Евгений Мравинский. Записки на память :: Дневники. 1918-1987

Евгений Мравинский. Записки на память :: Дневники. 1918-1987 - первое издание дневников всемирно известного дирижёра Евгения Александровича Мравинского вышло в свет в издательстве "Искусство-СПб" в 2004 году (и было посвящено 100-летию со дня его рождения, которое отмечалось в 2003 году).

Подготовила дневники к публикации и написала вступительную статью вдова дирижера солистка-флейтистка ЗКР АСО Ленинградской филармонии Заслуженная аристиска РСФСР профессор Санкт-Петербургской консерватории Александра Михайловна Вавилина-Мравинская.

Цитаты

Вступительная статья А.М.Вавилиной-Мравинской (январь 2004 г.)

2019, профессор А.М.Вавилина-Мравинская

Судьба распорядилась так, что бремя издания дневников должно было лечь на мои плечи. Отдать сокровенное свидетельство многих лет жизни Евгения Александровича в чужие руки — словно совершить предательство, так мне казалось. Ведь ни научное любопытство, ни тем более праздный интерес не заменят ревнивой любви к потаенному знаку, слову, мысли. Публикация записок была для меня вопросом совести, то есть дозволенности совершить этот акт.

Вживание в написанное дорогой мне рукой заставило возвратиться в ушедшие дни, переоценить все свои поступки, осознать цену каждого счастливого мига, укоряться, заливать бездонный колодец осиротения запоздалыми слезами; да еще «пробыть» с ним, его некороткую жизнь до меня!

Порядок во всем — это стержень характера Мравинского: порядок в партитуре, порядок в оркестре, порядок, несмотря на непритязательность, в быту, одежде. Вальтер Феддер, немецкий импресарио, долгие годы боровшийся в Москонцерте за «получение» Мравинского, подшучивал над ним: «Я знаю, почему тебя не жалует начальство, — ты слишком любишь порядок!».

Для оркестра Евгений Александрович никогда не был дирижером-«регулировщиком», он строил свои отношения с оркестрантами как терпеливый, самоотверженный учитель, помощник, сотворен. <...> В профессии Мравинский всегда оставался бескомпромиссен! Его репетиции с оркестром, будь они запечатлены в полном объеме, могли бы стать подлинной академией исполнительского и дирижерского искусства. К великому счастью, сохранилось несколько записей, иллюстрирующих процесс второго рождения музыки, превращения «авторского документа» в звучащее море образов.

Был ли счастлив Мравинский? Считая себя мельчайшей частицей мироздания, вечности, он физиологически ощущал движение времени и его быстротечность, с печалью провожая каждый свершившийся миг. И потому знал, что счастье означает — быть, дышать, любить, слышать в природе музыку и в музыке являть природу, человека, Бога. «Ничем не обрастать!» Посох и «лейка» (фотоаппарат) вместо сумы. Любить любовь. Всегда. До конца своего пути.

Сумерки — «нехороший час», когда неизбывна печаль души, — стали его прощальным часом (19 часов 30 минут). Это был день Крещения Господня — 19 января. <...> В сумерках, в исчезающем свете, лег в землю, избранную им, оставив нам надгробное рыданье, оставив дар своей души — Музыку и «Записки на память» — неизгладимый след Правды.

1918

Ужас что творится всюду: и дома, и в политике... Проснулся сегодня и так стало безрадостно. <...> Купил преинтересную «Тарантеллу» Годара (?). Солдаты на фронте продают австрийцам за 200 рублей орудия и за бутылку рома пулемет! — 29 января (/16 января)

1980, Евгений Мравинский

...Утром стало известно, что грабили церковь?! На Сенной убили батюшку... — 4 февраля (/22 января)

...Складывал дрова. На улице пальба, всё около церкви. Громят квартиры... — 5 февраля (/23 января)

...Гермогена не было, говорят, его арестовали; бедный. <...> Стрельба продолжается <...> Милая Оля... а впрочем, черт меня знает, я во всех влюбляюсь... но — это чувство во мне возвышенно... — 6 февраля (/24 января)

1928

Начало учебного года [в консерватории] у В. Щербачева и 2-й курс Н. Малько (или пан, или пропал). — сентябрь/октябрь

Первого ноября пошел в культотдел ССТС [Союз совторгслужащих] к Я.В. Геншафту. С тех пор — регулярно в оркестре. Организация «ЛОСТ»: набор оркестра, труппы (Гельнбек, Г.В. Иванов). Писание сюиты для скрипки, флейты и фагота. Начало «Степана Разина» по заказу П.А. Маржецкого. Купил три абонемента в Филармонию — все посещал. — ноябрь

С 21 декабря — игра в «Титане» (Зильбер и авторские). — декабрь

1929

В феврале — появление Гаука. Итоги зимы: 1) Композиция: Сюита для скрипки, флейты и фагота (зачет 4.III.29; Малый зал; оставлен на 4-м курсе); «Степан Разин»; Танго (по заказу Галейзовского; 11.II.29 мюзик-холл); Фокс; Concerto grosso (одночастный); 2) Дирижерство: Шуберт — Симфония h-moll; Бородин — увертюра к опере «Князь Игорь»; Бетховен — Четвертая симфония; Глинка — «Руслан и Людмила», 2-й акт; Вагнер — увертюра к опере «Риенци»; Мендельсон — Итальянская симфония (с оркестром ССТС; 1-я репетиция 11.IV); Моцарт — Серенада № 7 (первый раз в жизни с оркестром; 11.II); Глазунов — Сюита из «Раймонды» (зачет и перевод на 3-й курс; 22.IV, Малый зал); 3) Рояль. 2 этюда: Бах, Лист; наизусть (зачет, перевод на 4-й курс); 4) Исторический материализм (курс Разумовского; зачет); 5) Политэкономия (Лапидус; зачет); 6) Композиторская практика (Нардом, Маржецкий; Малый зал). — 28 февраля

Зима (1929–1930)

Итоги зимы: I. Службы (места работы) 1. Хореографическое училище; 2. «Живгазета» центр, клуба ССТС (с ноября, без перерыва); 3. «Живгазета» «Пролетарий» (с ноября по апрель); 4. «Живгазета» ЛСПО (с февраля, без перерыва); 5. Разовая игра в кино центр, клуба ССТС. II. Композиция (окончил консерваторию 14.VI.30) 1. Туш для симфонического оркестра к октябрьским торжествам (концерт); 2. Песня (для 3-х виолончелей, 3-х тромбонов, баса, фагота и ударных); 3. Музыка к литмонтажу «пять — в четыре» (центр, клуб ССТС); 4. Начата оркестровка 2-й ч. «Стеньки» (взято к исполнению симфоническим оркестром ССТС; исполнено в ноябре 1930 г.); 5. Музыка для «Живгазет». III. Дирижерство (перешел на 4-й курс) 1. Вторая симфония Бетховена; 2. Третья симфония Глазунова; 3. «Спящая красавица» Чайковского (вся); 4. «Оберон» Вебера; 5. 4-я ч. Четвертой симфонии Чайковского; 6. Первая симфония Калинникова; 7. Первая симфония Чайковского (с орк.); 8. «Кавказские эскизы» Ипполитова-Иванова (с орк.); 9. Полонез Лядова, C-dur (с орк.); 10. Adagio Глазунова (с орк.); 11. «Ночь на Лысой горе» Мусоргского (с орк.); 12. Увертюра к «Руслану и Людмиле» Чайковского (с орк.); 13. Отрывки из «Снегурочки» Римского-Корсакова (с орк.); 14. Вальс из «Лебединого озера» Чайковского (с орк.); 15. «Робеспьер» (с орк.); 16. «Эгмонт» Бетховена (с орк.); 17. Танец Брамса (с орк.); 18. Сюита Грига (с орк.); 19. Увертюра к «Кармен» Бизе (с орк.); 20. Моя «Песня» (с орк.); 21. Секстет Тер-Мартиросяна (с орк.); 22. Квинтет Томилина (с орк.). IV. Рояль. Программа за 4-й курс (зачет); V. Переложения 1. «На нивы желтые» Глиэра; 2. «Мне грустно» Даргомыжского; 3. 1-я ч. Trio Хиндемита; 4. 1-я ч. Первой симфонии Скрябина (зачет); VI. Немецкий язык и Мелодика — неожиданные зачеты. VII. Выступления 1. Выступления в «Живгазетах» (и по радио); 2. Малый зал Рабочего университета (6 часов — симфонии Чайковского со Щербачёвым, в 8 рук [на двух роялях, со студентами]); 3. Концерт симфонического оркестра Консерватории в детском доме 23.III.30 (дирижировал); 4. Выступления на концертах-лекциях (центр, клуба ССТС); 5. Концерт оркестра ССТС на курсах (дирижировал); 6. Композиторский концерт в Малом зале (окончание; песня; 23.V.30); 7. Концерт оркестрового класса театрально-художественной студии в ЦДИ 10.VI.30 (дирижировал). С апреля по 10 июня работал как руководитель оркестрового класса Первой гос. худ. студии. Предприняты успешные шаги к прикреплению к Гос. балету по дирижерской линии (май, 1930). Общественная работа: 1) Худ. совет культотдела ССТС. 2) Муз. комиссия при культотделе ССТС. 3) Выбран в бюро оркестра ССТС, выбран вторым руководителем оркестра ССТС. 4) Написана статья в стенгазету актива ССТС «Мнение о самодеятельности в искусстве».

1930

На спектакле «Топаз» у Феона: 1) о воспитании рабочих не только «рабочей» тематикой; 2) по поводу «Топаза» подтверждение неприкосновенности авторского разреза пьесы; иначе получается неорганичность формы; 3) режиссер не имеет прав на автора; но он сам может быть автором; это противоположные вещи, на смешении которых строится абсурдный спор авторов и режиссеров и противопоставление театра (современности) чистому искусству (несовременность). — 24 января

Неправильно обвинение психологии в не экспериментальности, ибо — жизнь сама есть сплошной эксперимент для наблюдения над психологическими явлениями. — 26 января

1931

Проба в филармонии (сюита «Сказки о царе Салтане» Римского-Корсакова, Седьмая симфония Бетховена, 1-я ч.; получение Первого места). — 19 мая

Репетиция концерта в Саду отдыха (Бетховен: увертюра из «Эгмонта», песни Клерхен, марш «Афинские развалины», «Леонора №3»; Мусоргский: «Ночь на Лысой горе», «Персидки» из «Хованщины», «Думка Параси» и увертюра к «Сорочинской ярмарке»). — 28 июня

Концерт. Кроме того, провел подготовку (6, 11, 16, 21, 26.VI и 4, 6, 11/V) концерта Мусоргского в ССТС, где из состава бюро выбыл. Концерт не шел по просьбе Геншафта, против которого начались интриги. Сданы все зачеты и получено свидетельство об окончании ЛГК. Всего был в ЛГК семь лет (с осени 1924 – по весну 1931). У мамы — пятницы. Борьба между восприятием ее как человека и как уходящее. Получил право на второй концерт в филармонии, но из-за халтурности постановки — отказался. Тем не менее надолго никуда не уезжал, а был с Марианной в Строганове по Варшавской ж. д. Желал этим дать ей некоторую компенсацию истекших лет. Но это сорвалось из-за встречи с Г. (она кончила хореографическое училище этой же весной и уехала новоиспеченной восемнадцатилетней артисткой ГАТОБа!), из которой (после ее отъезда на юг) хотел создать себе импульс. (Иллюзорность.) Марианна нашла письмо. Результат был трагичен. Тем не менее поехали, хотя и «отравлено». Приезжала один раз мама со всем «своим светом», «прошлым» и материнским. — 30 июня

Весь сезон ушел на окончание ЛГК [Ленинградской государственной консерватории] по классу дирижирования и на поступление в ГАТОБ [Государственный академический театр оперы и балета], что и увенчалось успехом. После спектакля «Времена года» Глазунова в Мариинском театре <...> работал только в хореографическом училище и с октября по декабрь в клубе Дзержинского, в агитбригаде. Потом из клуба ушел, а по зачислении (15.III.31) в театр ушел и из школы. После «Времен года» оставлен дирижером-стажером. Все внимание было сосредоточено на работе в Оперной студии ЛГК, которую окончил 24 мая 1931 г. Первое полугодие ушло на работу с Лазовским над оперой «Риголетто», которой он дирижировал (18?) декабря. — 31 декабря

1932

Зима. Работал по двум линиям: 1) В театре стажером, где ограничен был сидением в оркестре, но дирижирования не получал. Под весну, наконец, подал подробное заявление в местком, но потом взял его обратно. Оно тем не менее было прочитано где следует, и перед концом сезона я был зачислен с 10 июня штатным дирижером-ассистентом и получил на сезон два балета: «Спящую» и «Корсар», с надеждой (в 1931–1932 гг.) на «Жизель». 2) С осени был приглашен в Ленинградское хореографическое училище (по-видимому, на основании моей работы со школой над «Временами года») на должность заведующего музыкальной частью. Там предстояло поставить музыкальную часть заново, что я и делал (экспериментально) в течение года. <...> 25 марта через Животова завязал отношения с кинофабрикой Белгоскино, где и имел несколько съемок с перспективой войти в штат (как дирижер). С осени до 1 января вел оркестровый класс в бывшей Первой художественной студии (то, что было у Гладковского весной 30-го года), но дело развалилось целиком и закрылось в декабре 1931 г. (Был оркестр, состоявший из 4–5 первых скрипок и т.п.). <...> Я бывал у Гаука, заведя с ним близкие отношения (через Гердт в школе). Внутренне — общее (сначала) спокойствие обеспеченности. <...> Минутами кажущееся освобождение от чувства «успеха» и «неуспеха» через «всюду жить можно» и «не смерть же». Перед отъездом (до 11.VII) в Тверскую окончательная сломленность и потеря путей. На всех концертах Филармонии. К весне — образ «юности», обычной «волчьей» тоски — Алексейково; и на основе потери — конкретизация («Спящая» и пр.), но в результате с внезапной, резкой, потом опять ушедшей мыслью о безликой (после сна, когда видел «Ее», но без лица) и потери надежды на ее воплощение и унижение идеи и себя «поисками». Итоги зимы: 1) Первый спектакль в Михайловском театре из постановок Якобсона (29/III). 2) Второй спектакль Якобсона (4/IV). 3) Написано либретто «Тиля» на музыку Р. Штрауса. 4) Экспериментальная музыкальная программа Муз. техникума на основе динамического учения. 5) «Интернационал» для колоколов. 6) Спорт. танец (по заказу). 7) Два стихотворения. 8) На лето получен заказ написать «Теорию танца» для хореографического вуза. 9) Пройден с солистами ряд балетов. 10) Глубоко продумана теория внутреннего посыла в дирижировании (через Вацлава Талиха). 11) Отказ ехать в Москву со школой (из-за недостатка репетиций). 12) Работа над звуковым кино (3, 4 съемки). 13) Зачислен в театр дирижером-ассистентом. 14) Задумана «Покаянная» симфония. — 29 февраля

... Все, что есть, было и будет Все, чего не было, нет и не будет... Звучит... Пока возблагодарим неизбежное — давшее нам увидеть еще одну весну. Спи спокойно. Твой сын. — 30 марта

... Начало стиха: Как сон, как сон опять перед усталым взором Чуть розовая рожь, синеющий овес, Закатным заревом пылают сосны бора, И пряным духом трав туманится покос. — 17 июля

1944

... Финал и 1-я ч. (основательно) Первой Брамса, а также в общих чертах 2 и 3-я ч. (из 2-й особенно гобойный эпизод). Чем больше «учишь», тем дальше кажется освоенность вещи. Растет понятие «готовности» в сторону «наизусть». А Брамс особенно труден инструментально (кажущаяся «случайность») и гармонически (ткань гармоническая), часто слагается из взаимодействия линий голосов, не будучи в то же время чисто полифонической (?) — 21 ноября

...Проиграл в первый раз шумановского «Манфреда» — воистину, это как плод, источающий сок и мощь Прекрасного и Божественного!! — 22 ноября

Утром 11–1.30 репетиция общая (довольно тщательно). Закончил Шестую Чайковского, местами повторил отдельные такты 1-й ч. Моцарта и финала; затем генеральная (с пропусками) Моцарта. Солнечный, легкий мороз — полный покой, настороженная собранность и легкость в душе. Крепкий сон два часа (немного болит сердце). Вечером концерт (6-й): Моцарт, симфония Es-dur Чайковский, Шестая симфония [Моцарт] удачно, особенно 2-я ч., потом 1-я ч. [Шестая], несомненно, из моих всех — самая сильная и зрелая. Потрясающий — наш старик — оркестр... — 29 ноября

3.30–4.30 квинтет по Восьмой Шостаковича (3, 4 и 5-я ч. до фуги включительно). Все — как сонные мухи. Сволочная статья Шапорина в «Советском искусстве» о Шостаковиче... — 30 ноября

Утром по пути в Филармонию продолжает свербеть Шапорин и по поводу статьи и вообще как «сила». (В отношении меня тоже). В общем, очень болят нервы и общая колючесть натруженности. Лютик — уход на Васильевский остров к своим и мое несопутствие ей (ужас трамваев, усталость и беспокойство о Восьмой, а также о предстоящей нагрузке и деньгах. (Книги «Царская охота», сторгованные мной на завтра, и комодик; желание купить — нет свободных ресурсов; надо их делать: концерты, количество партитур и т.д.) Остался дома и весь вечер занимался: проиграл почти всю Девятую Брукнера (обидно, как забывается — в частности трудность темповых нюансов 3-й ч.). Затем начерно продумал и восстановил форму и драматическую линию Восьмой Шостаковича (потрясает с каждым разом все глубже. Особенно линия Великого Ужаса... 1-й части!!.) ... — 1 декабря

Вечером концерт (7-й): Шостакович, Восьмая симфония. Очень удачно. Кругом восторги по адресу оркестра и моему. На самом же деле — чуть скованно (накладки v-ni I, вероятно, «от перегрева» на репетициях в побочной теме 1-й ч. и в 4-й ч.; у v-ni II — в конце, отчасти и от моего волнения). Потом никудышная ночь у Эрмлера и утром обязательная (почти всегда) ложка дегтя — в виде напоминания Эрмлером (в связи с премиями) моего «провала» Брамса и «неудачи» Шестой Чайковского в Москве год назад. В связи с этим очень заботит необходимость ехать в январе в Москву. Как бы избежать этого?! Во всяком случае — оркестра СССР. Радио-оркестр мог бы быть приятным и радостным. Очередная вонючая сложность моих взаимоотношений с ВКИ [Всесоюзным комитетом искусств]. Рано или поздно открытая драка, вероятно, состоится... — 6 декабря

...Посещал репетицию и 13 декабря концерт Зандерлинга (Третья Брукнера). Эпизод с кровавым хрусталиком люстры во время второго (альтового) материала 2-й части — как капля крови Сына Человеческого; и предстоящий Всевышнему — старик Брукнер. Аналогичный случай на репетиции Зандерлинга в Новосибирске во время валторнового (рядом с гобойным) соло 1-й части Третьей симфонии Брамса, и связь последнего с простым ионическим орнаментом карниза, освещенным ярким зимним днем. Тогда ясно ощутил, как уместно было бы звучание этих тактов «над входом» в храм Аполлона. Столь велика чистота этой музыки; она — как купол света и строгости. Помню, как понравилась (и искренно) эта моя ассоциация покойному И.И. Соллертинскому, отсутствие которого, кстати, все острее и острее ощущаю... ибо говорить не с кем... <...> — 9-13 декабря

...Маялся весь вечер, т.к. хотел разобрать папки с дирижерскими бумагами. Поздно вечером проиграл Четвертую Брамса — музыка, излучающая тепло, музыка пламенеющего сердца. — 28 декабря

Работал над редакцией Шестой Бетховена — исправлял «точки и запятые» (особенно динамику). После обеда — бухгалтерия. Вечером — вспомнил и проиграл «Иллюзии» Асафьева. Весь спектакль легко и с обычной скорбью вспомнился... ушедший, как и все многое, иное... Что до музыки, то вся она — функционально и драматургически — великолепна, являя прекраснейшие образчики «формы» (понимая сие синтетически). Не хватает лишь... подлинного таланта создавать материал... — 29 декабря

...В мире завершается очередной микроцикл... Конечно, все да будет, как будет, но если бы можно, хотелось бы, чтоб... «рухнутость» еще не окончательно перешла в новое качество, которое будет ничем иным, как уже начатком дряхлости. <…> Для этого надо, чтоб отдых, полный и настоящий, пришел до фиксации этого нового качества и чтоб до него оно не успело все поглотить... ибо пока еще только перетруженность, но еще не конец... А коли не конец еще, то хочу всей душой и помыслами, чтоб не приходил он дольше-дольше, чтоб когда уж он придет, встретить его душой — полной чашей, а не наполненной судорогами ужаса и скрежета уничтожения... В ожидании же его Видеть и Слышать, молясь, и еще кой-что выполнить, как, например, «нотатки» [от NB]. С ними пройтись по всему бывшему, еще раз попять, охватить, прикоснуться к нему (а их можно делать только пока будет пульс биться не мертвыми ударами) и сказать свое слово о пути Шостаковича — брата по Дням. Всем, кто пожелает этого и помыслит об этом в пределах мига, — шлю я помыслы и пожелания «долгого блага»... Да будет так. <...> — 31 декабря

1945

Пора сформулировать мою догадку о неосуществимости в искусстве утверждения окончательного, всеобъемлющего или синтезирующего; о невозможности поэтому создания финалов, содержащих все это, т.е. истинно и только «мажорные» финалы в большом искусстве, попросту говоря, невозможны; те, что есть — или «юны», или «боевы», или фальшивы, или поверхностны, или есть вопль о желании утверждать (Девятая Бетховена) самих себя. И это потому, что истинный синтез всегда трагичен (оптимистический пессимизм или пессимистический оптимизм), как заключающий в себе диалектически «утвердительное отрицание», или наоборот — и просто в «утвердительное» никак не укладывающийся. — 19 января

Симфония Рахманинова — как человеческий документ небезынтересна; в этом смысле даже слегка перекликается с Восьмой Шостаковича: невеселые попытки подвести невеселые итоги. И в итоге — даже невозможность их подведения. (У Шостаковича — кульминация финала; у Рахманинова — неожиданный эпизод джаз-гримасы тоже в финале). — 19 января

...Возвращаясь к Рахманинову, могу сказать одно: не весело было у старика на душе. Вокруг сутолока «фиатов» и джаза сверхцивилизованного общества, а на устах оскудевшие следы былых полнозвучий, в соединении давшие произведение, хотя и богатой техники и колорита, но говорящее о жалобе одинокой, растерянной старости, правда, еще не утратившей своей самолюбивой и немного жесткой гордости и тщательно спрятавшей растерянность свою за резко оборванной, как бы насильно достигнутой тоникой конца. — 19 января

Мы, «помогающие» играть оркестру, часто вредим напряженностью внимания и мудрим излишне. Я уже давно, например, понял, что «специальные духовые» auf такты — ерунда (как правило) и абсолютно не нужны, за редкими исключениями. — 19 января

1975

... Я — на диване лежу, молю Бога о тишине. Поминутно смотрю на часы; в 6-м часу должны прибыть Янсонсы... успеет ли Аля отдохнуть? Вдруг, как гром в ясном небе, Безрученки всем кланом и опять с собакой (думал, лопнет сердце). Но Бог милостив: Аля появилась, голове стало лучше, рассадила их на большом крыльце, предупредила о приезде Арвида, а Арвид с семейством, к счастью, прибыли только в 8-м часу. Безрученки отбыли. «Die Familie» [семья] пошла опосредствовать дом, исходила восторгами и восклицаниями, приветствовала «героя стройки» — Копеля. Стол был накрыт у дивана. Ужинали в тепле и простоте. Конечно, много «толкли» о том, как надо дирижировать, какой техникой, как плох Симонов, Кондрашин и пр., и пр. Не обошлось и без ауры. Но на сей раз все это не раздражало меня; ведь большой кусок жизни прожит с Арвидом, сегодня тоже уже старым и не чужим мне... Отбыли около 11 на своем красавце «мерседесе», предварительно продемонстрировав на вмонтированном в машине магнитофоне Седьмую симфонию Брукнера в записи Арвида и ослепив ночной мрак и спящие сосны, а также Мишкины окна гигантской силы прожектором. — 12 сентября

1987

Вечер: портреты Шостаковича (при Десятой симфонии), подаренные мне Барским, и начало с них беседы с Копом: об убийствах 1948-го года и сегодняшних злодеяниях вокруг издания Полного собрания сочинений Шостаковича; слушание моих записей Чайковского, проникновение в них Али! и Копа, и даже Стасика! И даже потрясение самого меня творческой атмосферой их — участников творческого познания. Впервые ощутил всю мощь мной содеянного... и ныне живущего! Коп: «Как все понятно и как все просто!» Разошлись поздно, в ночи, под шорох неугомонного дождя, унося с собой великую значительность пережитого вечера и ликов Шостаковича и Чайковского. — 29 июля

...Аля пошла заниматься на флейте со Стасиком. За завтраком Алино откровение о Брамсе, такой глубины и постижения, что невольно назвал ее саму — «маленьким Брамсом»... И действительно, её вникновение в музыку, а особенно в душу любимого ее композитора потрясает и умиляет до слез... Что Аля сама принадлежит к «великим» — это несомненно, и да простит ей Бог все пустяковины, на которые я, в своей мелочности, «изволю» обижаться и огрызаться... Как-то мысли застряли на завещании: вытащил его и огорчился им. Несерьезно как-то все; надо пересмотреть все это, если хватит сил... — 4 августа

...Опять беседа соскользнула на происходящее в нашем велеем государстве. Я не выдержал и «окоротил» Алену... — 24 августа

...Звонок Левита: предполагается смена директора!! (лопата действует). Вечер, «накаченный» директорской темой. — 27 августа

...Дома допоздна с Катей втроем (о мечтах, об ошибках, непоездках: Финляндия, последняя японская и... о теперешних мечтах и сожалениях, увы...). — 28 августа