«Иная жизнь» — сатирическая короткая повесть Сергея Довлатова 1967 года, «философическая ахинея» по авторскому определению. Первоначально называлась «Отражение в самоваре»[1]. Впервые опубликована в 1984 году.
… юноша прыгнул с балкона вниз головой. От страшного удара безумец стал плоским, как географическая карта.
На площадке трапа царила стюардесса. ТУ-124 был ей к лицу.
Иногда дорога сбрасывала гнет полосатой запутанной тени кустарников. И тогда солнце отчаянно бросалось под колёса новенького «Рено».
— Шестнадцать лет живу в Париже, — сказал Дебоширин, — надоело! Легкомысленный народ! Все шуточки у них. Ни горя, ни печали. С утра до ночи веселятся. Однажды я не выдержал. Лягнул себя ногой в мошонку. Мука была адова. Две недели пролежал в больнице. Уколы, процедуры. Денег фуганул уйму. Зато душою отдохнул. Почувствовал себя, как дома. Пока болел, жена удрала с шофером иранского консульства графом Волконским. С горя запил. Все дела забросил. Партийный выговор схватил. Зато пожил, как человек. По-нашему! По-русски!..
Хозяйка была стройная, высокая и легкая — тень кипариса. Она стояла на пороге. При этом мчалась ему навстречу. Одновременно пятилась назад. А глаза её — два ялика, две шлюпки, две пироги — звали Красноперова в открытое море удачи.
По бульвару Капуцинов шел уж. Он был в свитере и застиранных джинсах.
Мелькнула знакомая фамилия — Живаго.
Он двинулся к прилавку. Кто-то сразу же взял его за руку. <…>
— Не покупай, — внятно шепнул человек, — категорически.
— Но почему? — спросил Красноперов.
— По известным причинам.
— А-а…
— Что угодно, только не это. Вот, например, порнографические журналы. Бери хоть целую дюжину. Эвон на обложке: птеродактиль живёт с канарейкой. <…>
— Но кто вы?
— Твоя совесть, Красноперов!
Раздался взрыв. Пламя, как недорезанный гусь, вырвалось…
— Быть в Париже и не заглянуть к «Максиму»! Это всё равно что посетить Союз и не увидеть Мавзолея… <…>
Чик Ланкастер падал на клавиши рояля. Инструмент был чём-то похож на хозяина. — Чрево Парижа
… увидал Красноперов артистку Лорен!
Поблекли феи на сводах зала. Потускнели алебастровые кущи. Все посетители неожиданно оказались статистами. Китайские фаянсовые вазы по углам держались скромнее мусорных баков. Изысканная роспись стен превратилась в аляповатый фон. Отхлынуло великолепие салона, уступив место единственной и главной красоте. <…>
Она взглянула на Красноперова. Повернулась, добивая уже не глядя. Сошла по лестнице вниз. И если не ступени, так устои рушились под её каблучками.
Трюмо подарил Красноперову ржавый гвоздь.
— Это необычный гвоздь, — сказал Трюмо, — это — личная вещь Бунина. Этим гвоздем Бунин нацарапал слово «жопа» под окнами Мережковского. Бунина рассердило, что Дмитрий Сергеевич прославляет Муссолини.
На листе картона было выведено зеленым фломастером:
«СВЕЖИЙ ЛЕЩЬ»
— А почему у вас «лещ» с мягким знаком? — не отставал Красноперов.
— Какой завезли, такой и продаём, — грубовато отвечала лоточница.
Два ефрейтора <…> в руках держали кружки с пивом. Лёгкая пена опускалась на мостовую. Красноперову вдруг показалось, будто чокаются ефрейторы своими непутёвыми головами.
Мужчина, нетрезвый, как ртуть…
Вечером Красноперов брёл по залитому светом Невскому. <…>
В холле ресторана было прохладно от зеркал. Девушка в малиновых брюках красила ресницы. Красноперов бегло сосчитал — их оказалось девять. <…>
Красноперов оглядел помещение и вздрогнул. Алюминиевый номерок, звякнув, покатился к выходу.
Возле пальмы сидела артистка Лорен. Жан Маре протягивал ей сигареты. Бельмондо разглядывал деревянную матрёшку. Ив Монтан сосредоточенно штопал замшевый пиджак. Анук Эме с Кардинале ели харчо из одной тарелки.
Ошеломлённый филолог приблизился к столу.
— Экстраординаре, — закричала Софи Лорен, — какая встреча! А мы на фестиваль прилетели. Хочешь контрамарку в первый ряд?
— Кривляка, — фыркнула Эме.
— Заметь, — шепнула нашему герою Кардинале, — Сонька туфли разула. Мозоли у ней — это страшное дело!
— Интересно, где здесь могила Евтушенко? — спросил Бельмондо.
— Нет ли трёшки до среды? — поинтересовался Монтан.
— Что сегодня по телевизору? — задал вопрос Жан Маре.
Красноперов поднял руки и отчаянно воскликнул:
— Где это я? Где?!
— Рифмуй, — пикантно ответил ему грубиян Бельмондо.
