых создал и которые нас преследуют. Как искусный мастер, он знает, что сделал всё, вдохнув в них жизнь. В равнодушии своём он подобен природе, что удивляет и раздражает меня. Мне хочется знать, что же думает и чувствует в глубине души этот безжалостный, сильный и добрый человек. Любит ли он дураков за их глупость? Любит ли он зло за его безобразие? Весело ли, грустно ли ему? Забавляется ли он сам, забавляя нас? Что думает он о человеке? Как относится к жизни? <…> Быть может, он думает, что в конце концов жизнь не так уж плоха? По крайней мере кое-где он явно одобряет способ, каким её зачинают. Быть может, он думает, что мир создан удачно, потому что полон неудачников и негодяев, пригодных для рассказов. В сущности, неплохая точка зрения для рассказчика. Однако легко представить себе и обратное — что г-н де Мопассан исполнен скорби и сострадания, удручён глубокой жалостью и втайне оплакивает все те горести, которые преподносит нам с великолепным хладнокровием. | |
M. de Maupassant est certainement un des plus francs conteurs de ce pays, où l’on fit tant de contes, et de si bons. Sa langue forte, simple, naturelle, a un goût de terroir qui nous la fait aimer chèrement. Il possède les trois grandes qualités de l’écrivain français, d’abord la clarté, puis encore la clarté et enfin la clarté. Il a l’esprit de mesure et d’ordre qui est celui de notre race. Il écrit comme vit un bon propriétaire normand, avec économie et joie. Madré, matois, bon enfant, assez gabeur, un peu faraud, n’ayant honte que de sa large bonté native, attentif à cacher ce qu’il y a d’exquis dans son âme, plein de ferme et haute raison, point rêveur, peu curieux des choses d’outre-tombe, ne croyant qu’à ce qu’il voit, ne comptant que sur ce qu’il touche, il est de chez nous, celui-là ; c’est un pays ! De là l’amitié qu’il inspire à tout ce qui sait lire en France. Et, malgré ce goût normand, en dépit de cette fleur de sarrasin qu’on respire par toute son œuvre, il est plus varié dans ses types, plus riche dans ses sujets qu’aucun autre conteur de ce temps. On ne trouve guère d’imbéciles ni de coquins qui ne soient bons pour lui et qu’il ne mette en passant dans son sac. Il est le grand peintre de la grimace humaine. Il peint sans haine et sans amour, sans colère et sans pitié, les paysans avares, les matelots ivres, les filles perdues, les petits employés abêtis par le bureau et tous les humbles en qui l’humilité est sans beauté comme sans vertu. Tous ces grotesques et tous ces malheureux, il nous les montre si distinctement, que nous croyons les voir devant nos yeux et que nous les trouvons plus réels que la réalité même. Il les fait vivre, mais il ne les juge pas. Nous ne savons point ce qu’il pense de ces drôles, de ces coquins, de ces polissons qu’il a créés et qui nous hantent. C’est un habile artiste qui sait qu’il a tout fait quand il a donné la vie. Son indifférence est égale à celle de la nature : elle m’étonne, elle m’irrite. Je voudrais savoir ce que croit et sent en dedans de lui cet homme impitoyable, robuste et bon. Aime-t-il les imbéciles pour leur bêtise ? Aime-t-il le mal pour sa laideur ? Est-il gai ? Est-il triste ? S’amuse-t-il lui-même en nous amusant ? Que croit-il de l’homme ? Que pense-t-il de la vie ? <…> Peut-être, se dit-il, qu’après tout la vie est bonne ? Du moins se montre-t-il çà et là très content de la façon dont on la donne. Peut-être se dit-il que le monde est bien fait, puisqu’il est plein d’êtres mal faits et malfaisants dont on fait des contes. Ce serait, à tout prendre, une bonne philosophie pour un conteur. Toutefois, on est libre de penser, au contraire, que M. de Maupassant est en secret triste et miséricordieux, navré d’une pitié profonde, et qu’il pleure intérieurement les misères qu’il nous étale avec une tranquillité superbe. |
Г-н де Мопассан тоже ведь поэт, возможно и он страдает, видя людей такими, какими их показывают ему глаза его и ум, — уродливыми, злыми, трусливыми по причине неисцелимого убожества, ограниченными в своих радостях, горестях и даже в своих злодеяниях? Не знаю. Знаю только, что он человек положительный, не витает в облаках и не склонен искать лекарства от неизлечимых болезней. | |
M. de Maupassant, qui est aussi un poète, ne souffre-t-il point de voir les hommes tels que ses yeux et son cerveau les lui montrent, si laids, si méchants et si lâches, bornés dans leurs joies, dans leurs douleurs et jusque dans leurs crimes, par une irrémédiable misère ? Je ne sais. Je sais seulement qu’il est pratique, qu’il ne baye point aux nuées, et qu’il n’est pas homme à chercher des remèdes pour des maux incurables. |
Перевод[править]
Н. Г. Касаткиной // Анатоль Франс. Собрание сочинений в 8 т. Т. 8. — М.: ГИХЛ, 1960.