Исчезновение леди Френсис Карфэкс

Исчезнове́ние ле́ди Фрэ́нсис Ка́рфэкс — рассказ Артура Конана Дойля.

Цитаты

•  — Но почему турецкие?
   — Нет, английские. Я их купил у Латимера на Оксфорд-стрит.
   — Бани! Бани турецкие, а не ботинки! Почему расслабляющие и очень дорогие турецкие бани, а не бодрящая ванна дома?
   — Потому что у меня разыгрался ревматизм, я стал чувствовать себя старой развалиной. А турецкие бани — как раз то, что мы, медики, в таких случаях рекомендуем, встряска, после которой как будто заново рождаешься. Кстати, Холмс, для человека, мыслящего логически, связь между моими башмаками и турецкими банями, разумеется, самоочевидна, но я буду чрезвычайно признателен, если вы ее мне раскроете.
   — Ход рассуждений не так уж непостижим, милый Уотсон. Иллюстрацией к несложной системе умозаключений, которой я пользовался, может послужить вопрос: кто сегодня утром ехал с вами в кэбе?
   — Не считаю еще одну иллюстрацию объяснением.
   — Браво, Уотсон! Сказано с достоинством и вполне логично. Да, так с чего мы начали? Давайте разберём сначала второй пример — с кэбом. На левом плече и рукаве вашего пальто брызги. Если бы вы сидели на середине сиденья, вас бы, вероятно, не забрызгало вовсе или забрызгало с обеих сторон. Значит, вы сидели слева. И, значит, вы ехали не один.
   — Ну вот, теперь я понял.
   — До смешного просто, да?
   — Но бани и ботинки?
   — О, это ещё примитивнее. Вы всегда завязываете шнурки одинаково. А сейчас я вижу замысловатый двойной узел, совсем не похожий на ваш. Значит, вы снимали ботинки. Кто мог завязан вам шнурки? Или сапожник, или прислужник в бане. Сапожника исключаем, потому что ботинки почти новые. Что остаётся? Остаются бани. Элементарно, правда? Но как бы там ни было, Уотсон, турецкие бани сослужили свою службу.
   — В каком смысле?
   — Вы сознались, что поехали туда, потому что вам нужна была встряска. Позвольте мне предоставить вам возможность встряхнутся. Что вы скажете о поездке в Лозанну, милый Уотсон, — первым классом, все расходы оплачиваются с королевской щедростью, а?
   — Великолепно! Но зачем?
   — Из всех представителей рода человеческого самый опасный — одинокая женщина без дома и друзей. Этот безобиднейший и даже, может быть, полезнейший член общества — неизменная причина многих и многих преступлений. Это беспомощное существо сегодня здесь, завтра там. У неё достаточно средств, чтобы кочевать из страны в страну, переезжать из гостиницы в гостиницу. И вот в каком-нибудь подозрительном пансионе или отеле след её обрывается. Она как цыплёнок, заблудившийся в мире лисиц. Если её слопают, никто и не хватится. Боюсь, леди Фрэнсис Карфэкс попала в беду.
•  — Вы англичанин?
   — Ну и что, если англичанин?
   — Позвольте мне спросить, как ваше имя?
   — Не позволю
   — Где леди Фрэнсис Карфэкс? Что вы с ней сделали? Зачем вы её преследуете? Я требую ответа!
   — Ну, поздравляю, Уотсон, надо же суметь столько напортить! Видно, придётся вам возвращаться со мной ночным экспрессом в Лондон. И ведь до чего последовательно вы действовали, милый Уотсон! Из всех ошибок, которые только можно было совершить, вы не упустили ни одной. В результате вы всех, кого можно, вспугнули и ровным счётом ничего не выяснили.
   — Может быть, и вам удалось бы не больше.
   — Никаких «может быть» не может быть, мне удалось больше. А вот и достопочтенный Филипп Грин. Он ваш сосед по гостинице. Возможно, с его помощью нам удастся повести дело более успешно.
   — Что это значит, мистер Холмс? Я получил вашу записку и пришёл. Но как объяснить присутствие здесь этого человека?
   — Этот человек — мой старый друг и коллега, доктор Уотсон, он помогает нам в наших поисках.
   — От души надеюсь, что вы не пострадали от моих рук. Когда вы стали обвинять меня в каком-то проступке против неё, я не сдержался. Я вообще сейчас живу как в лихорадке. Нервы ни к черту. Но объясните мне ради всего святого, мистер Холмс, как вы вообще узнали о моём существовании?
   — Я разговаривал с гувернанткой леди Фрэнсис, с мисс Добни.
   — Милая старушка Сьюзен Добни в вечном своём чепце! Я её хорошо помню.
   — А она помнит вас. Таким, каким вы были раньше, до отъезда в Африку.
•  — Что за чепуха?
   — Эта чепуха имеет огромный смысл. Вы, надеюсь, помните просьбу, с которой я к вам обратился — она на первый взгляд могла показаться нелепой, — описать левое ухо почтенного миссионера? Вы её оставили без внимания.
   — Я не мог навести справки, меня к тому времени в Бадене уже не было.
   — Совершенно верно. Именно поэтому я послал телеграмму с точно такой же просьбой управляющему «Альбиона». Вот его ответ.
•  — Вот видите, Уотсон, никаких тайн и уловок. Им как-то удалось оформить всё официально, и теперь они считают, что бояться нечего. Что ж, у нас один выход: идти напролом. Вы вооружены?
   — Вот трость!
   — Ну ничего, как-нибудь пробьёмся: «Ведь трижды тот вооружён, кто прав». Мы просто не можем дожидаться

полиции, положение не таково, чтобы педантично блюсти букву закона… Поезжайте, пожалуйста. Будем пытать счастья вместе, Уотсон. Нам ведь не впервой.

•  — Когда похороны? В восемь, да? Сейчас двадцать минут восьмого. Куда девался разум, который Господь Бог вложил в мою голову? Скорей, Уотсон, скорей! Ведь сейчас решается: жизнь или смерть, и сто против одного за смерть! Если мы опоздаем, я никогда, никогда себе не прощу!
•  — Если вы захотите включить этот эпизод в свою хронику, милый Уотсон, приведите его как пример временного затмения, которое может поразить даже самый трезвый ум. Ни один смертный не застрахован от таких промахов, но уважения достоин тот, кто способен вовремя понять их и исправить. Мне кажется, я вправе причислить себя к таким людям. Всю ночь меня сегодня преследовала мысль, что была ведь, была какая-то деталь, которой я не придал должного значения, что-то не совсем обычное, какое-то слово, движение, взгляд… И когда уже рассвело, я вдруг вспомнил — ответ жены гробовщика! Она сказала: «Ведь делать пришлось по особому заказу, вот мастера и задержались». Они говорили о гробе. Гроб делали по особому заказу. Значит, делали по особым размерам. Но зачем? Зачем? И тогда я как будто снова увидел высокие стенки гроба и на самом его дне маленькую жалкую фигурку. Зачем для такого маленького трупа заказали такой большой гроб? Да чтобы осталось место ещё для одного!.. Оба похоронят по одному свидетельству. Всё было с самого начала ясно как день, только я-то как будто ослеп! В восемь часов леди Фрэнсис в гробу положат на катафалк. Единственная наша надежда — задержать гроб, пока его ещё не вынесли из дому. Предположение, что она ещё жива, было равнозначно безумию, но безумие-то и спасло всё. Насколько мне известно, эти люди никогда не совершали убийства. Я подозревал, что в конце концов они не решатся на него и сейчас. Они похоронят её, не оставив никаких следов, по которым можно было бы установить причину смерти леди Фрэнсис, и даже если труп впоследствии эксгумируют, у них всё-таки будет шанс выкрутиться. Я надеялся, что именно этими соображениями они и руководствовались. Что было дальше — вы помните, и тот страшный чердак, где негодяи держали бедняжку, вы видели. Сегодня утром они ворвались к ней, усыпили ее хлороформом, отнесли вниз, положили пропитанную хлороформом вату в гроб, чтобы она не проснулась, и завинтили крышку. Гениальный план! Ничего подобного в истории преступлений я ещё не встречал. Если нашим приятелям — экс-миссионеру и его супруге — удалось ускользнуть от Лестрейда, их дальнейшая карьера, надо ожидать, ознаменуется не менее блестящими деяниями.